Крик петуха - Крапивин Владислав Петрович (читать книги бесплатно .TXT) 📗
3
Все ее, семилетнюю, так и звали, полным именем. И ребята, и взрослые. Несмотря на миловидное личико и роскошные ресницы, была она храбрая, самостоятельная и твердо знала, что дети ничуть не глупее учителей и родителей. А иногда и умнее… Витька же в ту пору был нерешительный мамин мальчик, и что нашла в нем Зинаида, навсегда осталось непонятным.
Если бы ей просто нравилось командовать Витькой, тогда ясно. Однако Зинаида не помыкала мальчишкой, как иные капризные примадонны. Она старательно тянула Витьку «до своего уровня». Учила – серьезно, без насмешек – давать сдачи обидчикам, не бояться лазать по деревьям и прыгать в крапиву, спорить с учительницей, свистеть сквозь дырку от зуба и делать вид, что тебе весело, если на самом деле страшно. Может, ей нравилось, что он такой доверчивый и послушный? Нет, что послушный, не нравилось. Однажды она вскипела:
– Ну что ты такая тютя! Мигаешь и молчишь! Хоть бы подрался со мной!
– Зачем? – тихо спросил Витька.
– Ну нельзя же быть таким синеглазым облизанным теленком!
«Синеглазый облизанный теленок» – это показалось оскорбительным. Витька подумал, вздохнул и стукнул. Она обрадованно треснула его по носу. Неведомые доселе чувства освободили в крайне обиженном первокласснике Мохове какие-то пружины: он коротко, без слез, взревел и кинулся в бой. И они подрались бурно и от души. В школьном буфете. И были доставлены в кабинет директорши, где после всяких грозных слов и поучений последовал приказ – мириться! Но мириться при директорше они не стали и покинули кабинет, показав друг другу кулаки.
Мир был заключен позже, после уроков, – крепкий и радостный. Зинаида храбро чмокнула Витьку в щеку и велела ему сделать с ней то же самое. И там, в уголке школьного весеннего сквера, по щиколотку в рыхлом снегу, они обещали друг другу «быть как сестра и брат».
С той поры Зинаида смотрела на Витьку как на равного. Но все же она была умудреннее в разных житейских делах. Чтобы Витька не отставал в развитии, она по-дружески посвящала его во всякие тайны. Так Витька узнал, например, что далеко не все младенцы выращиваются в пробирках в Институте охраны раннего детства. Наоборот, случается это довольно редко, а чаще всего они при известных обстоятельствах заводятся в маминых животах, откуда и появляются на свет.
Витька поверил Зинаиде, но, потрясенный этим сообщением, решил уточнить подробности у мамы. И был большой крик, «чтобы ты больше не смел близко подходить к этой испорченной девчонке!». И мало того, мама пошла к учительнице. А учительница, поглядев на бледного Витьку и потом на маму, доверительно спросила:
– А что, он у вас в самом деле пробирочный?
Мама увлекла несчастного Витьку за руку из учительской почти по воздуху и заявила, что переводит его в другую школу.
И вот тут послушный и воспитанный мальчик Витя впервые устроил бунт. И объявил голодовку. Конечно, это был запрещенный прием. Но безотказный. Того, что «ребенок ничего не ест», мама боялась больше, чем всех испорченных девчонок на свете.
– Изверг… Кто мог подумать, что в тихом омуте вырастет такое чудовище? Впрочем, понятно в кого…
Тот, «в кого» было у Витьки все нехорошее, уже тогда жил отдельно от семьи. То в университетском поселке, то в «Сфере»…
Так или иначе, Витька выиграл сражение. И даже не поехал в летний лагерь, чтобы в каникулы быть с Зинаидой.
