Водители фрегатов. О великих мореплавателях XVIII — начала XIX века - Чуковский Николай Корнеевич (полная версия книги .TXT, .FB2) 📗
— Садитесь, Дюмон-Дюрвиль, — говорил учитель. — Вы ничего не знаете. Я оставлю вас сегодня без обеда.
…Дюмон-Дюрвиль окончил школу в семнадцать лет. Все лето он готовился к экзаменам в Парижский политехнический институт. После экзаменов он вернулся домой веселый, сияющий.
— Выдержал? — спросил дядя.
— Нет, провалился, — ответил Дюмон-Дюрвиль.
Дядя пришел в ярость.
— Я не хочу держать у себя такого бездельника! — закричал он. — Убирайся из моего дома!
— Я только что хотел сказать тебе, дядя, что поступил матросом на корабль, который завтра уходит в Испанию.
…Много стран посетил Дюмон-Дюрвиль, переходя на службу с корабля на корабль. Всюду обращали внимание на его необыкновенные знания географии и навигации. Еще бы, ведь он прочел в школе столько описаний морских путешествий! Способный, прилежный, здоровый молодой человек скоро выдвинулся. Сначала матрос, потом боцман, потом штурман, Дюмон-Дюрвиль был наконец назначен помощником капитана на корабль «Раковина».
Это было тяжелое для французского народа время. Наполеон, разгромленный русскими войсками во время своего самонадеянного похода на Россию, был свергнут. Франция опять томилась под властью короля, посаженного на французский престол иностранцами против воли французского народа. Дворяне вернулись в свои поместья. Но войны кончились. С Англией был заключен мир, и французские корабли опять могли выйти в океаны.
«Раковину» послали в Малую Азию с группой французских ученых, которые собирались заняться археологическими раскопками. Во время раскопок Дюмон-Дюрвилю посчастливилось найти знаменитую греческую статую, известную под названием Венера Милосская. Эта находка прославила молодого моряка в ученых кругах всей Европы. В 1825 году Дюмон-Дюрвиль был уже капитаном «Раковины».
Наконец-то наступила пора осуществить все его юношеские мечты! Он написал в Париж морскому министру письмо, в котором просил разрешения отправиться в Тихий океан на поиски исчезнувшей экспедиции Лаперуза. После долгих хлопот разрешение было получено.
Тогда Дюмон-Дюрвиль переименовал свой корабль. «Раковина» превратилась в «Астролябию».
— «Астролябией» назывался один из фрегатов Лаперуза, — объяснил он своим удивленным друзьям.
25 апреля 1826 года, через сорок один год после того, как Лаперуз вышел из Бреста, Дюмон-Дюрвиль вышел из другого порта Франции — Тулона.
Шестнадцать дней на волосок от смерти
Экспедиция д’Антркасто не привезла никаких сведений о Лаперузе. А с тех пор никто Лаперуза не искал. Во времена Дюмон-Дюрвиля исчезновение «Буссоли» и «Астролябии» оставалась такой же тайной, как и сорок лет назад.
И Дюмон-Дюрвиль собирался искать Лаперуза там же, где должен был искать его д’Антркасто, — либо у островов Адмиралтейства, либо в районе островов Дружбы, Новых Гебрид и восточного побережья Австралии.
Дюмон-Дюрвиль считал невероятным, чтобы Лаперуз мог погибнуть у островов Адмиралтейства. Поэтому, обогнув мыс Доброй Надежды, он направился к архипелагу Тонга, названному Куком островами Дружбы.
Острова Дружбы Дюмон-Дюрвиль заметил 6 апреля 1827 года, то есть почти через год после своего отплытия из Франции.
Ветер дул с чудовищной силой. В подзорную трубу было видно, как гнулись на островах толстые пальмы. Корабль то взлетал на гребень исполинской волны, то падал в пропасть между двумя волнами. Буря усиливалась с каждым часом.
Дюмон-Дюрвиль хотел как можно скорее войти в удобную гавань на острове Тонгатабу, в которой останавливался д’Антркасто. Ближайший путь к этой гавани шел по узкому проливу между островами Тонгатабу и Эоа. [84] Дюмон-Дюрвиль, не задумываясь, направился в этот пролив.
Вдруг прямо перед кораблем выросла огромная стена кораллового рифа, огибать которую было уже слишком поздно.
— Все паруса долой! — приказал он, надеясь этим уменьшить скорость корабля.
Стали опускать паруса, но корабль продолжал нестись с прежней скоростью. Слишком уж силен был ветер.
— Якоря в воду! — крикнул Дюмон-Дюрвиль.
Два якоря упали в воду. Но ветер был так силен, что корабль продолжал нестись, волоча за собой якоря по твердому гладкому дну. Риф, о который с грохотом разбивались огромные волны, приближался с каждой секундой. Моряки уже не надеялись на спасение.
И вдруг якоря зацепились на дне за камни, цепи натянулись, словно струны, и корабль остановился. Риф был рядом.
Обрадованные моряки кидались друг другу в объятия, целовались. Но Дюмон-Дюрвиль знал, что это только отсрочка. Стоит якорям соскользнуть, и через мгновение корабль будет превращен в древесную труху, в пыль. А разве можно при таком ветре положиться на проржавленные якорные цепи? Они не рассчитаны на такое напряжение.
Дюмон-Дюрвиль стал разглядывать берег Тонгатабу. На берегу он увидел толпы островитян, нисколько не изменившихся с тех пор, как их видел д’Антркасто, — полуголых, татуированных. Впрочем, одну важную перемену он все же заметил: почти у каждого вместо копья в руках было ружье. Человек двадцать туземцев выволокли из леса на берег пушку и направили ее жерло на корабль.
Дюмон-Дюрвиль понял, что дело принимает совсем дурной оборот. Неужели несчастный корабль, оберегаемый от гибели двумя готовыми лопнуть якорными цепями, подвергнется еще, к довершению всего, обстрелу? Откуда у островитян такое вооружение?
От берега отделилась флотилия лодок и понеслась к кораблю. Несмотря на бурю, лодки с такой ловкостью, с таким бесстрашием неслись по волнам, что Дюмон-Дюрвиль невольно почувствовал уважение к гребцам. И все же до корабля добралась только одна лодка: остальные не рискнули подойти так близко к страшному рифу.
Из лодки на палубу поднялось десять человек — плечистые здоровяки с ружьями в руках. У девяти из них кожа была темная, а у десятого — белая.
— Добрый сэр, — сказал по-английски белокожий человек, обращаясь к Дюмон-Дюрвилю, — разрешите вам представить двух могущественных властелинов острова Тонгатабу: вот великий вождь Тагофа, а вот великий вождь Палу.
Палу был жирный, пузатый, важный. Тагофа был тощий, жилистый, с хитрыми глазами.
— А меня зовут Томас Синглтон, — продолжал белый. — Я — министр и пленник этих великих вождей.
Одежда Томаса Синглтона состояла из узкой рогожи, обмотанной вокруг бедер. На груди его были вытатуированы пальмовые листья.
Оставаться на корабле было слишком опасно, и Дюмон-Дюрвиль хотел переправить своих людей на берег. Нужно было задобрить островитян, поэтому он принял своих гостей самым радушным образом. Палу и Тагофа получили множество топоров, ножей, стекляшек, и глаза их блестели от радости. Палу пожелал получить европейскую одежду, и капитан подарил ему красный генеральский мундир, в который толстяк тотчас же облачился. Улучив минутку, Дюмон-Дюрвиль отвел в сторону Синглтона и объяснил ему, в каком катастрофическом положении находится корабль.
— Только не съезжайте на берег, — сказал Синглтон. — Пока вы на корабле, туземцы — ваши друзья, потому что у них одна пушка, а у вас сорок. Но если вам придется покинуть корабль, вы погибли: Тагофа и Палу командуют двухтысячной армией, вооруженной ружьями английского образца. На берегу вас всех убьют. Они видят, что ваше судно в опасности, и радуются. Нет, я вам не советую съезжать на берег — оставайтесь на корабле. Быть может, цепи выдержат, и, если утихнет буря, вы спасены. А на берегу — верная гибель.
Дюмон-Дюрвиль послушался Синглтона.
Шестнадцать суток ревел ураган, и шестнадцать суток корабль рвался с цепей, как дикий зверь. Шестнадцать суток моряков поджидала смерть.
Но цепи выдержали.
Синглтон и вожди оставались на корабле почти все шестнадцать суток. Вожди радовались сытной корабельной пище, а Дюмон-Дюрвиль, боясь с ними поссориться, кормил их до отвала.
— Откуда у островитян столько ружей? — спросил Дюмон-Дюрвиль Синглтона.
— Сюда за провиантом часто заходят китобойные и торговые суда, сэр, — ответил Синглтон. — Прошли те времена, когда островитяне встречали белых как друзей. Китобои и купцы столько раз расстреливали их, что островитяне возненавидели белых. Здешние вожди — люди неглупые. Они приказали в уплату за провиант не брать ничего, кроме ружей. Капитанам волей-неволей пришлось отдавать им ружья. И вот за двадцать лет у них накопился целый арсенал.
