Леонардо да Винчи - Дитякин Валентин Тихонович (мир книг .TXT) 📗
В эти же годы (1474—1480) Леонардо написал поражающий своей выразительностью портрет Джиневры де Бенчи, красивой молодой флорентийки. Писать портрет и писать картину на избранную тему — далеко не одно и то же. Портретист связан необходимостью дать сходство изображения с оригиналом, художник же, пишущий картину, свободен в этом отношении. И здесь Леонардо снова показал себя высоким мастером.
Леонардо да Винчи. Портрет Джиневры де Бенчи.
В июле 1481 года монахи монастыря Сан-Донато заказали Леонардо написать для монастырской церкви большой алтарный образ на сюжет старой евангельской легенды поклонения волхвов. Легенда (рассказывает, что когда разнеслась весть о рождении Иисуса, то на поклонение к нему приехали волхвы мудрецы и повелители далеких сказочных стран. Опять-таки и на этот сюжет еще до Леонардо было написано немало картин в старом религиозном духе. Леонардо и здесь решил поступить по-своему. Сюжет увлек его возможностью дать большую, сложную, со многими фигурами картину.
Надо было решить много новых задач: искусно расположить фигуры (композиция картины), показать их в движении, показать своеобразие каждого изображенного человека.
Леонардо да Винчи. Поклонение волхвов. Не закончено.
Леонардо принял заказ и начал работать с обычной для него энергией. Он сделал множество новых зарисовок, набросков. Однако кончить картину не удалось: в его жизни наступил большой перелом — переезд в Милан.
Хотя и не законченная, картина «Поклонение волхвов» производит огромное впечатление, показывая, до какого совершенства уже в это время дошло мастерство Леонардо.
В центре картины — дева Мария с Иисусом на коленях. Ребенок одной рукой благословляет поклоняющихся ему волхвов, другой тянется к вазе, которую подносит ему один из них. Труднее всего для Леонардо было найти удачное выражение лица Марии. Опыт «Мадонны с цветком» здесь не годился. Там была маленькая, скромная, обычная житейская сценка. Здесь же было поклонение младенцу — сцена большого значения. Поэтому и выражение лица и поза Марии должны были быть иными, более торжественными.
Волхвы, стоя на коленях, приветствуют Иисуса. Вокруг толпа людей. Все охвачены одним чувством — изумления, соединенного с восхищением, но выражает его каждый по-своему.
В картине нет ни одной фигуры, которая повторяла бы другую.
Интересен задний фон картины. Справа — гористый пейзаж, слева возвышаются какие-то руины, должно быть античных зданий. Скачут, сражаются и повергают друг друга на землю всадники в античных костюмах.
Зрителей пленяло необычайно тонко выписанное дерево, ветки которого как бы колышутся от ветерка, проносящегося по равнине.
Н А Б Е Р Е Г У А Р Н О
' ft ’ч term If« '¦ И ' к,
' ‘Я S-*-- 4
ЯйЯГл*
ЕОНАРДО медленно шел по берегу Арно. Далеко позади остались богатые кварталы Флоренции с их широкими площадями, высокими громадами дворцов, пышно украшенными церквами. Здесь все было иначе. Маленькие домики, скорее лачуги, бедняков теснились у реки.
Угрюмо смотрели закованные в толстые железные решетки окна изредка встречающихся складов. Узенькие, грязные улочки переплетались, разбегались и снова сходились на берегу реки.
Было раннее утро, час, когда во дворцах еще спят. А здесь, по улицам, брели люди, одетые в лохмотья, их заспанные лица были сумрачны, редкий смех странно звучал в тишине.
Это был час, когда шли к станкам работники прославленных на весь мир флорентийских ремонтных мастерских и мануфактур, голодные, грязные, вечно усталые люди, трудом и умением которых создавались удивлявшие всю Европу тончайшие сукна и шелка.
Необычная в этих местах наружность и костюм Леонардо — он, как всегда, был одет в куртку и красный короткий плащ — вскоре обратили на себя внимание. Люди с удивлением и нескрываемым раздражением смотрели на этого неизвестно зачем зашедшего сюда человека. Он не был похож ни на купца, ни на приказчика, ни на странствующего проповедника, ни, наконец, на сыщика тайной полиции.
