От Шекспира до Шоу: Английские писатели XVI—XX вв. - Гражданская Зоя Тихоновна (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗

В университете, как раньше в Харроу, у Байрона было несколько преданных друзей. С одним из них, Д. Гобгаузом, он дружил всю жизнь. В студенческие годы выросло и еще одно светлое дружеское чувство, которое Байрон сохранил до конца своих дней, — привязанность к сестре по отцу, Августе.

Августа была дочерью отца Байрона от первого брака. Ее мать носила титул маркизы, девочка выросла в аристократической богатой среде. Воспитывавшая ее бабушка запрещала ей встречаться с единокровным братом. Переписываться девушке и юноше было разрешено, и они подружились, не видя друг друга. Они встретились уже взрослыми и были поражены сходством. Много общего было, видимо, и в их натурах. Семнадцати лет Августа была выдана замуж за полковника Ли, она стала матерью семи детей и придворною дамой. Между братом и сестрой навсегда сохранились дружеские отношения, полные доверия и нежной заботы.

Байрон писал стихи еще в детском возрасте. В 1807 году он опубликовал на свои средства первый поэтический сборник — «Часы досуга». Талантливость этой юношеской книги была очевидна, как и ее самостоятельность. Но она была встречена довольно свирепой рецензией в авторитетном журнале «Эдинбургское обозрение». Анонимный автор начисто отрицал поэтические достоинства сборника и советовал молодому лорду довольствоваться светской жизнью и не пытаться проникнуть в чуждый ему мир поэзии.

Байрон ответил на эту рецензию в 1808 году гневной сатирой «Английские барды и шотландские обозреватели». Это было своеобразное и яркое сатирическое произведение. Оно свидетельствовало о присущей Байрону силе сопротивления, которую сам он считал необходимой для человека, избравшего писательскую дорогу. В этом талантливом сатирическом обзоре ощущался писатель нового типа, близкий к реализму. Юный поэт призывает руководствоваться природой и правдой, высмеивает всевозможные крайности романтизма, особенно издевается над мистической окрашенностью поэзии его времени.

Бросив вызов реакционным силам в английской поэзии, Байрон в 1809 году покинул Англию и отправился в первое свое длительное путешествие. На этот раз вспыхнула ссора с матерью, у которой не было денег и которой было тяжело надолго расставаться с сыном. Пришлось заложить Ньюстед, но она снарядила в путь своего любимца так, как по ее представлению требовало его высокое положение. С ним ехали слуги и даже маленький паж. Отправился с Байроном и его друг Гобгауз.

Длительные путешествия были почти обязательны для молодых аристократов, они считались необходимым дополнением к полученному образованию. Но Байрон выбрал не тот марщрут, какой выбирался обычно для таких поездок на континент. Он отправился на юг и юго-восток Европы. Конечно, большую роль в этом выборе сыграли наполеоновские войны, разорвавшие надвое Европу. Нельзя было поехать во враждебную Францию, которая сама по себе очень интересовала молодого англичанина, поклонника Руссо и Вольтера. Но можно было отправиться в дружественную Англии Россию — в петербургских салонах этого периода появлялось немало странствующих англичан. Можно было побывать в Швейцарии и Италии. Байрон выбрал самый опасный и трудный путь — в охваченную восстанием против французских завоевателей Испанию и в готовую к восстанию Грецию. Байрон странствовал два года (с июня 1809 до июля 1811 г.). Португалия, Испания, Корсика, Сицилия, Албания, Турция (Константинополь), Греция — вот страны, которые увидел и в какой-то мере изучил Байрон во время своего первого путешествия. Он попадал в сильные бури и находил прибежище у скромных и простых людей в Албании и Греции. Он наблюдал жестокое турецкое владычество в этих странах и вместе с жителями мечтал о восстании.

Первое путешествие Байрона скоро обросло легендами, как, впрочем, и вся его жизнь. Многие их них совершенно фантастичны, другие навеяны его первой поэмой о Чайльд Гарольде.

Об одном приключении упоминает Байрон. Однажды вечером в Афинах он обратил внимание на людей, которые тащили тяжелую ношу; ему показалось, что из мешка слышатся стоны. Он сумел остановить идущих, заставил их бросить мешок и скрыться. В мешке оказалась связанная женщина, жена богатого турка, которую муж заподозрил в супружеской измене и приговорил к смерти, — ее зашили в мешок и понесли к морю. Байрон спас несчастную и надежно укрыл ее от преследований в христианском монастыре, но она скоро умерла там от пережитых потрясений.

Летом 1811 года Байрон послал матери из Ливерпуля депешу о своем возвращении. Но приехав в Ньюстед, он увидел свою мать мертвой: терпеливо прождав два года его возвращения, она умерла от радости. Это был тягчайший удар для сына. «Мать может быть только одна»; «Я потерял лучшего друга», — говорил и писал Байрон в эти дни.

В охваченной войной Испании, в угнетенной Греции, в черные стамбульские ночи Байрон, возможно, вспоминал свою Англию как мирную, цивилизованную страну. Теперь ему пришлось горько разочароваться: его родное Ноттингемское графство пылало в огне луддитского движения, и уже воздвигались виселицы для расправы с мятежными рабочими.

Луддитами называли рабочих — разрушителей машин. Все свои бесчисленные бедствия — массовые увольнения с фабрик и прядилен, голод и безработицу — они объясняли появлением и внедрением машин и уничтожали их, еще не умея «отличать машину от ее капиталистического применения…». [16] Своим покровителем и вождем они называли ткача Неда Лудда; это была вымышленная, легендарная фигура, отчасти связанная с традиционными для северных графств Англии представлениями о Робине Гуде, защитнике угнетенных.

Английские промышленники издали специальный закон о смертной казни за разрушение машин, и билль этот был поставлен на голосование в парламенте. В феврале 1812 года Байрон выступил в палате лордов с пламенной речью в защиту рабочих-луддитов.

Впервые Байрон был введен в палату лордов еще до своего путешествия на Восток, в 1809 году. Тогда он сел на скамью оппозиции и этим самым признал свою принадлежность к парламентской партии вигов (тори были тогда у власти, а виги — в оппозиции). Но его речь против смертной казни луддитов была не просто речью вига: в ней звучал подлинно демократический протест против угнетения и нищеты народа. Он сказал:

«Я проехал через Пиренейский полуостров, когда там свирепствовала война, я побывал в самых угнетенных провинциях Турции, но даже там, под властью деспотического и нехристианского правительства, я не видел такой ужасающей нищеты, какую по своем возвращении нашел здесь, в самом сердце христианского государства… Вы называете этих людей чернью. А понимаем ли мы, чем мы обязаны черни? Ведь это чернь обрабатывает ваши поля, ведь это из черни набирается ваш флот и вербуется ваша армия, ведь это она дала вам возможность бросить вызов всему миру, — она бросит вызов и вам самим, если нуждой и пренебрежением будет доведена до отчаяния!.. Разве изголодавшийся бедняк, которого не устрашили ваши штыки, испугается ваших виселиц?» [17]

Речь Байрона была образцом ораторского искусства, по мнению многих, даже врагов. Но парламент, разумеется, проголосовал за новый закон о смертной казни луддитам; кроме Байрона, против этого закона голосовал еще один человек. Виселицы воздвигались по всей стране.

Через несколько дней после своей парламентской речи Байрон опубликовал в прогрессивной газете стихотворение «Ода авторам билля против разрушителей станков». Это была гневная сатира на авторов билля — промышленников и фабрикантов. Байрон писал в ней: