Лжедмитрий Второй, настоящий - Успенский Эдуард Николаевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT) 📗
Явился к нам одий ливонец, который служил Дмитрию Ивановичу в его детстве, и признал его истинным сыном Ивана на основании знаков на теле, о которых он знал, а также и на основании воспоминания Дмитрия о многом, что в то время происходило.
Некоторые из членов нашего совета указывают нам, что теперь предоставляется удобный случай к добру, славе и увеличению пределов республики.
Потому что, если бы этот Дмитрий был возведен на царство с нашей помощью, то можно было бы от этого много выиграть: Швеция скорее могла быть освобождена, Ливония успокоена, и увеличилась бы сила против каждого врага.
С другой стороны, идет вопрос о нарушении мира, об обрушении тяжестей на республику, а не на нас. В этом деле „за“ и „против“ много.
Прося совета и спрашивая мнения Вашей милости, просим написать к нам об этом, обдумав все хорошо.
Затем желаем Вашей милости доброго от Бога здоровья.
Дано в Кракове 18 дня февраля 1604 года».
Было еще одно лицо, которое смотрело, буквально следило, за каждым шагом Дмитрия в Польше. Никто не получал так много информации о царевиче и не жаждал получить еще, как этот человек.
Этим человеком был представитель Папы Климента при короле Сигизмунде, папский нунций Клавдий Рангони.
Он был из хорошей семьи. Родился в пятьдесят девятом году в Модене. Образование получил в Болонье. В двадцать лет уже защитил докторскую диссертацию и поступил на папскую службу в Риме.
В Риме он ревностно служил церкви и Папе. Находясь в гуще религиозных событий и будучи постоянно на глазах у высших духовных пастырей, он обратил на себя внимание невероятной работоспособностью, преданностью вере и изощренностью в достижении целей.
При таких успехах он резко шел на повышение, и, разумеется, его следовало быстро удалить от отца церкви.
Он был направлен епископом в очень религиозный и очень провинциальный город Реджио. Город монастырей мужских и женских, город чрезвычайно религиозный и фанатичный.
Это давало ему княжеский титул. При выходах перед ним выносили шлем и меч – знаки его высоких полномочий.
Шесть лет проверялась его преданность служению церкви и терпеливость. Этими шестью годами он доказал свое право на очень высокий пост.
В девяносто девятом году Папа назначил его нунцием в Кракове. Это было чрезвычайно почетное и сложное место. В случае удачи по возвращении в Рим его ждала кардинальская пурпурная мантия.
Рангони поручалась главная задача – добиваться примирения Польши с Москвою. Ему следовало заботиться о расширении влияния католичества, думать о слиянии двух религий под рукой Папы. Он должен был добиться от московского царя разрешения построить в Москве костел, в котором вели бы службу иезуиты.
А венцом его деятельности был бы союз Москвы и Кракова, явно и активно противостоящий Турции. Вплоть до войны.
Для всех этих целей Рангони идеально подходил названый царевич Дмитрий.
В свою очередь царевич Дмитрий прекрасно понимал, что главным бревном, через которое ему придется перевалить, прежде чем он добьется родительского трона, будет католичество. Государю-некатолику Литва помогать не станет.
И в то же время он прекрасно помнил слова доктора Симеона (а доктор был самый главный для него человек, самый надежный и сильный в этой огромной и странной стране): «Моя задача была – сделать русского царевича католиком и направить все его силы на Восток, на мусульман. Русь должна встать под власть Папы и должна стать щитом Европы. Я вложил все силы в то, чтобы ты выжил. Я научил тебя всему, что умел. А сделать тебя католиком значит погубить тебя в Русии».
Дмитрий попросил Мнишека достать ему книгу Антонио Поссевино о путешествии в Московию и о религиозном диспуте с царем Иваном.
