В погоне за Солнцем - Коэн Ричард (читать книги без сокращений txt) 📗

Однако экспансия Китая в Центральную Азию в I веке н. э. познакомила китайских астрономов с идеями индусов и персов, что немедленно вызвало активное брожение в космологии и астрономии. Некоторые теории слишком сильно обгоняли свое время: Ван Ман (45 год до н. э. – 23 год н. э.), регент и император, утверждал (на основе западных учений), что движение небес происходит “само по себе”, а стихийные бедствия вовсе не посылаются в наказание или предупреждение, но он остался неуслышанным. Другая теория, напротив, получившая широкую поддержку, относилась к поздней династии Хань (25–220 годы н. э.) и изображала вселенную как бесконечное пустое пространство, в котором плавают Солнце, Луна, планеты и звезды; она заслуживает внимания как первое в истории предположение о бесконечной децентрализованной вселенной.

Многие китайские математики (приблизительно с 100 года до н. э.) посвятили себя календарным расчетам и предсказаниям положений небесных тел. Китайская календарная наука породила сильную традицию арифметико-алгебраической астрономии в отличие от западного акцента на геометрии. В 132 году “великий астролог” Чжан Хэн (78–139), опираясь на подобную математику, изобрел первый сейсмоскоп для фиксации землетрясений – цилиндрическое устройство с восемью драконьими головами (каждая с шариком в пасти) сверху и восемью лягушачьими снизу. Когда ударная волна доходила до прибора, шарик выкатывался из пасти дракона в пасть лягушки. Чжан Хэн также писал о том, что лунный свет является только отражением солнечного, а фазы Луны есть следствие разного отражения ею света в разных точках ее курса. Чжан Хэн был изобретателем астролябии, у нее были проградуированные кольца и зрительная трубка [187]. В то время как китайское население встречало лунные затмения ударами гонгов, Чжан объяснял их истинную причину. Нидэм считал, что тот установил “стандарт качества в астрономии”, хотя даже Чжан не мог избежать влияния времени. Он первым сконструировал вращающийся небесный глобус, но этот глобус скорее отражал взгляды на вселенную, чем ее реальность. Как говорится в Хунь и Чу, “небо подобно куриному яйцу и кругло, как ядро для арбалета; Земля подобна желтку и находится вблизи центра. Небо велико, а Земля мала”. В не переведенном Нидэмом фрагменте Чжан добавляет: “Небо получило свою форму от ян, поэтому оно круглое и движется. Земля же – от инь, поэтому она плоская и неподвижная” [188].

Между II и XI веками н. э. в китайском понимании Солнца мало что изменилось, хотя литература по астрономии уже превосходила в объеме написанное по ботанике, зоологии, фармацевтике и медицине, вместе взятое. К XII веку императорская библиотека насчитывал 369 книг по астрономии и смежным темам, а к XIII веку китайские астрономические приборы превосходили все созданное в Европе. К сожалению, негеометрическая природа китайской математики не позволяла им картографировать звездное небо с большой точностью и тормозила дальнейший прогресс. Это было одним из последствий изоляции: примерно до 400 года н. э. у Китая практически не было связей ни с кем, кроме непосредственных соседей. К следующему столетию христианские миссионеры уже добрались до Китая, но перекрестного опыления идей практически не произошло, на Западе случился всплеск широкого интереса к Китаю только в 1250 году, когда папа Иннокентий IV послал монахов-францисканцев в Азию на открытие удивительно развитой цивилизации.

Несколькими десятилетиями позже отчеты францисканцев существенно дополнились сочинениями Марко Поло (1254–1324), который описывал землю “бескрайних просторов с невиданных размеров городами, широчайшими реками и величайшими равнинами, где широко распространены порох, уголь и книгопечатание” [189]. К этому списку можно добавить экономику с бумажной валютой, города-миллионники, настоящую бюрократию и такие мелочи, как шелк, чай, фарфор, травяная медицина, лак, игральные карты, ракеты, астрономические часы, домино, обои, воздушные змеи и даже складной зонтик. Марко Поло живописал Китай времен Хубилая, в царствование которого Китайская империя растянулась от Тихого океана до Восточной Европы и была открыта внешним влияниям как никогда прежде [190].

Во времена династии Минь (1368–1644), когда страна опять закрылась от внешних воздействий более чем на сто лет, ее астрономические достижения не избегли общей спячки науки – столь стремительного ее заката, что в это сложно поверить; возможно, китайцы “считали, что по достижении хорошей жизни образование уже никогда не будет нуждаться в изменениях” [191]. Ситуация изменилась только с появлением иезуитов, которые сочли китайскую культуру полностью отрезанной от западной мысли, включая и географию с астрономией. Один из миссионеров повесил у себя в хижине карту мира и позвал китайских гостей посмотреть:

Реконструкция башни Су Сонга (1020–1101) с астрономическими часами, работающими от воды, в Кайфыне в северо-восточном Китае. В часах были задействованы 133 фигуры, которые обозначали и озвучивали время (drawing by John Christiansen, from Joseph Needham, Science and Civilisation in China © Cambridge University Press. Reprinted by permission)

Китайская география могла сильно отставать, но именно три китайских изобретения – магнитный компас, корабельный руль и корабли, способные плыть против ветра и имеющие сегментированный корпус, делающий их менее потопляемыми, – сделали для европейцев доступным плавание на восток. Даже с учетом этого, когда в 1551 году первый из великих миссионеров, Франсис Ксавье, отправился из соседней Японии, у него ушло девять месяцев на переговоры, чтобы обосноваться на острове в семи милях от берега, а затем еще девять недель, чтобы наконец ступить на континент. Спустя тридцать лет итальянский миссионер-иезуит, математик и астроном Маттео Риччи потратил четыре месяца на то, чтобы добраться до португальского форпоста в Макао, а затем, претерпев в дороге болезнь, кораблекрушение и заточение, доехать и до Пекина.

Солнечное затмение 1688 года, наблюдаемое миссионерами-иезуитами в присутствии короля Сиама (Bibliothèque Nationale, Paris, France / Lauros / Giraudon / The Bridgeman Art Library)

Риччи стал самым известным из всех миссионеров-иезуитов в Китае, первым иностранцем, допущенным в Китай, а затем и в Запретный город. Он крестил многих чиновников высокого ранга и знакомил их с достижениями Возрождения, хотя иезуиты импортировали много европейских научных ошибок того времени. Они высмеивали идею “небесной пустоты”, хотя, как отмечает Нидэм, “идея бесконечного пространства с небесными телами, плавающими в нем на больших расстояниях друг от друга, гораздо более продвинута… чем жесткая аристотелево-птолемеевская концепция концентрических хрустальных сфер” [193].

Вскоре после своего прибытия в 1584 году Риччи принялся излагать принимающей стороне свои научные познания и даже предъявил карту мира, которая доказывала среди прочего, что Солнце больше Луны [194]. Китайцы держали оборону – с их точки зрения, именно они были интеллектуальными властителями мира, во всяком случае в науках, – пока Риччи не продемонстрировал часы с боем, которые, по его словам, повторяли движение звезд. Для проверки часов китайцы предсказали солнечное затмение своими методами, а Риччи с помощниками использовал собственное устройство. Предсказанный китайцами час наступил и прошел при ярком солнечном свете; предсказанное европейцами затмение случилось ровно в назначенное время.