Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции - Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса
Из предосторожности мальчик спрятался в трещине камня. Путешествие с воронами было еще свежо в его памяти, и он не хотел рисковать.
Черная птица расхаживала широкими размашистыми шагами вдоль туловища змея, пытаясь перевернуть его клювом. Наконец, раскинув крылья, она закричала резко и пронзительно:
— Да это же старик Беспомощный! Он мертв!
Мальчик понял, что птица эта не ворона, а ворон, и даже догадался, как его зовут.
Ворон еще раз прошелся вдоль туловища змея, затем, остановившись в глубоком раздумье, стал почесывать лапкой затылок.
— Не может быть, чтобы в одном лесу было два таких огромных ужа, — сказал он. — Наверняка это он!
Ворон только было собрался вонзить клюв в змея, как вдруг остановился.
— Не будь дурнем, Батаки! — сказал он самому себе. — И не вздумай сразу же съесть этого ужа; позови сюда Карра. Он не поверит, что Беспомощный мертв, пока сам не увидит его.
Ворон до того смешно, до того торжественно расхаживал, беседуя сам с собой, что Нильс, сидевший затаив дыхание, не выдержал и расхохотался.
Услыхав его смех, ворон одним взмахом крыльев взлетел на валун. Мальчик быстро поднялся, подошел к нему и спросил:
— А ты случайно не Батаки-ворон, добрый друг Акки с Кебнекайсе?
Внимательно разглядев его, ворон три раза кивнул головой.
— А это ты летаешь с дикими гусями? Это тебя они кличут Малыш-Коротыш? — полюбопытствовал он.
— Да, это я! — ответил мальчик.
— Вот славно, что ты мне повстречался. Может, скажешь, кто убил этого ужа?
— Я скатил на него камень, когда он гнался за мной; камень его и убил, — признался мальчик и рассказал, как все получилось.
— Ловко для такого малыша, как ты, — восхитился ворон. — В здешних краях у меня есть друг, вот уж он обрадуется, что змей убит! А я тоже хотел бы сослужить тебе службу, отблагодарить тебя.
— Скажи, почему ты так радуешься, что Беспомощный убит? — спросил мальчик.
— Ох, — вздохнул ворон, — длинная это история. У тебя не хватит терпения выслушать ее до конца.
Но мальчик настаивал, и ворон рассказал ему всю историю Карра, Серошкурого и ужа Беспомощного. Когда он кончил, мальчик сидел некоторое время молча, задумчиво глядя перед собой, а потом сказал:
— Спасибо тебе! Мне кажется, я лучше понял жизнь леса, когда выслушал эту историю. А осталось хоть что-нибудь от леса Фридскуген?
— Большая часть уничтожена, — ответил Батаки. — Деревья выглядят так, словно в лесу бушевал пожар. Их придется срубить, и пройдет немало лет, прежде чем лес станет таким, как прежде.
— Поделом этому ужу, — сказал мальчик. — И все же не пойму: неужели он и впрямь был такой мудрый, что сумел наслать мор на гусениц?
— Может, он просто знал, что на них нападет такая хворь, — молвил Батаки и, отвернув голову, прислушался.
— Слышишь? — каркнул он. — Карр где-то близко. До чего же он обрадуется, когда увидит, что Беспомощный мертв!
Мальчик тоже прислушался к звукам, доносившимся со стороны озера.
— Карр беседует с дикими гусями, — сказал он.
— Он, наверно, притащился к берегу, надеется получить весточку о Серошкуром, — каркнул Батаки.
Мальчик с вороном соскочили с валуна и поспешили вниз, к озеру. А там уже гуси, выйдя из воды, толковали со стариком Карром, таким хилым и слабым, что казалось, он вот-вот упадет мертвым.
— Это и есть Карр, — сказал мальчику Батаки. — Пусть сначала послушает диких гусей. А потом скажем ему, что Беспомощный мертв!
Вскоре они услыхали, как Акка рассказывает Карру:
— Было то в прошлом году, в пору нашего весеннего перелета. Однажды утром мы, Юкси, Какси и я, вылетели с озера Сильян в Далекарлии и помчались над огромными пограничными лесами между Далекарлией и Хельсингландом. Внизу ничего не было видно, кроме мрачных черно-зеленых хвойных лесов. Снег высокими сугробами еще лежал между деревьями, в реках, скованных льдом, кое-где темнели полыньи, на берегах же снег местами стаял. Мы почти не видели ни селений, ни усадеб, лишь на летних пастбищах — серые хижины, пустующие зимой. То тут, то там бежали узкие и извилистые лесные дороги, по которым люди зимой возили бревна. А внизу, по берегам рек, были навалены огромные штабеля строевого леса.
