Щорс - Герасимов Евгений Николаевич (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
Разговаривая с повстанцами, он больше всего напирал на то, что в полку устанавливается твердая дисциплина и в полк принимаются только люди, решившие драться за советскую власть, не щадя своей жизни.
Уходя, Щорс обратился ко всем:
— Подумайте над тем, что я сказал, а завтра будем оформлять прием в полк каждого отдельно.
В штабе Щорс попросил у начальника отряда список повстанцев. Просматривая список, он спросил:
— Как фамилия того, фабричного?
Тысленко назвал фамилию: «Наливайко». Щорс сделал в списке против нее отметку.
— Ты, кажется, коммунист? — спросил он Тысленко.
— Да.
— Смотри, у тебя есть ненадежный народ. Придется почистить отряд. Но не спеши с этим. Поможем.
Отряд разместился в здании школы. На столах дымились миски с супом. За обедом повстанцы обменивались мыслями о Щорсе. Большинству командир полка понравился, но некоторые говорили:
— Что-то больно уж напирает на дисциплину, как бы подвоха какого не было. Посмотрим, чем он себя покажет.
Глава девятая
ВСТРЕЧА В РЕВКОМЕ
Станция Унеча лежала в нейтральной полосе. Эта полоса, тянувшаяся вдоль всей границы оккупированной Украины и Советской России, по расчетам немецкого командования должна была служить барьером, предохраняющим солдат оккупационной армии от заражения большевистскими идеями. На деле получилось иначе. Хотя Советская Россия и не нарушала договора, нейтральная полоса очень скоро превратилась в советскую полосу. Сюда из восставших уездов Украины прорывались сквозь окружение немецких войск пешие и конные отряды повстанцев. Население добровольно снабжало их продовольствием и фуражом. К осени нейтральная полоса стала революционным центром восставшей против оккупантов и гетмана Украины.
22 сентября Всеукраинский ревком издал приказ о формировании из отрядов, находившихся в нейтральной зоне, двух повстанческих советских дивизий.
Силы повстанцев начали сводиться в стройные боевые единицы: пехотные полки, конные сотни, артиллерийские батареи, пулеметные команды.
Командиром первого полка первой дивизии был назначен Щорс.
В нем совсем уже не было заметно той юношеской порывистости, которая еще сказывалась, когда он носился во главе конной разведки по лесным дорогам у Злынки. Движения его стали менее резки, в словах было больше твердой уверенности в себе. Командиры повстанческих отрядов, влившихся по приказу Ревкома в полк, сразу почувствовали, что Щорс заставит их подтянуться. Многим, привыкшим к вольготной партизанской жизни, не по душе пришелся строгий порядок регулярной воинской части, который устанавливался в полку, но высказывать свое неудовольствие громко никто не решался. Открытый, смелый взгляд Щорса смущал их. Однако, отойдя от Щорса, кое-кто пожимал плечами, ворчал себе под нос.
Один командир пришел в штаб грязный, небритый. Пока он что-то докладывал, Щорс внимательно разглядывал его и вдруг сказал:
— Да вы, товарищ командир, обовшивели.
Щорс снял с воротника его шинели вошь.
Командир нисколько не смутился.
— Может быть, какому-нибудь их благородию это диво, а мы привыкши.
Это было сказано развязно, с явным намеком на бывший офицерский чин Щорса. Но Щорс как будто не обратил внимания на намек.
— Да, товарищ командир, пора в баньку сходить, пора.
— Это мое личное дело.
— Да? — спросил Щорс и, вызвав дежурного по штабу, приказал: — Отвести товарища командира под конвоем в баню, вымыть, побрить и доложить, что он принял человеческий вид… Вшивых в штаб больше не пускать.
Подобные же приказания Щорс нередко отдавал при посещениях бараков, в которых был расквартирован его полк.
Как-то вечером, осматривая койки 5-й роты, сформированной из отряда Тысленко, Щорс приказал одному красноармейцу:
— А ну-ка, молодой человек, прилягте на свою коечку.
Красноармеец выполнил приказание.
— Удобно? — спросил Щорс.
— Так точно, удобно, товарищ командир.
— А по-моему, нет. Встань!
Щорс вытащил из-под матраца грязное белье.
— Это что? — спросил он, держа белье кончиками пальцев.
— Белье.
— Какое?
— Грязное.
— Совершенно верно. Угадал. Теперь читай, — сказал Щорс, указывая на плакат, висевший на стене.
