Опальные - Авенариус Василий Петрович (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
— Чем попусту браниться, — сказал ему Юрий, — ты подтянулся бы веревкой поближе: может, она и поддастся… Да тише, полегче! Оборвешь.
Осерчавший Кирюшка, как бы назло, дернул веревку, что было мочи, и как предсказал Юрий, так и вышло: веревка оборвалась, а сам Кирюшка упал назад и чуть при этом не опрокинул лодку.
— Ведь что я тебе говорил, болван? — напустился на него Юрий. — Еще всех нас выкупаешь в платьях, а рыбу упустишь.
Уйти рыбе, впрочем, было довольно трудно: запутавшись в траве, веревка не давала ей ходу. Оборванный кончик веревки плавал еще на воде, и Илюше удалось подхватить его на свое удилище.
— Я знаю, что сделать! — сказал он. — Дай-ка мне, Кирюшка, попытать теперь счастья.
— Ну да! — вскинулся тот. — Ты вот так и справишься!
— Справлюсь, увидишь. Я уступлю тебе зато мою следующую жерлицу. Хорошо?
— А на той, может, опять ничего не будет!
— Ну, голубчик, Кирюшенька…
— Да что ты, Илюша, с ним еще торгуешься? — вмешался Юрий. — Ведь он прогадал уже свою очередь, дал оборваться жерлице…
— Но она все же еще моя, я ее никому не уступлю! — уперся Кирюшка.
— Молчать, холоп!
Это был тот же безапелляционный, повелительный тон, что и у его отца. Кирюшка примолк и злыми глазами следил только за тем, как Илюша с помощью веревки осторожно притянул к себе обвитый ею пучок осоки и принялся выщипывать из пучка травку за травкой. Чтобы облегчить брату задачу, Юрий опустил в воду грузило — увесистый камень, после чего лодку уже не уносило теченьем. Не прошло пяти минут, как веревка была освобождена от сдерживавших ее трав.
Рыба рванула было опять в сторону, но Илюша по примеру брата принялся "водить" ее. Сам он был как в лихорадке, щеки у него пылали, глаза горели, руки тряслись. Но обмотанную вокруг кулака веревку он держал крепко, и когда, наконец, замучил рыбу, то, не давая ей уже опомниться, стал вытаскивать веревку обеими руками. Рыба снова забилась как бешеная.
— Уйдет, ей-Богу, уйдет! — залепетал Илюша, полный надежды и страха.
Он напряг последние силы, и вот над водой показалась огромная щучья пасть, вся усаженная иглами бесчисленных зубов. Неизвестно еще, удалось ли бы ему одному втащить в лодку это страшилище, в котором потом оказалось до полупуда весу. Но Юрий перегнулся через борт и схватил щуку обеими руками. Хотя она вслед за тем и вырвалась у него опять из рук, но упала уже не обратно в воду, а в лодку. Тут на нее навалился Кирюшка и придавил ее коленом.
— Зубов-то, зубов полон рот! — говорил он. — Ну, матушка, давай-ка сюда крючок.
Он полез рукой в открытую щучью пасть, но в тот же миг пасть защелкнулась, и Кирюшка заревел благим матом:
— Ах, подлая!
И он нажал на щуку коленом с таким уже остервенением, что выдавил у нее внутренности. Зато пасть ее опять раскрылась, и он мог высвободить руку.
— Какой ты, однако, злющий, Кирюшка! — укорил его Илюша.
— А ты, небось, так и дал бы съесть себя? — огрызнулся тот, обсасывая свои окровавленные пальцы.
Глава шестая
БЕГЛЕЦ
— Эй вы, рыболовы! — донесся тут зычный окрик.
Все трое обернулись — и зажмурились: восходившее только что из-за излучины речки солнце брызнуло им в глаза своими ослепительными лучами. Заслонившись рукой от нестерпимого блеска, они различили на противоположном берегу несколько человек ратных людей.
— Вам чего, братцы? — откликнулся Юрий.
— Не видали ль вы тут по берегу прохожего, бродяги?
— Бродяги! Может, и беглого разбойника?
— Может, и так.
— А зовут его Осипом Шмелем?
— Да ты-то, сударик, отколе имя его знаешь?
— Из государева указа. Вчерась привез его к нам на усадьбу ярыжка разбойного приказа.
— Да уж как мы его, дурня, потом напугали! — подхватил, смеясь, Кирюшка.
— Так это вы, что ли, в лесу напали на него?
