Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца(изд.1982) - Велтистов Евгений Серафимович (бесплатные книги онлайн без регистрации txt) 📗
— Значит, ты решил, — вздохнула она.
— Да. Скажи об этом Акселю. Я сам не могу.
— Он рассердится.
— Пускай. Но я узнаю код облака. А победителей не судят.
— А как ты попадешь? — спросил Рыж. — Остров окружен силовым полем, и никто не может пробраться туда.
— Читал в газетах, что Гарга приглашает добровольцев для опытов. Проход в силовом поле открывается ежедневно. На границе дежурит мобиль Гарги. Только, по-моему, никто к нему не едет.
— Март, возьми меня с собой! — попросил Рыж. Я сделал вид, что не услышал его, и продолжал:
— В библиотеке пересмотрел работы Гарги, даже студенческий диплом. Все про биомашину. Казалось бы, просто: искусственные клетки, долгоживущий организм. И все же никто не мог построить биомашину, а Гарга, кажется, изобрел.
— И он может сделать искусственного пилота, который полетит в другую Галактику?
— Наверно, может.
— Март, честное слово, я не буду просить твоего дядю, чтоб он превратил меня в бессмертного! — Голос Рыжа дрогнул от волнения. — Я только одним глазком взгляну на эту «био» и назад.
Но по глазам Рыжа я видел: он уже летел за сотни световых лет, разглядывая цветные звезды. И чтобы так когда-нибудь случилось, я строго сказал:
— Нельзя, Рыж. Там опасно. А то, что я делаю, — это разведка.
— Ничего себе разведка! — сердито сказала Каричка. — Лезть в самое пекло.
— Я — бродяга воздуха, ты забыла? И не раз возвращался из пекла. А там уйма всякой техники, дежурят ракеты, гравилеты и прочее. Ну, прощайте!
— Ладно-ладно, — захныкал Рыж. — Ты думаешь, я такой? Я тоже придумаю какую-нибудь хитрость с этим облаком…
Через полчаса я был в поезде, в том самом, что несся сейчас между гранитной скалой и горным потоком, в том самом, где кап рассказывал свою историю про первого убитого медведя. И когда он кончил, Зюбр спросил меня:
— Сам решил туда?
— Ага.
— Смотри, парень, назад нелегко выбраться. Почище «стакана». Слыхал?
— Слыхал.
— Силовое поле. Сам пробовал. Пришлось облетать.
— Знаю, — сказал я.
— Однако я тоже на Ольхон, — выпалил вдруг Павел Агафонович.
Глубоко запавшие выцветшие глаза капа смотрели на меня, казалось бы, равнодушно, и я не понимал, хитрит он или нет, но обрадовался:
— Неужели?
— К сыну в гости, — охотно пояснил кап. — Рыбак он, инженер.
— А я к дяде, — сказал я, чтоб кап не подумал, будто я хочу стать бессмертным.
— Кто же это? — удивился кап и уселся поудобнее, словно готовясь услышать целую историю. — Я всех на Ольхоне знаю.
— Профессор Гарга, — сказал я тихо и покраснел. — Я еду работать, — добавил я.
— Как же, знаем Гаргу! — почти крикнул кап. — Феликс Маркович, серьезный человек… Ну, а шубу-то взял? Там, однако, мороз.
— Вон, — я кивнул на сумку, — комбинезон. С отоплением.
Старик рассмеялся.
— А мы по-стариковски. В шубе.
От этих расспросов капа про шубу мне стало легко. Захотелось открыть окно, высунуться по пояс, смотреть, как поезд огибает плавно изогнутую сопку, а за ней стоит такая же махина. Я уже взялся за поручни, забыв, что окно не открывается, но гравилетчик сказал:
— Нельзя, выбросит: скорость.
И тоже вспомнил, что окно не открывается, улыбнулся, включил видеообзор. И закружились там столетние сосны, промелькнула длинная ровная платформа со змеями эскалаторов, ползущими прямо из леса, а потом вдали, за деревьями, заголубело таежное море. И кап сказал:
— Когда-то ходил я по рекам на старых теплоходах. Чудно вспомнить: только и глядишь — где мель? А управляешь пальцем. Вот так грозишь пальцем механику: полпальца вправо, полпальца влево, а не поймет — так и с добавлением слов. Глотка-то у меня хорошая, по всей реке слышно. Так и говорили: Грамофоныч приближается. А теперь хоть всю ночь спи, однако речная ракета идет себе. Мели как были — на своих местах, а она, голубушка, танцует поверх. Пусти в блюдце с водой — пройдет. Осердиться и то не на кого.
— Иди, отец, к нам, — пожалел его Зюбр. — Мы в такие чертовы дыры забираемся, что нормальному человеку, живущему, например, в небоскребе, и не приснится.
— А ты что, хочешь в небоскреб? — прицепился к слову Грамофоныч.
— Да жил я там. — Зюбр махнул рукой. — Пока не сбежал сюда.
— Однако у твоего дяди свой небоскреб. — Кап, видимо, хотел преподнести мне, горожанину, приятный сюрприз.
Но я равнодушно сказал:
— Вот как.
— Да, городской дом, большой такой кубик. Из серого камня.
— Старая типовая постройка?
— Лаборатория, — подтвердил кап. — А в ней машины. Какие — не показывает. Ворота на замке. Серьезный профессор.
— На замке?
— Ага. Прежде этих замков было больше, чем людей, а теперь хоть экскурсии води к Гарге: один замок на весь остров. — Кап остался доволен своим выводом и пустил три клуба подряд, держа в ладони свою широкую, как чашка, трубку. — Очень серьезный изобретатель, — добавил он.
Я вспомнил семейные споры про дядю. Зачем он, изобретатель новейшей биомашины, забрался в такую глушь да еще возит сюда с большими неудобствами разные приборы для своей лаборатории? Отец обычно говорил, что его старший брат — человек замкнутый, но «с поэтическими наклонностями»: когда-то в юности он работал на Байкале и облюбовал себе эту старую заброшенную лабораторию. А мама со свойственной ей прямотой отвечала, что Гарга просто бирюк, не любит людей и боится их.
Что же, посмотрим, кто прав.
Динамик вкрадчиво объявил, что через три минуты остановка. Зюбр больше не спросил меня ни о чем, хотя глаза его сверлили насквозь. На прощание сказал:
— В случае чего, дай знать о себе. Порт Айхал, командиру.
— Спасибо, командир.
Кап надел уже свою мохнатую меховую шубу, такую же шапку и двинулся к дверям. На платформу вышли только мы двое. Махнули в окно командиру, махнули еще раз сверкнувшим уже вдалеке крыльям поезда и стали осматриваться.
Все было почти так, как я и представлял. Белый, рваный клык скалы, только не справа от меня, а слева. Ровная, закруглявшаяся у горизонта черта, делящая весь мир на зеленое и белое: здесь кончался невидимый защитный купол, прикрывший Байкал; по одну его сторону — лето, по другую — зима. А там, где поднялись два голубых луча, указующих проход в поле, чернеет гладкий дежурный мобиль почти музейной конструкции. Значит, едем.
Кап, раскуривая трубку, молча показал вдаль, и я увидел в чистой голубизне маленькое серебристое пятнышко. Неужели это и есть облако? Ловко влез в свой комбинезон и не стал застегиваться, чтоб не вспотеть.
Мы переступили невидимую черту, у которой росла трава и медленно таял снег, направились к мобилю.
Шофер знал Грамофоныча, почтительно с ним поздоровался, а у меня спросил:
— Вы к кому?
— К дяде! — резко ответил за меня кап. — Что-то раньше вы лучше встречали гостей, не задавали бестолковых вопросов.
— Раньше по морю летом ездили на катерах, — уклончиво ответил шофер.
— Свои порядки заводите, — проворчал кап. — А лов как? Подледный? (Шофер кивнул.) Верно говорят: вам, ольхонцам, лишь бы как потруднее.
Мобиль осторожно сполз с берега на лед, и сначала под колесами тонко и жалобно звенели торосы, словно мы пробирались по столу, уставленному фарфоровыми чашками, а потом машина выбралась на ровное место и покатила, набирая скорость. Что это был за лед! Я глаз не мог оторвать от дороги: голубые, светло-зеленые, молочно-белые, матовые, серебристые плиты были уложены одна к одной в затейливый узор. Пожалуй, ни один художник и архитектор не могли похвастать такой сумасшедшей красоты мозаикой, а ведь это всего-навсего остекленевшие волны, фантазия мороза и ветра. И весь Байкал в оправе скал и сопок сверкал, светился, как драгоценный камень, выставлял себя напоказ, понимая, что он виден сквозь лед до самого дна. А мои спутники знали все это и деловито обсуждали, какая под нами сейчас глубина и где расставлены сети, а чуть позже показали мне место, где ни одна сеть не достанет до дна: там очень глубокая морщина старушки земли.
