В погоне за Солнцем - Коэн Ричард (читать книги без сокращений txt) 📗
Великий философ Блез Паскаль (1623–1662), покинувший науку ради религии, отвечал на эти открытия словами атеиста-вольнодумца в своих “Мыслях”: “Меня ужасает вечное молчание этих безграничных пространств!” [247] Кеплера оно тоже ужасало – ему приписывают восклицание: “Бесконечность невозможно помыслить”. Однако эти открытия скорее усилили, чем ослабили его религиозные взгляды. “Но тому, кто слишком глуп, чтобы понять астрономическую науку, или слишком слаб, чтобы поверить Копернику, не задевая своей веры, я бы посоветовал покончить с изучением астрономии и, прокляв какие ему угодно философские мнения, заняться своими собственными делами, и, прекратив бродить по свету, отправиться домой ковыряться на своем участочке” [248] [249].
Эти трое ученых – Коперник, Тихо Браге и Кеплер – заложили основания научной революции XVII века. Хотя к моменту смерти Тихо Браге практически ни один астроном не верил в гелиоцентрическую космологию, все они использовали техники Коперника. Как заметил Оуэн Джинджрич, профессор астрономии в Гарварде, Кеплер, “первый астрофизик”, стал “тем человеком, который в действительности создал систему Коперника в том виде, в котором мы ее знаем” [250]. К моменту смерти Кеплера тридцать лет спустя вся дисциплина уже руководствовалась учением Коперника и приняла не только соображения Тихо Браге о движении звезд, но и теории Кеплера о движении планет. Космология полность преобразилась этими тремя учеными… и появлением телескопа. Но это уже другая история – история Галилея.
Так начинается пьеса Бертольда Брехта “Жизнь Галилея”, изначально озаглавленная “Земля движется”. Людовико, молодой человек, ухаживающий за дочерью Галилея, приходит в дом ученого в Падуе (тогда – часть Венецианской республики). Он рассказывает хозяину, в то время профессору математики: “Возьмите, например, эту диковинную трубу, которую продают в Амстердаме… две линзы: одна такая [показывает жестами двоякую выпуклость], а другая – такая [показывает двоякую вогнутость]. Мне говорят: одна увеличивает, а другая уменьшает. Каждый разумный человек, конечно, поймет: они друг дружку должны уравнивать. Неверно! Сквозь эту штуку все видно увеличенным в пять раз. Вот вам и ваша наука”.
Галилей интересуется, давно ли изобрели это устройство.
Вверху слева: Николай Коперник (1473–1543) (Science Source / Photo Researchers, Inc.); вверху справа: Тихо Браге (1546–1601) (Hulton Archive / Getty Images), хорошо заметен его протез для носа; внизу слева: Иоганн Кеплер (1571–1630) (Science Source / Photo Researchers, Inc.); внизу справа: Галилео Галилей (1564–1642) (SPL / Photo Researchers, Inc.)
Людовико отвечает, “что она была не старше нескольких дней, когда я уезжал из Голландии. Во всяком случае, ее как раз только что начали продавать”.
Строки, которые Брехт вкладывает в уста молодому поклоннику, отражают то, что действительно происходило в Голландии, и реакция Галилея в пьесе тоже соответствует историческим фактам. Никогда не занимавшийся ни ремеслом, ни собственным делом, Галилей научился шлифовать и полировать линзы и вскоре собрал превосходный инструмент. Венеция по природным условиям была лишена крепостных стен, что делало жизненно важным раннее предупреждение вражеских нападений. Восьмого августа 1609 года Галилей предстал перед дожем и его двором с приглашением явиться на колокольню собора Св. Марка, чтобы ознакомиться с применением его нового устройства. Как пишет Брайан Клегг, “престарелых сенаторов приходилось удерживать от стычек друг с другом за право взобраться следующим на крышу и обозреть горизонт в поисках кораблей. Они напоминали детей, получивших новую игрушку” [252]. Очень ловко представив изделие, Галилей удвоил свой академический оклад (с 520 флоринов в год до 1000 – эквивалент сегодняшних 300 тыс. долларов) [253], а его профессорский контракт стал пожизненным.