Они жили недалеко друг от друга, играли на пустыре позади остановленной стройки химкомбината. Иногда с ребятами, иногда вдвоем. Друг с другом им ни разу не было скучно. Даже если совсем нечего делать, можно просто сидеть в оконном проеме недостроенного цеха, качать ногами, болтать о чем-нибудь или петь всякие песни. А была еще такая забава: вытащат две гибкие доски из оставленного на стройке штабеля, вставят их одним концом в щели между бетонными блоками в метре от земли, а на другой конец прыгают сами – каждый на свою доску. И качаются, летают вверх-вниз друг перед другом. И хохочут. Или опять поют. Надо сказать, у Зинаиды был голос чистый и звонкий, да и у Витьки хороший дискант…
И вот так они однажды качались и пели. И поскольку была вокруг солнечная пустота и полная независимость от всяких запретов, пели они песню о Жучке, известную всем с детсадовского возраста. Вдохновенно и трогательно:
Далее без церемоний называлось пострадавшее собачкино место и описывались мучения Жучки, атакованной вероломным насекомым. Ясные детские голоса выводили в тишине почившей стройки:
Но тут Витькин дискант осекся. И Зинаида в сольном варианте закончила куплет, повествующий о горестных сомнениях многострадального животного. Ибо она качалась спиной к тропинке и не видела возникших там прохожих.
Прохожие эти были полный очкастый дядька и Витькина мама.
– Атас… – пискнул наконец Витька.
Зинаида по-балетному повернулась на носочке, скакнула в лебеду, сделала Витькиной маме и незнакомцу книксен:
– Здрасте… Витечка, я пойду, вечером поговорим, как дела.
Это не было малодушием и дезертирством. Это был реальный учет обстановки: помочь Витьке она все равно не могла и своим присутствием лишь сильнее раздосадовала бы его маму.
– Та-ак… – сказала мама. – Иди сюда. – И поскольку Витька стоял, как прибитый гвоздем, подошла сама. – Вот он, полюбуйтесь, Адам Феликсович… Я же говорила, что искать его следует на пустырях и помойках. Но я, по правде говоря, не ожидала, что он уже освоил такой… помойный репертуар… – В голосе мамы что-то стеклянно подрагивало…
– Да помилуйте, Кларисса Аркадьевна! – весело возгласил мамин спутник. – Это же детское устное творчество, оно корнями уходит в эпоху феодализма! Целый пласт нашей фольклористики, пока еще почти не тронутый…
– Ах, пласт… – Красивая интеллигентная мама выдернула стебель чертополоха и верхушкой огрела певца по ногам, а комлем по шее (за шиворот посыпались крошки).
– Кларочка, что ты делаешь! – Широкий Адам Феликсович быстро заслонил Витьку.
Покрасневшая мама сказала:
– Одно к другому. Пусть и воспитательные приемы уходят корнями в феодализм… – Она выпустила чертополох и отряхнула пальцы. – Жаль, что сбежала эта красавица… Чтобы я ее рядом с тобой больше не видела! Предупреждаю последний раз!
– Не буду обедать, – быстро сказал Витька из-за локтя Адама Феликсовича.
– На здоровье! Можешь заодно не завтракать и не ужинать…
– И не буду… – сообщил Витька менее уверенно. – И… помру.
– Не успеешь. Отправишься в круглогодичный интернат, где из тебя быстренько сделают человека.
Витька заложил руки за спину и наклонил голову.
– Это при живых-то родителях?
– Одному родителю до тебя нет дела, а второго… меня то есть… ты скоро вгонишь в гроб!
Витька был уже искушен кое в каких жизненных ситуациях. Посмотрел на маминого знакомого, на маму.
– Понятно… Значит, третий – лишний, да?
– Виктор!
Адам Феликсович ухватил Витьку за плечи, прижал спиной к своему круглому животу, который весело колыхался.
– Кларочка! Этот гениальный ребенок попадет в интернат только через мой труп! А сделать из меня труп не так-то легко.
…Вечером Зинаида спросила:
– Думаешь, поженятся?
– Факт.
– Ну и дела… Знаешь, Вить, ты им не мешай. Пусть…
– Да я и не мешаю пока… А дальше видно будет…
– А отец-то навещает?
– Ага… нечасто. Почему-то он всегда грустный какой-то.
– А чего ему веселиться, – сказала мудрая Зинаида.
Новый мамин муж Адам Феликсович Римский-Заболотов и Витька зажили вполне по-дружески. Не то чтобы Адам очень нравился Витьке, однако нравилось то, что он не лезет в отцы и воспитатели. Ко всем жизненным сложностям отчим относился легко и без «лишних мудростей». Такой подход не всегда устраивал маму, но это уже другой вопрос. Зато дружить с Зинаидой она больше не запрещала. Да и недолгий срок отпустила этой дружбе судьба.
