Лжедмитрий Второй, настоящий - Успенский Эдуард Николаевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT) 📗
Решено было разведать это дело как следует. Надо было отправить в Польшу серьезных людей, чтобы привезли точные сведения.
С серьезными людьми в Запорожье было слабо, но они имелись. Хорошо подходил для этого дела атаман Герасим Евангелик. Ему на кругу было велено поехать самому или послать группу толковых казаков, но разведать все. И строго было добавлено, чтобы они не возвращались из Литвы, пока не повстречаются с царевичем сами и не поглядят на него собственными ясными очами.
– А что, Григорий, едем с нами, – предложил Евангелик Отрепьеву.
– А что, – отвечал Отрепьев, – и поедем. Дело-то радостное!
Но он совершенно не собирался никуда ехать. Он уже знал, что такое самозванство. Он уже понимал, чем такие шуточки кончаются, если из-за одного человека вся государственная граница запирается на три месяца. Плевать на торговлю, дипломатию, на все, лишь бы поймать и убить его, Григория.
В день отъезда он убрался из куреня с бравой командой казаков, уходивших на татар в Крым, отбивать своих.
И вот встреча состоялась. Князь Константин предложил царевичу прогулку в карете до города. На козлах оказался премерзкого вида кучер.
– Надо кое-что обсудить, государь.
Дмитрий согласился: надо, так надо.
Кроме них, в карете был всего один человек – секретарь князя Мартин Иваницкий. Невдалеке ехал обычный непарадный отряд охраны.
«А вот и он! Вот и проверялыцик», – подумал царевич про кучера. Но вида подавать не стал.
Константин Вишневецкий помалкивал, смотрел по сторонам, постукивал хлыстиком по полу. Но не выдержал:
– Слушайте, царевич, вы видели моего нового кучера?
– Видел, а что? – ответил Дмитрий.
– Как он вам?
– Да никак. Кучер как кучер.
– А взгляните-ка на него еще разок.
Царевич удивился, постучал по переднему стеклу кареты и, когда бородатая морда показалась, повторил:
– Кучер как кучер. Больно бородатый. Из русских, что ли?
– Вам он не кажется знакомым?
Дмитрий снова взглянул на мерзковатого мужика и сказал:
– Нисколько.
– Странно, – сказал князь Константин. – А ведь этот человек из Углича. Он там был несколько лет при вашей светлости.
– Из Углича? – обрадовался царевич. – Неужели? Я хочу с ним говорить. Эй, остановись!
Он постучал в стенку кареты.
Карета остановилась на дороге, Дмитрий ловко выскочил и подошел к мужику.
– Слушай, как тебя там? Ты что, и вправду из Углича?
– Вправду. Я там конюхом служил при вашей милости, – отвечал мужик.
– Я не милость, – сказал Дмитрий, – я – светлость. А еще лучше – государь.
– Вправду, государь.
– Ну и как? Как я справлялся с лошадьми?
– Прекрасно справлялись. Верхами много ездили. Хотя совсем маленький были.
– А скажи мне… как тебя?
– Тимофей.
– Тимофей, ты Углич хорошо помнишь?
– Как не помнить. Помню весь как есть.
– И все церкви углицкие помнишь?
– Как же не помнить. Все помню. Их всего-то было шесть, если слободские считать.
– У меня все одна церковь в голове сидит. Никак не могу забыть уже много лет. Стоит как живая. Я тебе ее нарисую, скажешь – она углицкая или нет.
– Попробую, государь.
Дмитрий попросил у Иваницкого бумагу и перо. Присел на корточки перед каретой и стал быстро набрасывать контуры церкви.
Штрих за штрихом, овал за овалом постепенно проступала величественная церковь на бумаге.
Царевич нарисовал березу, растущую на куполе, два облака и стаю мелких птиц. Рисунок был хорош.
– Ну, как? Что это за церковь? Такая в Угличе была?
– Да это же Спаса-Преображения церковь. Главная в городе. Туда вас и поместили после убиения.
– Меня, говоришь? – пристально посмотрел царевич на Петровского.
Тимофей насторожился:
– Не вас, государь. А того, кого вместо вас убили. Того, подмененного. Нас-то и не пускали к вам. К нему то есть.
– Понятно почему не пускали. Наверное, не тот там лежал, кого убить хотели, – вмешался Иваницкий.
Не выдержал и вышел из кареты князь Константин. Тоже долго рассматривал рисунок.
– А вы неплохой рисовальщик, молодой человек.
– Учили, – скромно ответил Дмитрий.
Они заговорили с Петровским об Угличе. О людях, бывших при царенке. Вспоминали кормилицу, няню, доктора Симеона. Последнего оба помнили особенно хорошо.
Князь и Иваницкий внимательнейшим образом слушали разговор.
– А что с моими дядьями? – спросил царевич. – Где они? Еще там был такой на кухне с черной бородой.
– Был такой повар из дворни.
– Ну и что с ними?
– Не знаю, государь. Как комиссия из Москвы приехала, много народа из города ушло. Боялись. Я тоже ушел. С тех пор мало чего знаю. Так, слышал кое-что.
Стали опять вспоминать Афанасия Нагого, Юрия Копнина и других. Царевич был абсолютно в курсе.
Никаких сомнений в том, что он был в Угличе и знал угличский приставленный к нему люд, ни у кого не осталось.
Проверка прошла успешно. Ожидался второй, более серьезный разговор с будущим государем: разговор-договор.
В середине зимы в Краков к польскому королю Сигизмунду привезли письмо из Москвы. Тон его был раздраженный, и в силу этого оно имело какой-то полуофициальный характер.
Письмо доставил доверенный вельможа царя Годунова Посник-Огарев.
Августейшему и великому государю Сигизмунду Третьему,
королю Польскому, великому князю Литовскому, Киевскому, Волынскому, Лифляндскому, Эстонскому и наследному королю Шведскому, князю Финляндскому.
В Вашем государстве объявился вор-расстрига, а прежде он был дьяконом в Чудове монастыре и у тамошнего архимандрита ходил в келейниках. Из Чудова монастыря взят был он к патриарху нашему Иову для письма.
Звать вора этого Гришка Отрепьев. А когда он был в миру, то отца своего не слушался, крал, играл в кости, пил и впал в ересь.
От отца своего Гришка убежал, служил у Романовых с Черкасскими, проворовался, связался с лихими людьми. И наконец вор этот постригся в монахи, не отставши от воровства своего, и от чернокнижества, и вызывания духов.
Когда это воровство в нем было найдено, то патриарх со священным собором осудили его на вечное заточение в Кирилло-Белозерский монастырь. Но он с товарищами своими, попом Варлаамом и клирошанином Мисаилом Повадиным, ушел к Вам в Литву.
И мы дивимся, каким обычаем такого вора в Ваших государствах приняли и поверили ему, не пославши к нам за верными вестями. Хотя бы тот вор был и подлинно князь Дмитрий Углицкий, из мертвых воскресший до Страшного Суда, то он не от законной, от седьмой жены царя нашего Ивана Васильевича Четвертого. А наша церковь Божия благословляет и признает законными только четыре брака царские.
Поэтому требуем самозваного Гришку Отрепьева казнить, а приспешников его и будоражельщиков примерно наказать.
Сия грамота писана по приказу Великого государя нашего, царя Бориса Годунова, всея Руси самодержца, Владимирского, Московского, Новгородского, царя Казанского, царя Астраханского, государя Псковского и всея Сибирские земли и Северные страны повелителя и иных многих земель государя.
И хотя тон письма был не только раздраженным, но и раздражающим, Поснику-Огареву было сказано, что появившийся царевич никакой поддержки от польского правительства не получает и приспешники его будут наказаны.
Слухи о царевиче, чудом спасшемся от смерти и пребывающем в Польше, несмотря на все старания их заглушить, разрастались и разрастались.
И в таком же соотношении возрастал скрытый протест против правления Годунова. Чем больше семей он карал за это, тем больше расширялся круг неприязни к нему.
Борис решил допросить Василия Ивановича Шуйского об угличском младенце: был ли у того хоть малейший шанс уцелеть. И никак не мог придумать, где вести разговор: то ли в Кремле в царском дворце, то ли в Кремле в палатах Семена Никитича, то ли просто на дому у самого Шуйского. Деталь важная.