Портреты молодого Галилея изображают его крепким, рыжеволосым, с короткой шеей и грубыми чертами лица: эти характеристики полностью передают его упрямую натуру и жесткую самоуверенность. “Самозабвенный карьерист с умением преподнести себя” [254], он теперь претендовал на авторство изобретения (которое он предпочитал называть “тубусом”), а его уровень в шлифовке линз был столь высок, что до 1630 года никто не мог превзойти его. Однако в действительности до него было еще несколько изобретателей.
Роджер Бэкон в 1268 году был, вероятно, первым человеком на Западе, кто изобрел инструмент для наблюдения на далеком расстоянии, в Китае астрономы придумали что-то подобное еще раньше. Леонардо да Винчи в своих дневниках и записных книжках оставил заметки, которые потенциально могут означать, что он открыл телескоп еще до конца XV века: “Сделать зеркала, чтобы увеличить Луну”, и “для изучения природы планет нужно открыть крышу и направить изображение отдельной планеты на вогнутое зеркало. Отраженное изображение планеты будет показывать поверхность планеты, увеличенной многократно” [255]. С годами, впрочем, голландский шлифовщик линз Ханс Липперсгей стал в общественном сознании главным изобретателем телескопа. В 1608 году он объявил о своем открытии: сочетание выпуклой и вогнутой линз приближает далекие объекты. В сентябре того же года он презентовал трубку с закрепленными в ней двумя небольшими линзами немецкому принцу Морицу Оранскому. К следующему апрелю подзорные трубы продавались в каждой лавке с очками на Понт-Неф в Париже. Голландский прототип давал трехкратное увеличение, очень скоро появились инструменты, способные на более чем двадцатикратное увеличение [256].
Но именно Галилею достались лавры за использование телескопа в исследованиях небес. “Трудно найти более удивительное открытие за всю историю науки, – утверждает Ноэль Свердлоу. – В течение двух месяцев, декабря и января [1609–1610], он сделал больше открытий, изменивших мир, чем кто-либо другой до него или после” [257]. Это гипербола, но вполне допустимая. Через семь месяцев после торжественного представления трубы перед дожем Галилей сжато и сухо описывал свои открытия в Sidereus Nuncius (“Звездном вестнике”, хотя сам Галилей, кажется, подразумевал “Послание звезд”): “Я видел изобилие звезд, звезды, которых не видел никогда ранее и которые превосходят старые, уже известные, десятикратно. Но самое большое потрясение вызовет… то, что я открыл четыре планеты”.
Изобилием звезд, о котором писал Галилей, был Млечный Путь. Телескоп наводил на мысль (чего не могло случиться при наблюдении невооруженным глазом), что у неба есть глубина. Сама идея о том, что Млечный Путь – это не полоска на небе, а множество звезд, скопление бессчетного числа сияющих пятнышек света, поражала воображение.
Планеты, которые разглядел Галилей, были четырьмя главными спутниками Юпитера, сегодня известными как Галилеевы спутники [258]. Открытие доказывало, что у других планет имеются объекты, вращающиеся вокруг них, и оказывало сильную поддержку коперниковской версии солнечной системы: если бы Юпитер был закреплен на хрустальной сфере, эти луны ее бы просто разбили. Телескоп позволил Галилею сделать первые систематические зарисовки Луны, обнаружить фазы Венеры, а также продемонстрировал то, что размер планет значительно больше, чем считалось ранее. Но произошло и еще одно огромное открытие: на Солнце были пятна. Оно было “пятнистым и нечистым” – Галилей смог рассмотреть солнечные пятна. Более того, он наблюдал их перемещение по солнечной поверхности, что означало вращение самого Солнца. Занятый определением периода обращения лун Юпитера (и защитой собственного положения при дворе), Галилей не придал большого значения этим меткам, признавшись, что “он не знал и не мог знать, каков материал этих солнечных пятен”, более всего они напоминали ему облака [259].
