Гомункулус - Плавильщиков Николай Николаевич (лучшие книги онлайн txt) 📗
«Что ж! — рассуждали врачи. — Нельзя вскрывать человека — займемся животными».
Врачи принялись вскрывать животных, конечно — млекопитающих. Сходство строения их тела со строением тела человека бросалось в глаза. Анатомы не делали из этого выводов о родстве, они не задумывались над историей развития животного мира, а если кто и делал это, то молчал, думая «про себя». Врачей интересовала лишь практическая сторона изучения анатомии крупных млекопитающих.
Конечно, далеко не все увиденное можно было применить к человеку, но исследователи этим мало смущались. Знаменитый врач Гален нередко сильно ошибался, применяя свои открытия, сделанные на животных, к человеку. Но… что же оставалось делать этим беднягам? Лучше знать немножко, чем ничего, лучше ошибаться иногда, чем работать с завязанными глазами.
Была и еще одна хорошая сторона в изучении врачами анатомии животных: строение животных становилось все более известным. В те давние времена еще не было специалистов-зоологов; врач — вот кто замещал их. И не будь врачи столь любознательны, не будь они по роду своей профессии обязаны знакомиться и с животными, долго бы еще зоология ограничивалась только собиранием всяких сказок.
В XVII веке особенно увлекались анатомией животных. Многие ученые и еще больше любителей занимались вскрытиями. Одни из них не открывали ничего путного, другие кроили и резали с толком. И если они не всегда удачно шили скроенное, то не оттого, что плохо кроили, а потому, что еще не научились толком шить. Они были недурными закройщиками, но плохими портными.
Одним из таких закройщиков — и надо сказать, гениальным закройщиком — был итальянец Марчелло Мальпиги.
Было бы большой ошибкой искать в детстве Мальпиги признаков его гения. Он рос обычным мальчишкой; как и все мальчуганы, лазил по деревьям и рвал штанишки; как и всем мальчишкам, ему влетало от матери. Его любознательность не выходила за пределы обычной для детского возраста. Он отрывал головы кузнечикам, смотрел, «что там внутри» у больших тараканов и жуков. Конечно, многие могут сказать: «Он имел с детства склонность к исследованиям». Ничуть!
Веселые прогулки по садам окрестностей Кревалькоре, небольшого местечка близ Болоньи, набеги на виноградники и фиговые деревья, таинственные прогулки, после которых мальчик являлся домой с руками и лицом такого цвета, словно он только что умылся копировальными чернилами (это означало, что он побывал на тутовом дереве: его фиолетово-черные ягоды очень сладки, но сильно пачкают), драки с товарищами и многое другое, что наполняет день бойкого мальчишки, скоро кончились.
«Марчелло двенадцать лет, пора учиться».
Отец поместил его в школу.
Скучно было сидеть и слушать о латинских склонениях и спряжениях. Солнце заглядывало в окна и манило наружу, звало к деревьям, в рощи, в сады. Крики петухов, смех товарищей, жужжанье пчел… Нет! Марчелло добросовестно зубрил десятки неправильных глаголов, повторял склонения и спряжения. Вместо песенок он распевал теперь, идя домой, латинские предлоги, требующие винительного падежа. Он был очень прилежен, и учителя ставили его в пример многим ленивцам.
К семнадцати годам Марчелло постиг все премудрости латинского языка и прочих, столь же важных тогда наук. Он, правда, ничего не знал о том, как работает его сердце, не знал, в каком боку у него печень, не знал, чем отличается кипяченая вода от сырой, но зато мог написать длинное поздравительное письмо и даже сочинить стихотворение на латинском языке.
— Учись прилежно! — наставлял его отец. — Помни: вас много, а я один.
Прощаясь перед отъездом в Болонский университет с четырьмя братьями и тремя сестрами, с престарелой бабушкой и матерью, Марчелло вспомнил это наставление отца: девять прощальных поцелуев — хорошее напоминание.
