Живые фонарики - Пинясов Яков Максимович (читать книги онлайн бесплатно полные версии .TXT) 📗
— Ах ты, негодник, брысь! — фыркнул ёжик.
Кот струсил и убежал. Не понял он, кто это его
так напугал.
Прилетела Белогрудка к своему домику, увидела, что у порога насорены пух и пёрышки, а одно яичко на золотом песке разбитое лежит. Заплакала, запричитала ласточка:
— Какой скверный кот, как ему не стыдно! Ведь из этого яичка вывелся бы хорошенький птенчик, маленькая Белогрудка!
— Таких котов не стыдить, а учить надо! — сказал ёж.
— Я его боюсь, он меня сцапает!
— Ничего, Белогрудка, я тебе помогу, твой домик постерегу. Если кот ночью явится, ты меня разбуди. Когда он спросит, кто в домике живёт, кричи громче: «Птичка-колючка! Птичка-колючка!»
Вот скрылось солнышко, наступила ночь, страшное время для птичьего населения. Попрятались бережанки в свои земляные домики. А дверей-то у них нет. Какой уж тут сон! Задрожала Белогрудка, когда услышала у порога завывание рыжего кота:
— Я голодный кот! Кто здесь живёт?
— Птичка-колючка! Птичка-колючка! — закричала ласточка.
— Это что такое? Какая ещё колючка? Здесь живёт птичка-норушка, чуть поменьше скворушка,
Умолкла испуганная Белогрудка. А ёжик проснулся и говорит, потягиваясь да в колючий клубок свёртываясь:
— Подними нос, так узнаешь, какая это птичка!
Кот услышал, как в сухой траве ёж колючками шевелит, подумал, что мыши, и поднял морду кверху.
Тут ёжик скатился с берега, словно мячик, да прямо ему на нос — хлоп!
Заорал кот диким голосом. Фыркнул, пырскнул, и только его и видели. До самой деревни, как по воздуху, летел.
Забрался на забор и давай умываться, царапины на носу лечить. Долго нос свой зализывал и всем своим усатым приятелям наказывал:
— Не ходите, коты, сметану лизать! Не ходите, коты, бережанок пугать! За сметану нашего брата по спине веником бьют! За птичек нашего брата по носу ёжиком дерут!
О ЧЕМ РАССКАЗЫВАЛ ШМЕЛЬ ПЕСТРОЙ КОШКЕ
В жаркий летний день старый дедушка и его внучка, по прозвищу Почемучка, сидели в саду, в тени дерева. Дедушка дремал, а Почемучка скучала. Всё ей хотелось о чём-нибудь спросить старого…
Рядом с дедушкой дремала старая кошка, пёстрая, словно сшитая из разных лоскутков-белых, рыжих и чёрных.
Её котята лакали из блюдечка парное молоко. А корова Бурёнка стояла в стойле, спасаясь от оводов, и ела вкусный клевер, былинки которого так сладки, что, если пожевать, хоть чаем запивай.
А около кошкиной головы кружил шмель. Мохноногий, бархатный. Хоть он гудел у неё над самым ухом, кошка и глазом не повела, только жмурилась.
— Дедынька, он думает, что наша кошка цветок?
— Нет, внученька, он ей сказку рассказывает.
— Какую?
— Про шмелиное царство, подшефное кошкино государство.
— А разве бывают такие царства?
— А вот ты слушай, про что шмель гудит… «Привет тебе, говорит, Трёхшёрстка-матушка, славная Мышехватушка! Кланяется тебе всё наше шмелиное поголовье! Кушай побольше мышей — себе на здоровье. Те негодницы-мыши прогрызают у наших домиков крыши, поедают наш сладкий хлебец из цветочной мучицы, губят наших детушек, маленьких шмелятушек. Чем больше ты съешь мышей, тем больше вырастет молодых шмелей.
Будем мы с ними на клевер летать, своими мохнатыми лапками розовые цветы опылять.