Недоуменные взгляды вскоре сменились возгласами:
— Эй, петушок! Что привело тебя сюда в такую рань?
— Должно быть, вчера здорово хватил и дорогу домой позабыл!
— Гляди, гляди-ка, на поясе-то что у него!
— Это, видно, новый сборщик податей, вот он и повесил на пояс свои записи.
— Ха-ха-ха! Проваливай-ка отсюда, братец! Здесь много не насобираешь. Ты пройдись лучше в Палаццо Веккио...
— Нет, какой это сборщик? У тех морды — смотреть противно, а у этого...
— Что ж, тогда, должно быть, за красавицами сюда пожаловал...
— Вон они! Смотри, смотри!
Из-за угла показалось несколько молодых женщин. Это были ткачихи и красильщицы, спешившие на работу.
Молчавший до того невысокий коренастый парень с мрачным выражением лица решительно шагнул к Леонардо с явным намерением поговорить с ним по-своему.
— Эй, Дамьяно! — подзадоривали его. — Посмотри, какой гребешок у этого петушка!
Подталкиваемый парнями, Дамьяно подошел почти вплотную к Леонардо.
— А ну-ка, красавчик, проваливай отсюда! — вызывающе сказал он.
Леонардо спокойно смотрел на него. «Какое лицо... — думал он. —
Сколько силы в этом человеке!»
— Ну, ну, поворачивайся, да поскорее, нетерпеливо говорил Дамьяно.
Но удивительно спокойный взгляд незнакомца расхолаживал его.
— Ты кто? — спросил он уже более мягко.
— Я художник, — ответил Леонардо.
— Художник? — недоверчиво протянул Дамьяно и тут же воскликнул с яростью: — Так какого же черта тебе здесь надо! Уходи! Иди и рисуй святых. — Дамьяно крепко сплюнул на землю. — Торопись, а то мы поможем тебе!
— Я пришел сюда сам и сам уйду, когда захочу, — хладнокровно заметил Леонардо.
Где-то ударил колокол. Люди повернули в открытые железные ворота. Вместе с ними в ворота вошел и Леонардо.
Еще накануне он через своего отца, сэра Пьеро, уважаемого всеми суконщиками города, получил разрешение посмотреть мануфактуру, принадлежавшую высокочтимому мессеру Бенвенуто Корси.
Леонардо переходил от станка к станку и удивлялся тому, как грубы, неуклюжи, тяжелы в работе эти старые сооружения. Сколько труда, тяжелого, упорного, требуют они, а что дают? За целый день работы — от восхода до заката солнца — ткач может напрясть так мало пряжи, что за вычетом хозяйской доли ему остается лишь на кусок хлеба. Вот одна из причин нищеты, голода, которые так безжалостно истощают этих людей. А сколько их умирает в молодые годы!
Леонардо долго смотрел, как молодые, исхудавшие донельзя, кашляющие все время женщины занимались стрижкой шерсти. В воздухе носились тысячи тонких ворсинок. Они забивались в рот и легкие.
Леонардо вышел во двор. По каменным плитам текли потоки разноцветных красок.
Воздух был насыщен острым, зловонным запахом.
У чанов, над которыми стояли тяжелые облака пара, возились люди. Раздетые почти донага, обливаясь потом, они тащили большие, тяжелые куски ткани и, напрягая последние силы, погружали их в чан, мешали в нем, внимательно следя за малейшим изменением краски.
Леонардо смотрел и думал: к чему же наука, к чему математические исследования, механика и физика, все эти споры, за которыми так приятно проходят часы, если человек и теперь должен работать с такими же мучениями, как и раньше, когда люди не знали «божественной геометрии»! Что же? Так должно быть и впредь?
Вдруг раздался громкий крик. Леонардо растерянно оглянулся.
Двое рабочих старались повернуть огромный красильный чан, чтобы вылить из него уже использованную краску. Чан был очень велик, почти в два человеческих роста высотой и в несколько обхватов по окружности. Невысокий, коренастый рабочий толкал чан вперед, а другой, худой и изможденный, старался чуть-чуть наклонить его.
Неожиданно огромный, многопудовый чан стал медленно клониться вниз, угрожая всей своей тяжестью задавить людей.