Трудности изучения медицины (рисунок XVI века).
Болонья неплохо встретила семнадцатилетнего студента. Профессор философии Натали принял Марчелло под свое покровительство. Изучение греческих мудрецов быстро двинулось вперед. Но…
Не прошло и двух лет, как Мальпиги пришлось оторваться от науки. Умерли, один за другим, его мать, отец и бабушка. Нужно было ехать домой.
Марчелло захватил с собой кое-какие книги, рассчитывая почитать в свободное время… но какое там «свободное время»! Он завертелся, как белка в колесе, устраивая дела с наследством и пристраивая своих братьев и сестер. Книги греческих мудрецов пылились на полке.
Повозившись с делами, Марчелло решил, что самое главное сделано и ему не только можно, но и нужно ехать в Болонью. Докончить начатые дела может и дядя.
— Все важное сделано, — сказал он, прощаясь. — А с мелочами, дядя, вы справитесь и без меня. Я и рад бы помочь вам, но… Мне нужно скорее кончать университет и вставать на ноги. Посмотрите, сколько их! — И Марчелло нагнулся семь раз, целуя своих братьев и сестер.
Еще два года прошло в изучении трудов древних греков. Наконец с философией покончено. Нужно выбирать себе какую-нибудь специальность, ибо изучение философии было лишь подготовкой.
— Бери медицину, — посоветовал ему Натали. — Интересно, и деньги заработаешь.
Марчелло послушался разумного совета. Деньги ему были очень нужны, а шум, поднявшийся вокруг кровообращения, сильно заинтересовал студента-философа.
— Я буду врачом! — сказал он вслух.
«И я сделаю открытие не хуже гарвеевского», — подумал он. Мальпиги очень хотелось открыть что-нибудь особенное.
Наивный мечтатель! Он не знал, что за открытия вроде гарвеевских его ждут не награды, а неприятности, что вместо криков: «Да здравствует!», его встретит вой и рев: «Еретик! Безбожник!»
Но он был молод.
Теперь учителями Мальпиги сделались два профессора — Массари и Мариани.
Они были свободомыслящими людьми, и понятно, что люди благонамеренные косились на вольнодумцев.
Массари и Мариани мало считались с брюзжаньем поклонников древних греков и врагов новаторства. Они не только рассказывали о всяких «еретических» новинках на своих лекциях, но устроили даже «Анатомический хор». Название это несколько странно для нашего уха, но не подумайте, что это был хор из студентов-медиков. Нет! То был научный кружок, где делались доклады и сообщения, где студенты не только слушали, но и приучались говорить.
Проучившись медицине до 1653 года, Мальпиги защитил свои «тезисы» и получил степень доктора медицины.
Ученые враги, продолжая войну с вольнодумными профессорами, принялись и за Мальпиги. Они строили ему всяческие козни, старались сманить его пациентов, сплетничали о нем, пытались поссорить его с начальством.
Когда Мальпиги получил предложение читать лекции по медицине в Высшей Болонской школе, то враги подняли шум на весь город:
— Как? Он не признает авторитета Аристотеля, он смеется над Галеном… И ему — кафедру? Да еще где? В Болонье!
Мальпиги смутил этот шум. Отказаться от кафедры ему не хотелось, принять ее — было страшновато. Он раздумывал, а тут как раз подоспело приглашение от тосканского герцога Фердинанда. В Пизе открылась новая кафедра — теоретической медицины, и Мальпиги предлагали занять ее. Молодой профессор поехал в Пизу.
В Пизе, в доме профессора Борелли, с которым Мальпиги быстро подружился, устраивали собрания анатомов. Здесь не только бывали диспуты и доклады, но и производились вскрытия. Всей этой работой очень интересовался и сам герцог Фердинанд. Правда, он не посещал дома Борелли, но зато приглашал ученых к себе во дворец.
