Алтайская повесть - Воронкова Любовь Федоровна (первая книга .TXT) 📗
Вдруг в тихой, защищенной со всех сторон ложбинке, на самом горячем, солнечном припеке, он увидел чудо – раскидистое деревце, все белое, все розовое, благоухающее… Затаив дыхание Костя подошел к нему. Свежие, чистые цветы словно открывались ему навстречу, и среди них, нежно подсвечивая их белизну, топорщились еще не раскрывшиеся розовые бутоны. Деревце стояло торжественное и совсем неподвижное – ни одна веточка его не покачивалась, не дрожала, словно оно боялось уронить хоть один свой снежно-розовый лепесток.
«Вот если бы Чечек увидела!.. – подумал Костя. – Ну и заплясала бы!»
Он долго стоял перед яблоней, глядел на нее, вдыхал ее прохладный аромат…
«У нас тоже будут цвести, – решил он. – Может, не нынче, может, не завтра, но яблони у нас цвести будут!»
Мгновенно волшебное видение примерещилось ему: молчаливые зеленые конусы Алтайских гор и среди них бело-розовые сады, уходящие все дальше и дальше, все выше и выше в глубину высокогорных долин…
И, словно клятву, он повторил сам себе:
– Да. Будут!
Издали долетел голос Манжина. Надо возвращаться!..
Что случилось на переправе
Ночью расшумелась Катунь. Где-то в верховьях прошли сильные дожди, и Катунь разбушевалась.
Утром к переправе раньше всех прибежали Чечек и Мая Вилисова: не едут ли из Горно-Алтайска? Не стоит ли машина на том берегу?
– Чечек… Чечек… – вдруг растерянно сказала Мая, – посмотри-ка, а где же плот?
Чечек живо обернулась:
– Ой! А плота нет!..
Плота не было. Только канат черной полоской висел над кипящей зеленовато-белой водой, и обрывок другого каната, на котором ходил плот, беспомощно качался над волнами.
Из-под горы показался старый плотовщик, алтаец Василий. Чечек бросилась ему навстречу.
– Дядя Василий, а где же плот? – закричала она. – Что такое – плот утонул?
– Сорвало, – ответил Василий, не останавливаясь.
Мая тоже подбежала к нему:
– Как сорвало? Когда?
– Ночью. Катунь разыгралась, плот сорвало.
– А как же теперь, дядя Василий? Ведь сегодня Анатолий Яковлич и наши ребята из Горно-Алтайска приедут! Что ж им теперь – на том берегу жить?
– Зачем на том берегу жить? – флегматично отвечал плотовщик. – Плот у Манжерока застрял, притащим.
– Когда притащите?
– Как придется. Через дня три, четыре, пять притащим.
– А наши все на той стороне жить будут?
– Пусть живут. Много новостей наберут. Будут нам рассказывать…
Когда какой-нибудь пассажир возвращался издалека, плотовщик Василий, не выпуская трубки изо рта и глядя куда-то в сторону, в первую очередь спрашивал:
– Табыш-бар ба? (Новости есть?)
Старик делал вид, что ему это вовсе не интересно, а спрашивает он только из вежливости, однако все в округе знали, что плотовщик Василий до страсти любит всякие новости.
– Ой, Чечек! – шепнула Мая, волнуясь. – Он, может, нарочно и плот упустил, чтобы они там побольше новостей набрали! А они вот сейчас приедут, сад привезут – что тогда делать?
– Скорей! – крикнула Чечек. – Скорей Марфе Петровне скажем! Ай-яй! Что нам делать? Все яблоньки на том берегу останутся и совсем завянут!
Было воскресенье, но ребята уже сновали около школы, собирались кучками, сидели на крылечке, копались в саду – подравнивали ямки, тесали колышки для саженцев… И то один, то другой взбирались на зеленый выступ Чейнеш-Кая и смотрели на тот берег Катуни – не видать ли там машины? – хотя Марфа Петровна сказала, что раньше полудня из Горно-Алтайска ни за что не приедут.
Марфа Петровна жила в маленькой белой хатке в глубине школьного двора. Чечек и Мая Вилисова, запыхавшись, влетели во двор, и сразу от двух слов – «Плот сорвало!» – исчезло тихое спокойствие ожидания.