— «Грязное белье в постели…»
— «…верная вошь на теле», — прочел смущенно красноармеец.
— Правильная поговорка, герой? — допрашивал Щорс.
— Так точно. Совершенно правильная.
— Значит, ты пришел в полк вшей плодить? Так, что ли?
— Простите, товарищ командир.
— На первый раз только. А теперь вот расскажи, герой, что ты сегодня в газетах читал.
— А я, товарищ командир, сегодня не успел еще прочитать.
— Так-так, не успел… Расскажи тогда, что вчера читал.
Красноармеец, покраснев, сознался, что и вчера не читал газет.
— Недосуг было, товарищ командир.
— Так-так, недосуг… Ну, а третьего дня?
Вокруг Щорса уже стояла толпа улыбающихся, подталкивающих друг друга красноармейцев.
— Третьего дня тоже не читал?
— Нет, товарищ командир.
— А завтра будешь читать, герой?
— Так точно. Буду всенепременно.
— Так-так. Конечно, будешь. Я уже побеспокоюсь о тебе. Понятно?
— Понятно, товарищ командир.
Ближайшими помощниками Щорса были его старые соратники по семеновскому отряду. За лето они окончили в Москве курсы краскомов, приобрели командирскую выправку. Их нельзя было узнать. Зубов, командовавший теперь 2-м батальоном, стал похож на Щорса. Он во всем подражал ему. Завел такую же бородку и усы, говорил так же сдержанно, отрывисто; отдавая приказание, смотрел красноармейцам в глаза пристально, строго.
Один за другим возвращались в Унечу и рядовые бойцы бывшего щорсовского отряда, распущенные по домам несколько месяцев назад. Большинство приводило с собой своих односельчан. Щорс распределял их по разным ротам, как людей, наиболее надежных, привыкших к его строгим требованиям.
Пришел и Живоног.
Взяв под козырек, он отрапортовал Щорсу:
— Ваше приказание, товарищ командир, выполнил.
Живоног показал на стоявших поодаль крестьянских парней:
— Вот мой взвод. Односельчане.
Просияв, он добавил:
— Все в сапогах, товарищ командир. Я на этот счет дал им строгий приказ. Разве, говорю, товарищ Щорс напасется сапог, если народ валом валит к нему?
Щорс пожал Живоногу руку и сказал, лукаво улыбаясь:
— А с товарищем Донцовой мы тогда все-таки прощались зря.
— Жива?! — вскрикнул Живоног.
— Жива, и сейчас в Унече.
Живоног стоял сияющий, с полуоткрытым от удивления и радости ртом.
Фаню Донцову Щорс встретил в Ревкоме, в первые же дни по возвращении в Унечу. Он говорил о нуждах формируемого полка. Когда зашла речь о сапогах, Щорс услышал за своей спиной знакомый женский голос:
— Этот вопрос, товарищ Щорс, мы с вами быстро уладим.
Щорс вскочил и повернулся, как по команде.
Перед ним стояла Фаня Донцова, Она была в кожаной фуражке, кожаной куртке, сбоку на ремне висел маленький браунинг. Большие внимательные глаза ее смотрели на Щорса из-под черных дуг бровей не улыбаясь.
Щорс схватил ее за обе руки.
Редко он бывал таким возбужденным, взволнованным.
— А ведь знаешь, мы твою память уже почтили вставанием.
— Слыхала.
— Поторопились, товарищ Фаня.
— Да, я осталась жива, как видишь. Но это простая случайность.
Щорс все еще тряс ее руки.
— Ну, рассказывай скорее, рассказывай!
— О чем? — спросила Фаня.
Щорс как будто не понял вопроса. Не отрывая от Фани сияющих глаз, он машинально повторял:
— Ну, рассказывай же, рассказывай.
— Скучно и надоело. Приходилось уже много раз об этом говорить.
Все-таки она рассказала ему о случившемся. Коротко, сухо, как будто рассказывала с чужих слов. Да, она была ранена, в бессознательном состоянии попала в плен. Когда она пришла в сознание, немецкий офицер вежливо предупредил ее, что она будет расстреляна, так как был приказ немецкого командования о расстреле всех, захваченных с оружием в руках. Однако, выяснилось, что приказ этот был подписан уже после того, как Фаня попала в плен. Только эта формальность ее и спасла. Ну, а потом ее обменяли на пленного немца. Сейчас она работает председателем ЧК.
