Птица - Демыкина Галина Александровна (читать хорошую книгу TXT) 📗

Галина Николаевна ДЕМЫКИНА

ПТИЦА

Весна. Девять часов вечера. Пятница.

Московский двор — старый. И дома старые. Внутри, правда, лепные потолки.

Неходячая старуха бабка Вера сидит на никелированной кровати в закутке, отделенном от большой комнаты шкафом.

— Люся! Люсенька! — Ее руки по-черепашьи копошатся на белом пододеяльнике. — Люся, внученька, что ж ты сделала!

Соседки вбежали, как только отъехала машина «скорой помощи».

— Бабушка Вера, что с ней? Что с Люсей-то вашей?

— Ой, не знаю. Ой, беда! Привели эти двое — Лексей да Мишка с нашего двора… как его… Сироткин… с танцев, а она своими ногами не идет.

— Может, ножами порезана? — Ой, не знаю. Крови не было. Тут и машина. По дороге, что ли, вызвали. Доктор сердечное колоть — а у ней уж и дыханья нет. Померла.

— Да подожди еще, может, выживет.

— А где Нюрка? Дочка твоя где?

— А? К клиентке поехала. Та сына женит, так Нюра невесту причесывать будет. Сказала — на свадьбу останусь. И адреса не дала. Ой, господи…

— Митьку бы хоть найти, все же отец!

— Найдешь его!

Толстые почки тополя — жители всех старо-московских дворов — постукивали в окна второго этажа: «Мы готовы взорваться зеленым, душистым и молодым. Мы затаились в надежде».

Земля двора, не убитая асфальтом, дышала: «Будет!! Прекрасное будет! Может, цветок. Или побег. Жду».

И что-то звенело, звенело в апрельском воздухе, будто маленькие трубачи, бесшумные и таинственные, как гномы, нежно вознеся свои легкие трубы, обходили город весенним дозором.

Город плохо слышит. Он спешит. И глядит плохо. Но ведь кто-то должен возвестить весну?! Весну, как часть бытия. Независимо от того, что в этот час происходит.

А что происходит? Что произошло? Да много чего, в масштабе если не Вселенной, то земли.

Но ведь мы не о Вселенной. Мы — о Люсе, которая пришла с танцев, вернее, ее привели…

Если говорить правду — не было танцев.

Четверо стояли на набережной — девушка Люся Алдарова и трое парней. Девушка худенькая, оживленная, не слишком красивая. А парни — как на подбор!

Люся иногда сама удивлялась: кругом столько девчонок интересных, а у нее вот и ноги тонкие, и не то чтоб она семи пядей во лбу, а гляди ж ты — целая свита! А свита — ее, ее, это уж точно.

Миша Сироткин, самый красивый парень с их двора, год целый ходит за ней след в след. И только разговору у него: Люся Алдарова да Люся Алдарова. Соседка передавала, что он и матери своей сказал: «Женюсь на Люське!» Та — в слезы. «У них, — говорит, — семья непутевая, а на тебя вся наша надежда!» Мишин отец на заводе травму получил, а пенсия все же не зарплата — там и премия была, и прогрессивка. Детей в доме трое, Миша старший, так что — ответственность. Но он сказал строго: «Вам я всегда помогу, а жениться или нет — дело личное». Он серьезный, Миша Сироткин. Второй год уже работает, а после армии в институт пойдет, на вечернее.

Люся подшучивает над ним, зовет женихом, но и гордится немного. Он ей все же нравится.

Сережа Панкин — из Люсиного класса — будущий дипломат: в институт международных отношений готовится, на английские курсы ходит. Он не такой красавец, но умный — что ни спроси, все знает. Его внимание льстит Люсе.

— Ой, Сергей Сергеич! — говорит она хитренько. — До чего я робею перед вами! Все-то вы знаете!

— На собеседовании в институте понравиться бы так, как тебе! — упертый в идею поступления, отвечает он, не замечая своей самонадеянности.

Но Люська-то замечает, меняет тон:

— Разве я тебе сказала, что ты мне нравишься?

— А разве нет?

— Конечно, нет.

