Уля Ляпина против Ляли Хлюпиной - Етоев Александр Васильевич (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Глава 8. Супердевочка в супермаркете
Я – супер, я всегда в ударе!
Я – супер в квадрате, в кубе, в шаре!
Я супердевочка, йе-йе-йе!
Йе-йе-йе-е-е-е-е-е!
Голос, как мяч на футбольном поле, скакал, летел, бешено кувыркался в полете, переходя от игрока к игроку. Игроками были стены, витрины, высокий потолок супермаркета, где происходил этот супер-йе-йе-йе-матч.
Тетя Соня, услышав голос, оторвала взгляд от прилавка.
По проходу, пританцовывая и дергаясь в рок-н-рольном ритме, шла ее родная племянница. То есть Софья Прокофьевна так решила, увидев знакомую фигурку в знакомой куртке со знакомым рюкзачком за плечами.
Хотя с голосом было что-то не так. Голос был не родной, Ульянин, а какой-то вроде бы не такой. С какими-то визгливыми нотками, что ли, с дребезжанием, с ржавчинкой, с сухотцой.
«Ага, – подумала тетя Соня, – уже успела простудить горло».
Она собралась было окликнуть нерадивую родную племянницу, как вдруг увидела совсем уже невероятную вещь. Ее племянница, продолжая дергаться, резко выбросила руку к прилавку, мимо которого проходила, и выдернула из связки воздушных шаров-смешариков длинный узкий зеленый шар в виде нильского крокодила. Продавщица еще «ах» сказать не успела, а девчонка, совершив свой первый хулиганский поступок, тут же совершила второй – завязала крокодила петлей и надела ее на голову проходившей мимо особе в модном фиолетовом парике.
– Приятно сделать человеку приятное, – сказала малолетняя хулиганка, приседая в шутовском реверансе перед жертвой своего хулиганства. И прибавила, резко выпрямившись и довольно хохоча на весь зал: – Но неприятное делать человеку куда приятнее!
– Куд… куда… – хором закудахтали и жертва и продавщица.
Что они имели в виду, собственно говоря, не важно. Важно, что в поле зрения опешившей тети Сони попал странного вида дядечка, стоявший у прилавка напротив. Пока прочие посетители супермаркета глазели на неприятную сцену, он ножиком оттяпывал крылышки у игрушечного ангела на прилавке из компании таких же, как он, рождественских подарочных небожителей. Быстренько обескрылив первого, он продолжил обескрыливать следующего. Должно быть, это пакостное занятие доставляло ему страшное удовольствие, и лицо его буквально горело, как конфорка на электроплите.
Градус возмущения тети Сони достиг критического предела, и она уже хотела кричать продавщице у прилавка с подарками, чтобы та наконец разула глаза и хватала безобразника за руку. Но тут она услышала фразу, до того ее смутившую и взбесившую, что судьба обезображенных херувимов отодвинулась на второй план.
– Всем привет от супердевочки Ули Ляпиной! – заявила хулиганствующая девица, раздавая продавщицам и покупателям откровенно издевательские улыбки.
Лишь сейчас взбешенная тетя Соня рассмотрела племянницево лицо.
Лицо было сложено в кулачок и такое же ссохшееся, как голос. Возраста на нем не читалось, но оно явно не отличалось молодостью. И уж точно это была никакая не Уля Ляпина.
– Врешь! – закричала тетя. – Леди, джентльмены, граждане дорогие! Эта… девочка?… просто лгунья!
Но на нее не обратили внимания из-за общей суеты в зале.
Сквозь толпу уже спешила охрана. Продавщица вместе с женщиной в парике и с напяленным на голову крокодилом, видимо, опомнились от удара и, как два загонщика в лесной чаще, наступали на возмутительницу спокойствия. Даже этот подозрительный дядечка, тот, что полминуты назад так жестоко поступил с ангелами, штопором ввинтился в толпу и заорал, будто вампиром укушенный:
– Значит, вот ты какая есть, супердевочка Уля Ляпина! Хватайте хамку и хулиганку Ляпину! В милицию ее, хамку! Бандитку Ляпину хулиганку к ответу!
В кармане его серенького пальто что-то тикало и одновременно булькало. А может быть, в животе урчало – тете Соне было не до того, чтобы вдумываться в характер звуков. Она хотела объяснить окружающим, что Уля Ляпина совсем ни при чем и эта наглая безбашенная девица просто прикрывается ее именем.
Только тут произошло непонятное. Когда плотное кольцо из людей затянулось тугой петлею и не то что человек, даже ящерица не смогли бы ускользнуть незамеченными, псевдоУля ухмыльнулась злорадно, потом сморщилась, как пленка на молоке, и исчезла, будто ее и не было.
И, конечно же, никто не заметил, как сейчас же испарился и дядечка, уличенный тетей Соней в ангелофобии.
Глава 9. Ляля Хлюпина и ангел Аэрозоль
В помещении стояла жара и сидели на низких стульях две скрюченные человеческие фигуры. Первая человеческая фигура в профиль походила на собачонку, в фас – на сморщенную сливу из сухофруктов, а с затылка напоминала школьницу, беспардонно прогуливающую уроки. Другая была в сером пальто с оттопыривающимся левым карманом. В кармане что-то тикало – или булькало? За гулом парового котла и мелким перезвякиваньем приборов невозможно было с уверенностью сказать, какой звук доносится из кармана. Судя по покрою пальто, с пуговицами на правую сторону, фигура принадлежала мужчине – весьма солидному и возраста пожилого. Чего нельзя было сказать о второй, той, что в профиль походила на собачонку.
Ляля Хлюпина, а это была она, временами втягивала ноздрями жаркий воздух приватизированной котельной, вскакивала и бежала к плите. Там, в огромной трехведёрной кастрюле, что побулькивала на газовом факелке, шевелилось что-то круглое и железное, гулко билось о борт посудины и канючило на разные голоса. Ляля Хлюпина сдергивала лопату, дремлющую на пожарном щите, и, как грешников в адском вареве, перемешивала пожарным инвентарем громыхающую в кастрюле массу.
– Лист лавровый положить не забыла? – поднял голову человек в пальто. – Соль, укроп, чеснок две головки? Перец черный? Селедочные хвосты?
– Тихо, чайник! – сказала Ляля. – Кто готовит, ты или я?
– Я не чайник, я – ангел! Ангел! – взъерепенился человек в пальто. – Сколько можно повторять тебе, бестолочь!
– Пусть я бестолочь, а ты неудачник! – Ляля Хлюпина черенком лопаты покрутила издевательски у виска. – С неба рухнуть это круче, чем с дуба! Это круче, чем с горы Арарат! Это супер, Прометей недоклеванный!
– Все, не будет тебе молодости ни грамма! Так и будешь ходить в старухах, пока не ссохнешься до горохового стручка!
– Тихо-тихо, то ж я шучу! То ж я ради поддержания аппетита. – Ляля Хлюпина вернула лопату на ее место на пожарном щите. – Ты же знаешь, что французы перед едой нарочно портят себе аппетит конфетой. Здесь, в России, примерно то же, только русские вместо конфеты устраивают перед едой скандал.
– И едят стоя, чтоб больше влезло, – кивнул тот, кто называл себя ангелом. – «Раз уж оказался в этой стране, так и жить надо по ее законам». Знаю, слышал, сто раз уже говорила. Ничего, немного терпеть осталось. Остановим время на этой слякоти, и – как это по-русски: одна нога здесь, другой – нет?
– Мерин драный! И тут не въехал! Клоп дремучий волосатый космический! Это я чтоб лучше елось, для аппетита! – Ляля Хлюпина, увидев его гримасу, тут же сбавила ругательную волну. – Супчик, кстати, уже готовый. Так что мойте, как говорится, руки, и айда, как говорится, к столу.
Руки мыть никто, конечно, не собирался – это было фигуральное выражение. Ангел встал и, не снимая пальто, устремился к трехведерной кастрюле. Подойдя, он широкой ложкой, непонятно откуда взявшейся, зачерпнул из обжигающей гущи и отправил свой улов в рот.
Пожевав с задумчивым выражением, «Недосолила», – сказал он хмуро и выплюнул изо рта в ладонь недоеденный циферблат часов.
– Вон солонка, макай и ешь, – огрызнулась сморщенная кухарка. – Ишь нашел себе стряпуху дешевую – суп-харчо ему из часов вари! Ты б еще из утюгов суп заказывал или из пудовых гантелей. Вот бы сам бы поворочал бы поварешкой, надорвался б, небось, ворочавши. А то, видите ли, новость – «недосолила»!
– Цыц, болванка! – Ангел насупился, но ругаться со старухой не стал. Чувство голода пересилило раздражение. Он ворочал в кастрюле ложкой и выхватывал оттуда часы. Выхватит, обмакнет в солонку и закинет в свое ангельское нутро. Последней жертвой его странного аппетита был пузатый, еще тикающий будильник. Ангел с нежностью схватил его за головку и отправил в свой безразмерный рот.