Летим мы и вдруг видим — трое охотников идут лесом и ведут на своре собак. У охотников никаких ружей не было, лишь одни ножи за поясом. Охотники шли не по извилистым лесным тропам, а напрямик по твердому ледяному насту. Казалось, они хорошо знают, куда идут, чтобы найти то, что ищут.
Мы, дикие гуси, летели высоко-высоко, а лес лежал под нами прямо как на ладони. При виде охотников нам захотелось узнать, какого зверя они собираются травить. Мы стали летать взад-вперед, всматриваясь в лесную чащу, и вдруг в глухих зарослях увидели вроде бы три больших, поросших мхом камня. Да нет, это не могли быть камни. Иначе бы их замело снегом.
Мы стали быстро снижаться. И тут три каменные глыбы зашевелились. Оказалось, это было лоси: лось и две лосихи с лосятами, укрывшиеся в лесной глуши. Лось поднялся, и когда мы спустились на землю, подошел к нам. Такого большого и великолепного лося мне на моем веку видеть не доводилось. Но когда он заметил, что разбудили его всего-навсего бедные дикие гуси, он вновь улегся.
— Нет, старина-батюшка, не время спать, — сказала я ему. — Бегите, и как можно скорее! В лесу рыщут охотники, они направляются прямо к вашему лежбищу!
— Спасибо вам, матушка-гусыня! — сказал лось, — казалось, он вот-вот заснет, — но вы ведь хорошо знаете, что в это время года отстрел лосей запрещен. Это охотники, верно, охотятся на лисиц.
— В лесу видимо-невидимо лисьих следов, но охотники и не глядят в ту сторону! Верьте мне, они знают, что вы залегли здесь! Они идут прямо на вас. Они вышли без ружей, только с рогатинами и ножами, ведь весной стрелять в лесу нельзя.
Лось продолжал спокойно лежать, но лосихи встревожились.
— Может, гусыня правду говорит, — сказали они и начали подниматься.
— Лежите тихонько! — велел лось. — Никакие охотники в эту глухомань не придут. Не бойтесь!
Мы снова поднялись в воздух. Но продолжали парить — на нашей обычной высоте — над лосиным лежбищем, желая поглядеть, что станется с лосями.
Вдруг видим — лось выходит из чащи. Понюхав воздух, он пошел прямо на охотников. Сухие ветки громко трещали у него под копытами. На пути лося лежало большое, открытое болото. Туда-то он и направился и встал посреди топи, где ничто его не защищало.
Лось стоял там до тех пор, пока на лесной опушке не показались охотники. Тогда он повернул и побежал в сторону, противоположную той, откуда вышел. Охотники спустили собак, а сами что есть мочи помчались за ним на лыжах.
Закинув голову, лось бежал во всю прыть, вздымая копытами снег: вокруг него словно клубилось снежное облако. И собаки, и охотники сильно поотстали. Тут он остановился, как будто поджидая их; но стоило им показаться, и он снова ринулся вперед. Мы поняли, что он хочет отвести охотников от лежбища, где остались лосихи, и поразились его храбрости. Ведь он сам кинулся навстречу опасности ради того, чтобы его лосих оставили в покое! Никто из нас не улетал, нам хотелось видеть, чем все кончится.
Охота длилась уже несколько часов. Мы только диву давались: неужели охотники думали, что им удастся измотать такого сильного бегуна, как этот лось?
Но тут мы увидели, что лось уже не может мчаться так быстро, как прежде, и гораздо осторожнее ступает по снегу. Когда же он поднимал ногу, на снегу оставались кровавые следы.
И мы поняли, почему охотники были так упорны. Они надеялись, что снег поможет им извести лося. Он был тяжел, непрестанно проваливался в сугробы, твердый снежный наст резал кожу на его ногах и раздирал ее в кровь. Каждый шаг был для лося мучительным. А охотники и собаки, более легкие, чем он, свободно передвигались по насту и без устали продолжали его преследовать.
Лось все бежал и бежал вперед, но шаги его становились все более неверными, он то и дело спотыкался и тяжело дышал. Под конец лось потерял терпение. Он остановился, чтобы подпустить ближе собак и охотников и сразиться с ними не на жизнь, а на смерть. Стоя в ожидании, он поглядел ввысь и, увидев нас, диких гусей, круживших у него над головой, закричал:
