Загадки остались - Мариковский Павел Иустинович (читать книги txt) 📗

Вот так гусеница! Как она ловко приспособилась к жизни в тростнике!

Проходит зима. В большой стеклянной банке, в которую сложены обрезки тростника с гусеницами, не видно никаких признаков жизни. Казалось бы, в тепле давно должно закончиться развитие бабочки. Но кроме тепла гусенице, судя по всему, еще нужно и определенное время. У нее особый отсчет времени, свои внутренние часы с многомесячным заводом. Только благодаря им бабочка не ошибется и вылетит точно ко времени появления молодых тростников.

Наступила весна. В городе на деревьях раскрылись почки, и по синему небу поплыли кучевые облака. Однажды утром в банке оказалось тонкое и изящное насекомое с длинным яйцекладом. Оно быстро бегало по стеклу и, вздрагивая усиками, пыталось вырваться навстречу солнечным лучам. Это, без сомнения, был наездник — лютый враг гусениц. По-видимому, прошлым летом, проколов тростинку, в которой жила гусеничка, мать наездника отложила в тело хозяйки домика яичко, а когда развитие ее было закончено и гусеница окуклилась, из яичка вышла личинка и прикончила жительницу трубочки.

Ну, раз вышел наездник, то скоро должна показаться и бабочка!

Предположение подтвердилось. На следующий день в углу банки неподвижно сидела скромная серая ночная бабочка. Так вот ты какая, жительница трубочки!

Прошло много лет, и как-то случайно в тростнике я нашел странную, длиннющую, тонкую куколку. Обычно, когда гусеница начинает окукливаться, она заметно укорачивается, и куколка принимает форму бочонка. В тростнике же как укоротишься! Это была она, куколка тростниковой бабочки. Как я не догадался посмотреть ее прежде! Не всегда удается продумывать какое-либо явление до самого конца. Есть ли еще на свете такая длинная и тонкая куколка у бабочек — не знаю. Но это чудо природы я увидел впервые в своей жизни. Как же из такой тоненькой и длинной куколки вышла нормальная бабочка?

И еще выяснилась одна небольшая деталь. Оказывается, прежде чем окуклиться, гусеница прогрызала стенку своего жилища, но не до самого конца, а оставив тонкую, как папиросная бумажка, оболочку. Если у гусениц бабочек ротовые органы грызущие, то у самих бабочек грызть-то нечем. Предусмотрительная, ничего не скажешь!

Мы миновали такыры, поросшие редкими саксаульниками, пересекли два крохотных ключика, окруженных развесистыми ивами, и выбрались на каменистую пустыню, покрытую плотным черным щебнем, да редкими куртинками серой полыни и боялыша. Дорога шла мимо мрачных гор Катутау. Пора было выбирать бивак, и мы свернули к горам. Места для стоянки было вдоволь, бесплодная ровная пустыня раскинулась на десятки километров. Но всюду ровные вершины холмов, пригодные для стоянки, были заняты колониями большой песчанки, земля изрешечена их норами и оголена. Иногда машина проваливалась в подземные галереи этого грызуна и, поднимая пыль, с трудом выбиралась из неожиданной западни. Ночевать вблизи поселения грызуна не хотелось. Большая песчанка иногда болеет туляремией ^[11] и чумой. На ней могут быть блохи.

С трудом нашли чистую площадку, вблизи которой не было никаких нор, быстро попили чай, приготовили постели и легли спать. Пологов решили не растягивать. Место было безжизненное, и вряд ли здесь обитали скорпионы, каракурты и комары, из-за которых приходится предпринимать меры предосторожности.

С бивака открывалась чудесная панорама. Вдали к югу простиралась далекая долина реки Или, зеленая полоска тугаев, окаймлявшая едва заметную ленту реки, за нею высился хребет Кунгей Алатау с заснеженными вершинами.

Стало темнеть. Ветер затих. Лишь чувствовалась едва уловимая тяга воздуха. И тогда появились комары. С легким звоном один за другим они плавно проносились над нашими головами, не задерживаясь и не обращая на нас внимания и не предпринимая попыток полакомиться нашей кровью. Лишь некоторых из них привлекала компания из трех человек, устроившихся на ночлег на земле возле машины.

