Исчезающая ложка, или Удивительные истории из жизни периодической таблицы Менделеева - Кин Сэм (читать хорошую книгу TXT) 📗

Тем не менее ученые всего мира относились к открытию Понса и Флейшмана с нарастающим недоверием (исключением были итальянские исследователи, так как в Италии в то же время было сделано еще одно заявление об открытии холодного термоядерного синтеза). Они уже достаточно точно представляли себе суть работы двух американцев и смогли провести собственные эксперименты с палладием и тяжелым водородом. Началась уничтожающая критика ученых из Юты, так как попытки повторить их опыт не давали никакого результата. Через несколько недель после, пожалуй, самой масштабной (со времен Галилея) совместной кампании, направленной на дискредитацию и опровержение научного исследования, сотни ученых – физиков и химиков – устроили в Балтиморе масштабный съезд, призванный развенчать Понса и Флейшмана. Они бескомпромиссно продемонстрировали, что ученые из Юты допустили ошибки в своем эксперименте, так как применяли неверные методы измерения. Один из участников собрания предположил, что Понс и Флейшман просто позволяли накапливаться газообразному водороду, и их крупнейшие «термоядерные всплески», на самом деле, были обычными химическими взрывами, подобными тому, который погубил дирижабль «Гинденбург» [145]. Самый активный «всплеск синтеза», в результате которого, по словам Понса и Флейшмана, вещество прожгло колбу и стол, произошел ночью, когда в лаборатории никого не было. Обычно на исправление научной ошибки или хотя бы на прояснение спорного вопроса уходят годы, но на холодном термоядерном синтезе крест был поставлен всего через сорок дней после объявления о его открытии. Один остряк, присутствовавший на конференции, резюмировал несостоявшуюся сенсацию в виде едкого, хотя и не очень ритмичного стишка:

Но самые интересные психологические последствия этого дела проявились позднее. Потребность поверить в дешевый источник чистой и неиссякаемой энергии для всего мира оказалась слишком сильной, люди не могли так быстро успокоить душевный трепет. И начался новый эпизод патологической науки. Как и в случаях с исследованием паранормальных явлений, только гуру (ранее в роли гуру выступали медиумы, а теперь – Понс и Флейшман) обладал достаточной силой, чтобы получить нужные результаты, причем он мог это сделать только в специально подготовленных условиях, а не у всех на виду. Разоблачение не смутило, а только воодушевило энтузиастов холодного термоядерного синтеза. Понс и Флейшман, в свою очередь, так и не признали допущенных ошибок, а их сторонники защищали своих кумиров (а попутно – и самих себя), объявляя тандем научными бунтарями, единственными гениями, которые сделали это. Некоторые критики пытались предъявить энтузиастам результаты своих экспериментов на протяжении еще некоторого времени после 1989 года, но термоядерщики всякий раз опровергали предъявляемые им доказательства с такой находчивостью, какую и близко не проявляли в собственной научной работе. Поэтому критики постепенно забросили это дело. Дэвид Гудстейн, физик из Калифорнийского технологического института, резюмировал итоги этих дискуссий в своей замечательной статье, посвященной холодному термоядерному синтезу. В частности, там есть такой отрывок: «Поскольку термоядерщики считают себя сообществом единомышленников, оказавшихся в осаде, внутренняя критика у них почти отсутствует. Эксперименты и теории соратников обычно принимаются за чистую монету, так как члены сообщества боятся навлечь на группу еще более сильную внешнюю критику, если о новых экспериментах узнает кто-то непосвященный. В таких условиях среди этих энтузиастов появляется все больше безумных фантазеров, только усугубляющих положение тех немногих, кто еще относится к данным исследованиям как к серьезной науке». Сложно представить себе более точное и емкое описание патологической науки [146].

Проявляя максимальную снисходительность, можно описать случай Понса и Флейшмана следующим образом. Представляется маловероятным, что они были обычными шарлатанами и с самого начала знали, что холодный термоядерный синтез – это вздор, но желали быстро прославиться. В конце концов, на дворе стоял не 1789 год, когда можно было просто сбежать, осесть в ближайшем пригороде и там дурачить обывателей по второму кругу. Их бы обязательно поймали на лжи. Возможно, сначала они сомневались, но потом были ослеплены собственными амбициями и слишком хотели испытать, каково купаться в лучах славы перед всем миром, пусть и недолго. Но не менее вероятно, что двоих ученых просто ввели в заблуждение странные свойства палладия. Даже сегодня никто не знает, почему палладий впитывает такое количество водорода. В качестве легкого оправдания работы Понса и Флейшмана (но не той интерпретации, которую они предложили) стоит отметить, что некоторые ученые действительно усматривают нечто довольно интересное в экспериментах с палладием и тяжелой водой. В металле образуются странные пузырьки, а его атомы перестраиваются необычным образом. Возможно, в этом процессе даже участвуют какие-то слабые ядерные силы. Следует отдать должное Понсу и Флейшману – именно они сделали первые шаги в этой работе. Просто они вошли в историю науки совсем не так, как хотели.

Разумеется, не каждый ученый, обладающий склонностью к безумию, погружается в патологическую науку. Некоторым, подобно Круксу, удается вырваться из этого порочного круга и вернуться к серьезной работе. Кроме того, есть редкие примеры того, как мнимые случаи патологической науки в итоге приводят к серьезным научным достижениям. Например, Вильгельм Рентген, случайно открывший таинственные невидимые лучи, сделал всё возможное и невозможное, чтобы убедить себя в собственной неправоте – но не смог. А поскольку Рентген проявил настойчивость и строго следовал научному методу, он, несмотря на свою ментальную неустойчивость, действительно смог переписать историю.

В ноябре 1895 года Рентген работал у себя в лаборатории, находившейся в центральной Германии, Он экспериментировал с трубкой Крукса – важным новым инструментом, предназначенным для изучения субатомных явлений. Трубка Крукса названа в честь ее изобретателя, с которым мы уже знакомы. Этот прибор состоит из стеклянного сосуда, из которого выкачан воздух, и двух металлических пластин, расположенных внутри сосуда на обоих концах трубки. Если пропустить между пластинами электрический ток, возникает луч, пересекающий вакуум, – пучок света, напоминающий лабораторный спецэффект. Сегодня ученым известно, что такой луч состоит из электронов, но в 1895 году Рентгену и другим физикам еще только предстояло это выяснить.

Коллега Рентгена обнаружил, что если вделать в трубку Крукса маленькое окошко из прозрачной алюминиевой фольги (вспомним опыты Пера-Ингвара Бранемарка, который позже приваривал титановые окошки к кроличьим костям), то луч проскочит через фольгу и уйдет в воздух. Луч иссякал очень быстро, как будто воздух был для него ядовит, но мог подсветить фосфоресцирующий экран, расположенный примерно в десяти сантиметрах от трубки. Немного нервничая, Рентген взялся повторить все эксперименты своего коллеги, даже самые незначительные. Для этого он собрал в 1895 году почти такую же лабораторную установку, но с небольшими модификациями. Вместо того чтобы оставить трубку Крукса оголенной, он обернул ее черной бумагой. Таким образом, луч мог выйти из трубки только через фольгу. Вместо фосфоресцирующих соединений, которыми пользовался его коллега, Рентген покрыл свои экспериментальные пластинки люминесцентным соединением бария.