Самые веселые завийральные истории - Вийра Юрий Борисович (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
О послушании
— Папа, можно, я тебя слушаться буду, а маму нет?
— Решай сама, ты уже большая. Но прежде выслушай историю, которая случилась некогда в далекой Австралии.
Жила-была на окраине Сиднея вдова, и было у нее три дочери: Одноглазка, Двуглазка и Троеглазка. Раньше у Одноглазки было три глаза. Не слушалась дочка матери, по лесу бегала, два глаза сучком выколола.
Двуглазка тоже с тремя глазами была. По ельничку с сестричкой носилась, один глаз на сучок наколола. Троеглазка же матушку во всем слушалась — и осталась с глазами, третий глазок у нее во лбу был. Пролетал мимо Змей о трех головах, взял в жены Троеглазку и унес к себе в замок на край света, на остров Тасмания. Осталась матушка с двумя непослушными дочерьми. Однажды сказала им: «Не купайтесь в лесном озере. Там водяной сидит, на дно утащит». Не послушались дочери, побежали наперегонки в том озере купаться. Двуглазка первой прибежала. Утащил ее водяной, свадьбу шумную справил: озеро бурлило, как вода в котле. Осталась матушка с одной Одноглазкой. Однажды сказала ей: «Не ныряй в море-океан в незнакомом месте, там могут быть коряги». Не послушалась Одноглазка, нырнула с высокого берега в незнакомом месте. На корягу не напоролась, зато попала акуле в зубы. Зубы у акулы, как набор кухонных ножей, один другого больше и все острые-преострые. Откусила акула ногу, и стала Одноглазка Одноножкой. Однажды сказала ей мать: «Не подходи на улице к незнакомым мужчинам, не слушай их речей медовых, лживых». Не послушалась… Остановил ее на улице первый встречный, конфетку протягивает и шепчет что-то. «Говорите громче», — просит Одноглазка-Одноножка. А он рукой манит. Подскочила к нему на одной ножке и ухо подставила: «Ась?» А он — цап! — и откусил ухо под корень. Стала Одноглазка и Одноножкой, и Одноушкой. Сидит, бывало, на крылечке, ножкой покачивает, глазом каждого прохожего провожает. Бегут мимо аборигены с копьями, едут фермеры на фургонах — никто на Одноглазку-Одноножку-Одноушку даже не посмотрит, не оглянется. Кому такая нужна?! Вдруг — трах! бах! — вошли в гавань Сиднея сто кораблей. На главном — сам адмирал Нельсон. Молодой, красивый, в битвах покалеченный: одной ноги нету, ухо саблей отрублено, вместо глаза черная повязка, к другому подзорная труба приставлена. Разглядел в трубу красну девицу и руки ей протянул. И она ему руки протянула. Их руки встретились. Сжал ее пальцы нежно и взмолился: «Будь моей женой, Двуручка!» Побежала непослушная дочка к матери за советом, выходить за Нельсона или нет. Сказала ей мать со слезами: «Не выходи, доченька». На следующий день свадьбу сыграли. Невеста была во всем белом, на двух глазах белые повязки; жених — во всем черном, на глазу черная повязка. У нее ножка — из белой березы, у него — из черного железного дерева. Пир был на весь Сидней, три дня никто глаз не смыкал!
Вот такая история. Хочешь верь, хочешь нет. И рассуди, стоит ли маму не слушаться.
О золотых волосах
— Папа, тебе какие волосы больше нравятся: как у тебя или золотые?
— Не знаю.
— А мне золотые.
— Почему?
— Красиво. С ними чувствуешь себя принцессой.
— Когда у меня были золотые волосы, я себя принцессой не чувствовал.
— Папа, ты шутишь? Когда у тебя были золотые волосы?
— Я родился с золотыми кудрями. Родители сначала удивлялись: в кого это я? У них были темные волосы. Потом на чердаке нашелся портрет маминой прабабушки — она тоже оказалась златовласой.
— С короной?
— Нет, на портрете ей пять лет. Замуж за принца она вышла в восемнадцать.
— Ну, у мальчиков короткие волосы, а я бы заплетала косы.
— И косы у меня были. Когда мы жили в Косово — это такой маленький город на Украине. Там все ходят с косами.
— И мужчины?! Что-то не верится.