От этой нашей работки нечаянной уродится клевер необычайный. Вашей доброй коровушке на всю зиму пожива — значит, молоко у неё будет на диво. Густое, как сливки, сладкое, как мёд. Не пожалеет хозяюшка — и твоим котятам в блюдце нальёт!
Пусть его лакают детушки-царапушки, растут не хуже своей матушки — такими же глазастыми да когтистыми, резвыми котятками, будущими Мышехват-ками…
Пусть зловредных мышей на нашей земле сокращают, нашему шмелиному народу помогают ж-жить, не ту ж-жить…. Ф-фить!
Так прогудел он и улетел!
Побежала вдогонку шмелю Почемучка, а от него только пыльца в воздухе ниточкой протянулась.
— Куда же он улетел, дедушка?
— От кошки своему шмелиному народу привет понёс.
— И всё, что он рассказал, — это правда?
Смотрит Почемучка и не поймёт: не шутит ли дедушка?
Корова поглядывает на неё лукаво, а сама клевер жуёт. Котята, напившись молока, друг друга облизывают. Трёхшёрстка дремлет, а сама когти то выпустит, то уберёт.
— Ну, дедынька, ну скажи — правда всё это?
— А уж это ты сама подумай, внученька.
И Почемучка стала думать, думать… И чем больше она думала, тем всё интересней становилось ей жить на свете.
ОТЧЕГО ЛЯГУШКА СПЛЮЩИЛАСЬ
Есть у нас в Мордовии, в излучине реки Мокши, чудесная роща. Певчих птиц в ней так много, что каждый день для всех желающих пернатые певцы дают концерт.
Запевают, конечно, соловьи — известные солисты, мастера пения. Голоса у них чистые, звонкие, приятные. То забулькают, то защёлкают, то засвистят, то заиграют, как пастушьи дудки, то рассыплются бубенчиками. Подыгрывают им варакушки, подсвистывают дрозды, подстукивают на дуплистых деревьях дятлы-барабанщики, в бубны синички звенят, иволги подголоски выводят. Даже безголосая кукушка и та аккомпанирует как может: «ку-ку, ку-ку».
Всё лесное население слушает — не наслушается. Даже сонная сова и та ушами встряхнёт, глазами поморгает и крыльями похлопает.
А восторженный кулик взовьётся выше всех в небо и кричит на весь свет:
— Бис! Бис!
Все пернатые артисты дружные, не гордые, не заносчивые, не завистливые; каждый поёт как может.
Лес велик, деревьев много, всем можно своё искусство показать.
Козодой летает по лесу и, кого ни встретит, всех уговаривает:
— Спой, спой!
А перепёлка любит молодые таланты открывать и каждой птичке утром и вечером внушает:
— Спеть пора, спеть пора!
Все птицы свои таланты показали, а толстая зелёная лягушка сидит в болоте и молчит, только от зависти надувается.
Заметил её хохлатый чибис. Подбежал на своих тонких ножках, кланяется, трясёт хохолком и спрашивает:
— Почему не поёте? Чьи вы? Чьи вы?
— Меня не просят, вот и не пою, — отвечает лягушка.
— А мы вас просим, просим! — сказала пробегавшая мимо вежливая трясогузка на тоненьких ножках. И тоже стала кланяться.
Но лягушке этого показалось мало:
— Я не такова, я не такова!
Прибежали, прилетели другие птицы — наперебой уговаривают лягушку участвовать в их концерте. Уж если она такая толстая и так важничает, наверное, и голос у неё замечательный и поёт она отменно хорошо.
Отмалчивается лягушка.
Даже утка, сидевшая в гнезде, стала ей говорить:
— Зря не соглашаетесь, зря, зря!
Наконец уговорили толстуху, и она ответила:
— Ладно, ладно.
А сама по-прежнему сидит в болоте и не поёт.
Стали её птицы уговаривать вспорхнуть и занять любое дерево.
Глуховатый тетерев забормотал:
— Бу-бу-бу, устраивайтесь на дубу!
— На дубу для моего голоса низко.