— Но ведь и ты мне не нравишься в таком смысле, ну… я не влюблен в тебя.

— Да кто ж тебя просит! — смеется Люся и косит глазами в сторону третьего.

Он из параллельного класса, в их школе недавно и сегодня в этой компании всего третий или четвертый раз.

Он сразу же, как появился в школе, стал глядеть на Люсю. Глядит и глядит. Чудеса прямо! Алексей высокий, сухопарый, какой-то не по-спортивному подтянутый и очень вежливый. «Палата лордов» зовет его про себя Люська. Тут она и вправду робеет. Зачем он только увязался за ними? Вот и сейчас: она, смеясь, покосилась на него и натолкнулась на полупрезрительный взгляд узких, похожих на льдышки глаз — глаз северянина.

Люська любит растормошить, вызвать на разговор, на шутку. Но тут она скована: другим воздухом дышит парень, не подступишься к нему. Не дай бог влюбиться в такого!

А они запросто разговаривают между собой, особенно Сережа Панкин с Алексеем. Им что-то жгуче интересно друг в друге, и Люся чувствует, нет, знает: взаимный интерес имеет отношение к ней. Это счастливит ее и смущает. А они вот про что. Алексей спрашивает серьезно:

— Тебе не претит в дипломатии неточность, отсутствие закономерностей?..

— Ну, ну, ну, — азартно перебивает Сережа, — все там есть, если вдуматься. Ведь развитие человеческого общества имеет свои законы, значит, и взаимоотношение государств тоже. Понимаешь, мне нравится, что за каждой буквой соглашения стоит какая-то подоплека, чье-то дипломатическое прозрение или просчет. Тут нет стоячего болота. А в твоей биологии есть: все идет по заранее заведенному кругу.

— Конечно, стабильнее. Но я люблю стабильность. — И оглядывается на Люсю, боясь, что она не знает этого слова. Боясь, и одновременно злорадствуя, и сердясь на себя за это злорадство и за свой выбор: влюбился о девчонку, с которой надо выбирать слова попроще!

Но вся эта сложная гамма чувств ни к чему: оказывается, Люся не слушала. Она застыла отрешенно, держась руками за каменную плиту парапета. Лицо у нее стало очень обычным в минуту погасшего оживления, и Алексей снова (в который раз!) со страхом подумал: влюбился!

Как это могло случиться? Ведь не нравится она, не нравится. И как может ему понравиться девчонка, которая мечтает (мечтает!) стать парикмахершей? Да, да, она сама сказала, и пресерьезно, даже с вызовом. И этот глупый вызов. Комплексует: вот вы, мол, с Сергеем умники, а я дурочка, ну и что? Бегаете-то вы за мной!

Алексей потупился, потом опять охватил взглядом всю ее — с беспомощными движениями худых рук (лапки прямо!), смешной манерой чуть косолапить, с этими милыми гримасами чересчур, пожалуй, подвижного лица, сейчас почему-то застывшего. Зверушка, зверушка, и все тут! Может, это зверушечье, беспомощное и трогает? Но ведь ясно же, что при таком несходстве… Они разный тип людей, разный склад. Сейчас у нее в фаворе Миша Сироткин, завтра — Сергей Панкин или еще кто-нибудь. А он — никогда.

Алексей недавно нашел у Гейне стихотворение и теперь часто вспоминал его, прикидывая к себе и растравляя себя:

— Умираешь? — спрашивал он. И сам же отвечал: — Ничего, брат, не умрешь!

Тайным чутьем внутренне здорового человека он знал: пройдет!

— Пошли на танцы! — услышал он голос Миши Сироткина. (Сироткин обращался к Люсе.)

— Как все, так и я, — ответила она.

— Нет, я тебя приглашаю…

Что-то в ее лице, продолжавшем оставаться неподвижным, забеспокоило Алексея, но он не решился прервать ее диалога с избранником. А потом началось то, то самое, отчего она оказалась в карете «скорой помощи», и все это напоминало дурной сон.

Люсина мама похожа на цыганку: черноглазая, белозубая, веселая. Бывало, если что — поплачет, а потом засмеется: