Зима. Произведения русских писателей о зиме - Дмитренко С Ф (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
И Гришутка ещё больше задумался. – Большая ёлка, с Христовой звездой наверху, приняла в его детском всё увеличивающем представлении сказочные, чудовищные размеры.
К вечеру матка стала совсем весела. Всех, и Васю, и Груню, и Гришутку, заставляла плясать и сама прищёлкивала и припевала:
Наконец, она совсем стала сонная. Ходила покачиваясь. Всё прибирала. Разбила две чашки, расплакалась, свалилась и захрапела.
– Ну, – сказал Ваня сестре. – Теперь матку до завтра не разбудишь. Пойдём за ворота поглазеем. И они, накинув тулупчик и пальтишко, вышли за ворота.
Гришутка остался один.
В комнате совсем стемнело. Он присел около печки в угол, прислонился к ней и думал упорно всё об одном и том же. Тёмная комната перед ним вся освещалась, горела огнями. Чудовищная ёлка вся убиралась невиданными дивами, и все ярче горела на ней звезда Христова. Наконец воображение устало. Гришутка зевнул, съёжился, прислонился ловчее к печке и крепко заснул…
Долго, долго прогуляли Груша с Васей: бегали на большую улицу, смотрели в окна магазинов, наконец вернулись, и целые клубы пара ворвались с ними в комнату. Он обхватил, разбудил Гришутку.
Весело перешёптываясь и смеясь, дети разделись и спать улеглись, – а об Гришутке забыли.
Он тихонько привстал, потянулся. Подождал, пока брат и сестра заснули. Тихо, на цыпочках подошел он к своей шубке. Кое-как надел её. Надел шапку, варежки, натянул валенки – и тихонько вышел, притворив дверь как мог плотнее.
Чёрная ночь обхватила его морозным воздухом. В переулке тускло мерцали фонари.
Он помнил только, что «его превосходительство» живёт на улице, которая называется Большой Проточной, и что в эту улицу надо свернуть с Заречного проспекта.
Вышел он из переулочка на улицу и у первого попавшего «дядюшки» спросил – как ему пройти в Большую Проточную.
– Эх ты, малыш! – сказал дядюшка. – Как же ты эку даль пойдёшь? Ступай до угла, а там поверни налево… и всё прямо, прямо иди, всё так-таки прямо всё иди, иди по проспекту-то, а там спроси – укажут, чай, добры люди. Ах ты, малыш, малыш! Смотри через улицу не переходи! Задавят. Да тебя кто послал-то?!.
– Никто, дядюшка, я сам, к его пли-восходительству иду.
– Сам! – удивился дядюшка и долго смотрел вслед Гришутке, – а он, подобрав шубку, бежал, бежал, как было указано. Пот давно уж капал с его раскрасневшегося личика. Он шатался. Ноги ему отказывались служить.
Наконец еле дыша, чуть не плача, подошел он к другому «дядюшке».
– Дяденька! Укажи мне, где Большая Проточная.
Дяденька поглядел на Гришутку, подумал. Нагнулся к нему.
– Считать умеешь?
– Нетути!..
– Нету-ти. Ну, вот что. Смотри, – и он растопырил пальцы. – Вот одна улица, другая, третья. И поверни ты в эту третью. Это и будет Большая Проточная… Понял?
– Понял! – прошептал Гришутка. – И с новыми силами, с новой бодростью в сердце побежал дальше.
Против первой улицы он загнул один пальчик, против второй – загнул другой, в третью повернул. Шёл, шёл и вот. Да! Действительно, это был он, дом «его превосходительства». Но отчего же перед ним стоят всё кареты, кареты?
Гришутка вздохнул полной грудью и поднялся на крыльцо.
С трудом он чуть-чуть отворил и протиснулся в большие дубовые двери с зеркальными стеклами. Отворил он и вторые двери и очутился в сенях.
Газовые лампы ярко горели. В сенях никого не было. Зато в швейцарской направо слышались громкие голоса и смех.
Гришутка подумал, идти ли ему к швейцару, или не идти. Он боялся его большой палки с золотым шаром и больших чёрных бакенбард. На вешалке висело много шуб. Он скинул тулупчик, свернул его комочком и положил на пол в уголок. Затем вынул из-за пазухи гостинцы – пакетик с леденцами и пряниками – и бодро отправился вверх по мраморной лестнице.
Статуи точно смотрели на него с их пьедесталов; но он, не глядя на них, бойко всходил наверх. Маленькое его сердце колотилось в груди, голова шла кругом.
Наконец он поднялся на высокую лестницу. Там, наверху, всё зеркала, зеркала – и он увидал в них себя, увидал свое раскрасневшееся личико – с большими чёрными глазами.
Потом он вошёл в первую залу – всю красную, раззолочённую. Пол такой скользкий и блестит как «зеркало». А там, впереди, был шум, говор, детские голоса, детский смех.
Гришутка пошёл туда. Он прошёл всю длинную залу и подошёл к двери. Перед ним была большая, большая белая зала, – и посреди её большущая ёлка.
Вся она сверху донизу горела и сверкала огоньками! А на самом верху сияла большая, большая звезда Христова.
Кругом ёлки были дети, много детей в ярких нарядных платьицах. А кругом них стояли господа, барыни… Шум, говор, смех!..
У Гришутки потемнело в глазах. Вся зала покрылась словно туманом и закачалась. Но это было ненадолго. Он вытянул вперёд ручонку с гостинцами, плотно прижал другую к груди, к колыхавшемуся сердцу и бодро пошёл вперёд.
Он подошёл прямо к высокому седому господину.
Этот господин и был сам «его превосходительство».
– Ваше пливосходительство! – сказал внятно Гришутка, – вот я пришёл с Новым годом вас поздравить. Вот-с и гостинцы!
– Это мне? – спросил его превосходительство.
– Вам, ваше пливосходительство. А мне можно будет поиграть здесь?
Его превосходительство удивлёнными глазами, не переставая улыбаться, посмотрел на Гришутку, на его доброе, красивое личико с умными большими глазами.
Он смотрел, а сам развёртывал серый пакетик с леденцами и пряниками.
– Да кто же ты? – спросил он с недоумением, оглядываясь кругом.
– Я Гришутка. Мама, знаете, спать легла, и все спать легли. Я всё сидел да думал, сидел да думал, как бы мне посмотреть на большую ёлку. Взял да и пошёл один. Спросил сперва одного дяденьку, потом другого дяденьку, – а он растопырил этак руку – вот, говорит, одна улица, а вот другая улица, и там будет третья. Ты в третью-то и ступай…
Большие и малые обступили Гришутку. Нимало не смущаясь, он осматривал всех и продолжал рассказывать.
– Да кто же твоя мама? – спросил его хозяин дома.
– А Петровна. чай, знаете?
– Quel charmant enfant! (Какое прелестное дитя), – сказала одна молодая дама. – Dieu! Quels yeux! (Какие чудные глаза!)
– Где же живет Петровна? – спросил его превосходительство, обёртываясь к дверям залы. У этих дверей стояли несколько слуг и один скоро, скоро подошёл к его превосходительству.
– Узнайте, где живет Петровна? – сказал его превосходительство.
И слуга быстро побежал, узнал и доложил, что Петровна живет на Песках, в Глухом переулке.
– Боже мой! и этакую даль ты шёл один! – вскричали дамы.
– Тссс! – произнес генерал, покачав головой.
– Ну, – сказал он, – Гришутка, теперь пойдём – я тебя, брат, представлю хозяйке дома, – и он повёл Гришутку за руку в гостиную, в которой было не так светло и где сидели старые, почтенные дамы.
– Вот, – сказал он, входя в гостиную, – рекомендую вам джентльмена с Песков. Один ночью пришел с Песков сюда, пришёл поздравить меня с Новым годом – и вот вам – гостинцы принёс… не угодно ли. – Говоря это, он любезно предложил дамам – les bonbons de Piessky.
– Quel delicieus enfant! – вскричали дамы. – Прелестный ребенок: подойди, душечка, сюда. Ravissant… Как же это ты один шёл. И не страшно тебе было?
– Нет, – сказал Гришутка. – Я, знаете, всё бежал, бежал так шибко, шибко. Одного дяденьку спрашиваю, где, мол, Заречный проспект, а он говорит: тебя, мол, говорит, кто послал?..
– Да тебе сколько лет-то? Клоп ты с Песков!.. – спросил вдруг его превосходительство.
– Мне сёмой.
– Qu'est се que са.; сёмой – quel baragouin! i
– Вот, княгиня, – обратилась хозяйка к старой, больной даме. – Вы искали воспитанника. Вот вам сирота, изволите видеть… один в одиннадцатом часу с Песков пришёл. Можете вы себе представить. один, один. с Песков пришёл.