— А в Шотландии мужчины носят клетчатые юбки — килты…
— Знаю, по телевизору видела.
— Помнишь, у нас на кухне висят глиняные тарелки с рисунками: женщина на коне, музыканты, птицы, цветы. Тарелки из Косово. В этом городе все гончары: дети месят глину, женщины расписывают тарелки, а мужчины сидят за гончарными кругами. Заплетут на заре косы — и за дело. Из Косово мы переехали в Чернигов, и волосы у меня стали черными, как воронье крыло. А в Витебске я звался Витей — там же одни Вити живут.
— Папа, ты все шутишь! Между прочим, волосы у тебя и не очень черные — столько седых волос!
— Вот-вот! Интересно, сколько у меня за эту зиму седины прибавилось?! Каждое твое падение на катке — новый седой волос…
— И двойки в дневнике?
— Двойки — ерунда. Их можно стереть ластиком.
— Ты серьезно?
— Конечно. Это самый верный способ, как превратить красавца отца в седого как лунь старца.
— А что такое лунь? Луна?
— Нет, это такая хищная светлая птица. Она хватает девочек, которые задают своим отцам слишком много вопросов…
— Папа, ты перепутал! Я читала в энциклопедии: луни хватают не девочек, а их отцов. Утащат к себе в гнездо на высокую отвесную скалу, под самые облака, а в гнезде сидят, разинув клювы, штук пять или шесть любознательных лунят. Пока не ответишь на все вопросы любознательных птенцов — обратно не отнесут!
— Да ну тебя! С тобой невозможно серьезно разговаривать.
О Бранденбургских воротах
— Папа, сегодня на уроке немецкого мы изучали, где что в Берлине находится: разные дворцы, музеи, театры. А ты бывал в Берлине?
— Сто раз.
— И Бранденбургские ворота видел?
— Конечно. Стоял и глазел на эти Баранденбургские ворота, как баран на новые ворота.
— Не Баранденбургские, а Бранденбургские!
— Я пошутил.
— А что тебе еще в Берлине понравилось?
— Все.
— В город ты вошел, разумеется, через Бранденбургские ворота?
— Разумеется. Широким шагом.
— И ворота были открыты? Подъемный мост опущен?
— Ну. Я же днем проходил.
— И стражники взяли за проход пять марок?
— Взяли. Одну российскую с Ту-154 и четыре египетских треугольных, с пирамидами.
— Почтовых?
— А каких же еще?!
— Папа, скажи честно, ты не бывал в Берлине, да?
— А как ты узнала?
— Очень просто. Бранденбургские ворота находятся в центре города, на Унтер дер… ой, забыла, как улица называется!
— …ден Линден.
— Да, на Унтер ден Линден. Ворота никогда не запираются. И моста там никакого нет. И стражники не стоят. А марки — это у немцев деньги такие были.
— Ясно. Поедем в Берлин — возьмем с собой все мои марки. Знаешь, сколько их у меня?! Два толстых альбома. Монгольские, венгерские, кубинские, польские… До девятого класса собирал.
— Папа, ты не понял. Марками назывались деньги. У нас рубли, у американцев доллары, а в Германии — марки.
— Теперь ясно. Но почему марки? Назвали бы рублями, а то с почтовыми марками можно перепутать.
— Не беспокойся, никто не путал… Между прочим, герб Берлина похож на герб Новгорода…
— Новгорода? Какого: Нижнего, Среднего или Верхнего?
— Папа, не шути. Есть только два Новгорода: Великий и Нижний. На гербах Новгорода Великого и Берлина нарисован медведь. Понятно?
— Ну.
— Перестань нукать. Ой, до чего же ты, папа, темный!
— Ничего удивительного. У нас в роду все были темноволосыми: и отец, и дед, и прабабушка… И не маши, пожалуйста, рукой — вывихнешь ненароком. Я в газете читал: в Подмосковье один медведь вот так лапой махал и по носу себя стукнул. Нюх отшиб. Тут-то его звероловы и сцапали. Теперь проживает в «Zoo»…
— В Берлинском зоопарке?!
— Клетка просторная, с кондиционером. Трехразовое питание. Все кругом вежливые: «Данке… битте… я-я…» Не жизнь, а малина.
— Бедный мишка. Папа, тебе его жалко?
— Жалко. Небось по берлоге скучает.
— Ну.