Ребята бросили свои дела и гурьбой помчались на переправу. Выбежала из своей хатки Марфа Петровна и, низко покрывшись платком, тоже поспешила на берег. Прибежала Настенька, старшая пионервожатая. Прибежала молоденькая учительница естествознания Анна Михайловна.
И все стояли на берегу, глядели на мокнущий в воде обрывок каната, на искристую, пенистую реку, шумящую перед ними…
– Лодку бы… – сказал кто-то.
– Лодку?.. А где взять?
– Надо бы нам лодку себе сделать…
– Надо бы! Да ведь сразу-то не сделаешь.
– Лодка в Аскате есть! – вспомнила Анна Михайловна.
– А в Бийске даже пароходы есть… – добавил физрук Григорий Трофимович, который стоял на пригорке, засунув руки в карманы.
Анна Михайловна покраснела, но Марфа Петровна вступилась за нее:
– Ну, Аскат немножко поближе, чем Бийск, – сказала она, – но, конечно, тоже далеко – километра три…
К Марфе Петровне подошел Федя Шумилин из седьмого класса – сильный, коренастый парнишка.
– Марфа Петровна, если сбегать в Аскат, нам лодку дадут?
– Попросим, так дадут. Но ведь ее же на плечах нести нужно – разве наша река против течения пустит? Конечно, если ребята какие посильнее соберутся, то и притащить можно. А где мягко – можно волоком…
– Пойдем да и принесем! – сказал Федя. – А что, ребята?
– Конечно, принесем! – отозвалось сразу несколько голосов. – Три километра – да что ж такого? Идем, ребята! Идем скорее, а то вдруг да наши приедут!
За лодкой идти вызвалось сразу человек пятнадцать. Но отобрали шестерых, самых крепких. И они тут же отправились тропочкой по берегу Катуни в Аскат…
Много волнений было в этот день. Школьники то бежали на переправу узнать – не пришла ли машина? То лезли на гору посмотреть – не несут ли лодку из Аската? То снова хватали заступы – кому-то показалось, что ямки неровные. То пересчитывали колышки и тесали новые – а вдруг какой-нибудь сломается!
Солнце поднималось к полудню. Техничка Христина пришла звать интернатских обедать. Никто не хотел идти. Но Марфа Петровна прикрикнула на них, и все интернатские – и ребята и девочки из дальних деревень, живущие при школе, – вынуждены были бежать в интернат.
– А где Чечек? – оглядываясь, спросила Мая. – Девочки, вы не видали Чечек?
– Наверно, вперед убежала, – сказала Королькова.
А Чечек в это время с уступа на уступ карабкалась на каменистую стену Чейнеш-Кая. Если пойти к Гремучему, тогда переправу видно, а тропку из Аската не видно. Но если взобраться на камень за садом, то тропку видно, но переправа скроется за крышами.
Чечек добралась до первой березки, которая приютилась на зеленом выступе огромной скалы, и уселась здесь, обхватив рукой белый ствол. Уселась и улыбнулась: вот отсюда и тропочка видна и переправа!
«Бурундук!» – вспомнилось Чечек. – Вот бы сейчас поглядел на меня – наверно, опять сказал бы: «Эх, бурундук!» Она улыбнулась.
Тоненькие ручейки бежали в каменистых морщинах Чейнеш-Кая. Над головой высоко-высоко, одна над другой, росли березы. Мышиный горошек развевал над камнями свои кружевные листочки. Прямо перед глазами девочки пробивалась из-под камня маленькая стародубка и словно заглядывала ей в лицо своим птичьим глазком. Прижавшись щекой к прохладной атласной коре березы, Чечек тоненько запела:
Чечек не спускала глаз с шоссе, которое лежало на той стороне реки. На шоссе было пусто и тихо.
Но, взглянув на тропочку из Аската, она уловила какое-то движение среди кустов. Чечек приподнялась и, держась за березу, вся вытянулась в ту сторону. Да, там идут!.. Через минуту она уже, торопливо скользя, срываясь и обдирая коленки, спускалась вниз. Между кустами мелькнул голубой борт аскатской лодки.
