Зеленая западня - Стась Анатолий (читать полную версию книги TXT) 📗

— Прочитайте, что там написано, — попросил отец пилота. — Я все еще спотыкаюсь на тонкостях здешнего языка.

— С охотой, шеф. Юноша якобы сказал такое: “…Они подчиняются, иначе смерть… Сколько уже раз их всех… Проклятая западня! Если бы я знал, что они и здесь… Надо осторожно… Я убегал, но они… В них длинные руки…” И ни одной фразы, которая бы что-то объясняла наверное. Он убегал. От кого? Почему убегал?

— Это что же вы о всем этом думаете, сеньор Аугустино?

Пилот пожал плечами.

— Трудно сказать, шеф. Возможно, мальчик разговаривал в горячке. Если уже индейцам не под силу установить картину убийства, то наврядли, чтобы это удалось кому-то другому. Туземное население сельвы чудесно ощущает таинственные движения окружающей жизни. Когда-то индейцы редко ошибались, отгадывая тайны своей земли. Люди были частицей природы и остро реагировали на меньшее отклонение от обычного, устоявшегося. Если бы даже дерево засохло раньше, чем оно должно было зачахнуть по законам природы, и то индеец нашел бы, в чем причина. В наше время люди принесли даже сюда, в джунгли, много такого, перед чем интуиция бедного индейца просто беспомощна, а его опыт временами сводится на нет.

Отец молчал, будто прислушался к стуку дождевых капель в окно. Еще раз налил рюмки.

— Вы собираетесь идти, сеньор Аугустино? Я хочу попросить вас задержаться на полчаса. Мне нужна ваша консультация.

— Я к вашим услугам, шеф.

— Мой вопрос может сдаться вам нетактичным, но поверьте, это важно. Или вы хорошо знакомы с историей этого края?

Лицо пилота на миг напряглось, а в глазах промелькнуло любопытство.

— Шеф, я больше понимаю в том, как поднять в воздух машину. Большого образования я не получил, и я к нему и не рвался. Закончил авиационную школу в Лиссабоне. Вот и все. Меня носило по Африке, я летал на Среднем Востоке и над Европой. Сюда возвратился недавно, так что где в чем могу и ошибиться. Но я здесь вырос, в джунглях провел юношеские года. Если не лезть в дебри истории…

— Нет, сеньор Аугустино, дебрями пусть занимаются другие. Мы поговорим о более близких временах. Оглянемся на полстолетия назад. Точнее: что происходило здесь шестьдесят восемь лет назад? Как вы думаете, сохранила ли память местных людей какие-то особые, может, даже трагические события той поры?

— Что имеется в виду, шеф: землетрясения, свержения правительства, пожара, падение каучуковых акций? — Коньяк, видно, слегка разогрев пилота, он заметно повеселел.

Отец улыбнулся.

— Не думаю, чтобы паника среди владельцев каучуковых плантаций как-нибудь волновала индейцев, что они даже песни сочиняли о таком событии. А вот героизм людей, их гордость или боль, даже их оскорбление — это могло им запомниться на долгие года.

— Образа? Кажется, я кое-что соображаю, шеф. Очевидно, ваш вопрос так или иначе имеет связь с событиями прошлого, к которым причастны те, как вы их называете, колонизаторы. Мой отец был португальским чиновником здешней администрации, винтиком колониального механизма Лично я против насилия и всяческих безобразий. Приблизительно в тот период, который вас интересует, здесь за полтора года изменилось четыре диктатора, а сколько их было перед этим! И каждый старался опираться на какую-то силу, на чьи-то плечи. В разные времена на этой территории вели хозяйство мы — португальцы, потом пришли испанцы, здесь побывали англичане, немцы, даже японцы посматривали время от времени на сельву. Каждый по-своему прокладывал путь к джунглям.