— Знамо, мы. С пьяных глаз он нас, верно, тоже за разбойников принял. То-то смехоты было!
— Ай, озорники! А мы вот из-за вас тут всю ночь напролет рыскай.
— Знать, боярские дети, что с них возьмешь! — проворчал другой ратник. — Что ж, искать нам еще того Шмеля, аль оставить?
— Как оставишь, коли велено обшарить всю округу? — отвечал сердито первый ратник. — На этой-то стороне ему негде схорониться, мало лесу. А что, сударики, — отнесся он опять к боярчонкам, — на ту сторону как нам ближе перебраться?
— Версты две выше по речке будет мельница, — объяснил Юрий, — там и мост.
— Найдем, спасибо.
И ратники удалились. Мальчики со смехом стали опять вспоминать разные подробности про труса-ярыжку, когда в береговых кустах послышался вдруг подозрительный шорох.
— Чу! Это что? — насторожился Илюша. — Точно человек сквозь кусты пробирается.
— Алибо корова! — подтрунил Кирюшка. — Страсти какие!
— Ч-ш-щ-ш! Тебе все бы только зубоскалить, а как повстречался бы с настоящим разбойником лицом к лицу, так сам дал бы тягу.
— Кто? Я-то!
— Да, ты. От воробья убежишь… Слышите? Вон опять… Что, Юрий, не посмотреть ли нам в кустах на всяк случай?
— Да, надо будет. Терпеть не могу, когда этак от дела отрывают! Что же, причаливай, Кирюшка.
Сам Юрий вынул из воды грузило, а когда лодка пристала к берегу, он с веслом в руках первым поспешил в кусты: Кирюшка с другим веслом — вслед за ним. Илюша наскоро еще привязывал лодку, как услышал снова повелительный голос Юрия:
— Сдавайся! Все равно, брат, ведь уже не уйдешь.
Полминуты спустя и Илюша был на месте действия. Среди кустарника полулежал на земле ражий мужик. Одна нога его была в лапте, другая просто в онуче, и онуча была насквозь пропитана запекшейся кровью. Поврежденная нога, очевидно, не давала беглецу уйти. Но сдаваться этак сразу двум отрокам, хотя бы и вооруженным веслами, он не был намерен: в руке у него блестел длинный нож, а возбужденные черты лица дышали отчаянной решимостью.
— Идите своей дорогой! — пыхтел он, окидывая обоих свирепым взглядом затравленного волка.
— Коли ты мирный человек, так мы тебя пальцем не тронем, — отвечал Юрий. — Но кто ты такой? Говори.
— Стану я всякому мальчишке ответ держать!
— А я скажу тебе, кто ты: ты — разбойник Осип Шмель, из шайки Стеньки Разина.
— Николи я ни о каком Осипе Шмеле, ни о шайке Стеньки Разина и слыхом не слыхал.
— Кого ты, любезный, морочишь? Сейчас ведь только подслушал, как ратники нас о тебе спрашивали. Да и приметы у тебя все те же, что показаны в государевом указе: волосы черные, лицо смуглое…
— Мало ли кто черен и смугл из лица!
— На левой щеке рубец от самого уха…
— Дерево в лесу рубил, ну сучком и поцарапнуло.
— А левую руку свою ты зачем прячешь?
— Вовсе не прячу!
— Есть ли у тебя на ней все пять пальцев? Покажи-ка. У Шмеля недостает мизинца.
Разбойник понял, что долее отпираться все равно ни к чему бы уже не повело.
— Ну, что же, опознали молодца, так и спорить не о чем, — сказал он совершенно уже иным, упавшим тоном. — А государев указ про меня кому дан? Родителю твоему, что ли?
— Да, родителю.
— Боярину, значит?
— Боярину.
— И прислан от воеводы?
— От воеводы.
— Так… Стало, ты выдашь меня головой своему родителю, а он — воеводе? С безвинного человека будут кожу драть кнутом, а тебе и любо?
— Ты-то безвинный? Душегуб!
— Какой я душегуб, помилуй Бог! — вздохнул разбойник. — Сроду за мной того не водилось.
— Ни одной души христианской не загубил? Ей-Богу?
— Чтоб мне на этом самом месте без исповеди издохнуть!
— Но был же ты все-таки в шайке Стеньки Разина?
— Ох, ох, ох! Чашу горя людского ты, барич милый, не токмо еще не испил до дна, но, знать, и не пригубил. Кабы знал ты да ведал, как иной из нашей братьи в экую шайку попадает, так пожалел бы всем сердцем.