Поведение комаров было настолько необычным, что мы сразу обратили внимание на столь странное пренебрежение к нам этих отъявленных кровососов. Чем объяснить отсутствие интереса комаров к человеку в местности, где на многие десятки километров вокруг не было ни поселений, ни домашних, ни крупных диких животных? Оставались одни предположения.

Ближайшее место, где водились комары — река Или, — от нас находилось километрах в пятнадцати. Там было настоящее комариное царство и в нем немного счастливчиков, которым доставалась порция крови, столь необходимая для созревания яичек. Поэтому отсюда тысячелетиями с попутными ветрами комары привыкли отправляться в пустыню за добычей, с ветрами же возвращаться обратно. Сухие пустыни вблизи Или кишели комарами, и в этом я не раз убеждался во время многочисленных путешествий.

Но какая добыча могла привлекать комаров в этой безжизненной пустыне? Очевидно, одна-единственная — большая песчанка, городки которой виднелись едва ли не на каждом шагу. В норе комар безошибочно находил того, кого искал, и, добившись своего, счастливый и опьяневший от крови некоторое время скрывался в прохладной и влажной норе. Затем он отправлялся в обратный путь. Песчанкам же некуда деваться. Они привыкли к тому, что в их подземных жилищах кишели блохи, клещи, москиты и комары.

Так постепенно и развился в комарином племени инстинкт охоты за обитателями пустыни, и те, у кого он был особенно силен, равнодушно пролетали мимо другой добычи. В норах песчанки они находили и стол и кров.

У нас кончились запасы воды, и к вечеру, покинув долину Сюгато, мы поехали к горам Турайгыр, рассчитывая в одном из ущелий этого пустынного хребта найти ручей. Да и порядком надоела голая жаркая пустыня.

Неторная дорога вскоре нас повела круто вверх в ущелье. Вокруг зазеленела земля, появились кусты таволги, барбариса, кое-где замелькали синие головки дикого лука и наконец на поляне среди черных угрюмых скал заблестел крохотный ручеек. Вытянув шеи и с испугом поглядывая на нас, от ручейка в горы помчалась горная куропатка-кеклик, а за нею совсем крошечные кеклята. Было их что-то очень много, более тридцати.

Я остановил машину, переждал, когда многочисленное семейство перейдет наш путь и скроется в скалах, с уважением поглядывая на многодетную мать. Самочки горной куропатки кладут около десятка яиц, а столь многочисленный выводок у одной матери состоял из сироток, подобранных ею. Защищая потомство, родители нередко бездумно жертвуют собою, отдаваясь хищнику.

Но едва только я заглушил мотор машины, выбрав место для бивака, как со всех сторон раздались громкие и пронзительные крики сурков. Здесь, оказывается, обосновалась целая колония этих зверьков. Холмы из мелкого щебня и земли, выброшенные ретивыми строителями подземных жилищ, всюду виднелись среди зеленой растительности.

Кое-где сурки стояли столбиками у входов в свои норы, толстые, неповоротливые и внешне очень добродушные, хозяйски покрикивая на нас и в такт крикам вздрагивая полными животами.

Сурки меня обрадовали. Наблюдать за ними большое удовольствие. Радовала и мысль, что еще сохранились такие глухие уголки природы, куда не проникли безжалостные охотники и браконьеры и где так мирно, не зная тревог, живут эти самые умные из грызунов. Сурки легко приручаются в неволе, привязываются к хозяину, ласковы, сообразительны. Их спокойствие, добродушие и, я бы сказал, внутренняя доброжелательность особенно импонируют нам, беспокойным и суетливым жителям города. Кроме того, сурки, обитающие в горах Тянь-Шаня, как я убедился, предчувствуют грядущее землетрясение, что и описал в своей книге, посвященной этому тревожному явлению. Солнце быстро опустилось за горы, и в ущелье легла тень. Я прилег на разосланный на земле брезент.