— Знаю. Здешние колонизаторы ничем не отличались от “знаменитого” Стенли, который огнем и пулями прокладывал себе дорогую через экваториальную Африку и там, где шел, оставлял трупы и пожарища, — промолвил отец. — Всем известно, с какой жестокостью вели себя с местным населением разные пришельцы-авантюристы. Золото, бриллианты, олово, редчайшие руды… Вот что их влекло сюда. Тем не менее на территории настоящей Сени-Моро этих богатств никогда не было и нет. Разве что каучук и кофе. Однако туземцев и здесь почти истребили. Возьмите племя галу. Вы же говорите: их осталась горстка. Все, кто выжил, держатся вместе не потому, что галу враждовали когда-то из каджао. Когда дым бару-орчете извещал о появлении новых непрошеных гостей, вооруженных винтовками или пулеметами, наученные бедой индейцы спешили по возможности дальше в глубь сельвы, держась вместе, так как понимали простую истину: останешься с врагами и с джунглями сам на сам — погибнешь… Однако, сеньор, мы отвлекаемся. Вы еще подумаете, будто я собираюсь вмешиваться во внутренние дела вашей страны, — улыбнувшись, сказал отец. — Недавно я услышал индейскую песню, она поразила меня каким-то скрытым содержанием. Песни не возникают из ничего, они имеют живые корни, хотя и не всегда понятны, особенно постороннему, как я.

И отец рассказал сеньору Аугустино о всем, что мы услышали от Катультесе.

В комнате воцарилась тишина. Пилот задумался, и мне казалось, что он вот-вот припомнит важное, неожиданное, занавес над тайной поднимется, и я узнаю о чем-то невероятно интересном.

Но этого не произошло. Сеньор Аугустино отодвинул стул, его фигура заслонила окно. Стоя посреди комнаты, он заговорил:

— Катультесе вроде не способен выдумывать небылицы, а все же… Может, вы не поняли старика?

— В этом и дело, что понял.

— Тогда надо как следует во всем разобраться.

— Конечно. Рассудим трезво. Отвергнем мистику, забудем о человеке, который будто бы способен на протяжении десятилетий сохранять свою внешность неизменной. Попробуем взглянуть на события с другой стороны. Все, о чем твердит Катультесе, произошло шестьдесят восемь лет тому. Сейчас старому восемьдесят три, в то время было пятнадцать… Вам о чем-то говорят эти цифры, сеньор Аугустино?

— Гм…… Значит, речь идет о первом годе после второй мировой войны?

— О! Именно туда ведет нас арифметика. А что подсказывает логика? В тот период уже были дотла разгромлены фашистские войска, кровавая, тягчайшая за всю историю человечества война только что закончилась. Настал мир. За него было заплачено дорогой ценой: города лежали в руинах, миллионы людей — в могилах. Стар и млад проклинали Гитлера, нацистов. В Нюрнберге уже заседал Международный трибунал, военных преступников ждало справедливое наказание…Я вот что хочу сказать, — отец повысил голос. — В те дни еще не выветрился дым крематориев над концлагерями, людям еще слышался звук эсэсовских автоматов и мерещились рвы, заполненные трупами расстрелянных. А потому, сразу по войне, проявление массового насилия вызвало бы у народов всех стран бурю гнева и негодования. В ту пору отчаянные колонизаторы, расисты, душители свободы присмирели и сидели тихо, как мыши. Они распоясались со временем. Конго, Вьетнам, Португальская Ангола, Греция, Израиль… Что же первые года после укрощения фашистов — мерзопакость не отважилась бы издеваться над людьми и в отдаленнейшем закоулке планеты. Прибегнуть тогда к варварским методам гитлеровцев могли бы разве что изверги, которым уже не было чего терять. Возникает вопрос: кто именно и с какой целью шестьдесят восемь лет тому устраивал облавы, убивал, уничтожал здешние племена индейцев?

— Ваши соображения, шеф, мне понятные, — сказал сеньор Аугустино. — Возможно, что иные эпизоды того времени удастся расшевелить. Я готов помочь вам. Надо поискать среди индейцев людей, которые были свидетелями событий и знают, может, даже больше, чем Катультесе… Что ж относительно мужчины с яхты, о котором рассказал старик… Шеф, ведь же на яхте приплыл сюда новый радист с девочкой. Может, он что-то полезное скажет вам?

— Разве Золтан Чанади прибыл к нам не самолетом? — спросил отец изумленно.

— Нет, не самолетом. Накануне вашего возвращения из джунглей их высадили на берег с этой самой яхты. Суденышко принадлежит панамским ихтиологам. [1]

— Я этого не знал. Что же, Чанади несколько дней провел вместе с экипажем яхты, если рядом с простыми смертными на ее борте находился призрак, то и радист должен был же с ним видеться. Я спрошу у Чанади. А вас, сеньор Аугустино, прошу не забывать о нашей беседе. Странная история, что и говорить… Значит, вертолет наготове? Хорошо. Если синоптики вторично не солгут, скоро полетим к Уиллеру, в джунгли.