Антонио Поссевино был папский посол на переговорах о мире между Стефаном Баторием (который загнал Ивана Грозного в угол, практически не оставив ему ничего из завоеванного русскими в двух кровопролитных войнах за выход к Балтийскому морю) и царем Иваном.
Книга немедленно была доставлена, и Дмитрий принялся ее изучать.
«Владения великого князя Московского значительно простираются в длину и ширину к северу и к востоку…»
«Для этого не надо было в Московию ездить», – подумал Дмитрий. Но дальше книга его сильно заинтересовала. Под многими мыслями и цитатами папского посланника он мог бы сразу подписаться.
«…Московиты с детства говорят и думают о своем царе все равно что о Боге. Это установление они получают от предков с детства. На любой ваш сложный вопрос они отвечают так: „Один Бог и великий государь это ведают“, „Наш великий государь все знает“, „Нет такой религии или обрядов, которые бы он не знал“, „Все, что мы имеем, мы имеем по милости нашего государя“».
«…Великий князь признает себя наследником всех своих подданных и владений. Землю и имущество он передает кому захочет, и в любое время отнимает».
– А об этом мне постоянно говорил Симеон, – вспомнил Дмитрий.
«…Хотя купцы других стран приплывают и приезжают в Московию, однако никто из московитов не ездит в другие страны, если его не пошлют. Не разрешается им иметь кораблей, чтобы никто не сбежал. И считается, что тесное общение с иностранцами может принести вред князю».
«…Там нет ни одной коллегии или академии. Существуют только кое-какие школы, в которых мальчики обучаются читать и писать по Евангелию».
«…Какими бы влиятельными ни были какие-нибудь московские люди, если они окажутся замешанными в преступлении или их заподозрят в этом, то по велению государя они подвергаются высшей каре: по большей части их топят в воде или забивают плетьми».
«Это все мы проходили», – думал Дмитрий и листал и листал книгу дальше.
Наконец он нашел то, что было нужно.
К посольскому подворью посла Папы Григория Третьего Антонио Поссевино в Москве подъехала примерно сотня конных людей, блистающих богатой одеждой. Это было ритуальное сопровождение особо важного гостя. Нечто вроде почетной охраны.
Трое главных из них, одетые в золото и парчу, сидя на лошади, протянули руки и поприветствовали посла от имени государя.
Сорокапятилетний Антонио был уже готов к выезду. Он сел на подведенную, специально подготовленную лошадь и с группой своих и русских переводчиков торжественно отправился в путь по белому, только что выпавшему снегу.
По обеим сторонам дороги на протяжении тысячи шагов стояли широким коридором дворцовые стрельцы числом до полутора тысяч. Они касались один другого плечами, поставив железные пищали на землю.
В пути любимец царя Богдан Бельский тихо сказал Поссевино:
– Наш государь не имеет обыкновения частным образом беседовать о таких важных вещах, как вера. Он опасается, как бы между ним и вами не возникла неприятность, которая потом перенесется на заключение мира с Баторием и принесет вред.
– Я надеюсь не подать повода к такому виду неприятностей. Но без этой беседы мое посольство будет неполным, – ответил Поссевино.
Сопровождающий высказал только одну мысль. Видимо, ему поручили довести ее до сведения посла. Больше ни о чем не говорили. Даже самым близким царским людям свирепо запрещалось разговаривать с иностранцами. Иностранцам общаться с иностранцами тоже категорически не разрешалось.
Поссевино въехал во внутреннюю часть дворца, и ему сразу предложили сойти с коня. У нижних ступеней царского крыльца его встретили сановники из самых важных и повели к царю.
В большом приемном зале топталось большое количество бояр и боярских детей. Все они стояли молча и важно. Все, как один, были бородатые, в шапках и ярких одеждах. Совсем было непонятно, с какой целью они стоят здесь в таком большом количестве.
Поссевино провели в другой зал. Здесь находились люди рангом повыше и числом поменьше. Их было около ста и они уже сидели, а не стояли, располагаясь по длинным скамьям вдоль стен зала.
