Эксперимент «Ангел» - Паттерсон Джеймс (читать книги txt) 📗
Мы было окружили Ангела, но тут я понимаю, что наша стайка и без того привлекает к себе ненужное внимание, и командую:
— Не останавливайтесь, вперед!
И уже на ходу бросаю Ангелу:
— А с тобой разговор еще не окончен!
В Баттери Парке, в самой нижней оконечности Манхэттена, маленькая заброшенная эстрада почти полностью скрыта от людских глаз разросшимися рододендронами и кустами можжевельника. Под ее прикрытием мы и спрятались от чужих нескромных взоров и от дождя, смывавшего с города дневную пыль. Чувствую себя опустошенной, словно кровь у меня откачали до последней капли.
— Значит, так, — стараюсь расправить плечи и придать голосу хоть какое-то подобие авторитета, — Ангел, объясни, пожалуйста, историю с этой собакой.
— Это мой пес, — твердо отвечает Ангел, не глядя на меня, — из Института.
Клык бросает мне взгляд, который недвусмысленно означает: «Если ты разрешишь ей оставить собаку, тебе крышка».
— Ангел, мы не можем оставить собаку.
Высвободившись из рук, пес садится рядом с ней. Сколько я могу судить, он ничем не отличается от обычной нормальной собаки. Смотрит на меня круглыми приветливыми глазами-бусинами и дружелюбно виляет коротким хвостом. Его черный влажный нос радостно принюхивается к тысяче новых запахов свободного мира.
Ангел притягивает собаку к себе, и Газ с любопытством придвигается к ним поближе.
— К тому же у тебя есть Селеста.
— Я люблю Селесту, но не могла же я оставить Тотала в том зверинце.
— Тотал? Почему Тотал? — интересуется Игги.
— Так было написано на карточке у него на клетке.
— Тотальный мутант. Стоит нам уснуть, как он тут же перегрызет нам горло, — Клык за словом в карман не лезет. Он точно заранее знал, как объяснить собачью кличку.
На мгновение пес поник головой и поджал хвост. Но тут же забыл обиду.
Клык смотрит на меня, словно говоря: ладно, так уж и быть, готов взять на себя миссию домашнего тирана. Обрадовавшись отведенной мне второстепенной роли, начинаю ласковые уговоры:
— Ангел, мы, беглые и бездомные, и себя-то прокормить не всегда можем. Мы живем в вечной опасности. Посуди сама, куда нам еще собака?
Она упрямо выставляет вперед подбородок и смотрит на свои кроссовки:
— Он самый лучший пес на свете.
И что, скажите на милость, с ней теперь поделать?
Беспомощно поворачиваюсь к Клыку.
— Ангел, — сурово вступает он, а она смотрит на него невинными голубыми глазами, сияющими с неумытого усталого личика.
— Как только ты перестанешь за ним ухаживать, с первого же раза с ним распрощаешься. Понятно?
С лучезарной улыбкой она бросается обнимать Клыка, а я остолбенело смотрю, как он ласково гладит ее по голове.
Он, конечно, сразу усек выражение моего лица:
— Никогда не могу устоять перед ее умоляющим взглядом. Ты же знаешь, это моя всегдашняя слабость, — шепчет он мне на ухо.
— Тотал, тебе можно остаться! Нам разрешили! — и Ангел блаженно прижимает к себе его маленькое пушистое тельце. Счастливо взвизгнув в ответ, Тотал подпрыгивает от радости.
У нас у всех дружно отпадают челюсти. Взвившись вверх этак футов на шестнадцать, он чуть не пробил крышу нашего навеса.
— Ой! — только и смогла вымолвить Ангел, а пес уже плюхнулся обратно и снова подскочил лизнуть ее в щеку.
«Вот тебе, — думаю, — и „ой!“»
В ту ночь мы развели костер около воды в том районе Нью-Йорка, который называется Статен-Айленд. Сидим и зализываем раны. Особенно я. Все тело — один сплошной синяк, и болит нестерпимо. Но бумаги, распечатанные в Институте, не дают мне покоя.
— Ребята, стая, семья, я так рада, что мы все вместе, что мы в безопасности. — Перевожу дыхание и постепенно подбираюсь к сути дела. — Мы нашли Институт. И думаю, что я обнаружила там именно то, что мы искали. Имена, адреса и даже фотографии людей, которые вполне могут оказаться нашими родителями.
Уверяю тебя, уважаемый читатель, на лица моей команды стоит посмотреть! Говорят, на лице написано то-то и то-то. Но я никогда не видела, чтобы лица выражали сразу столько противоречивых чувств: шок и нетерпение, надежду и смятение, удивление и страх. Все то, что, наверное, будет написано на лице у человека, впервые узнавшего о своих родителях в шесть, восемь или в четырнадцать лет.
— Чего ты ждешь, давай открывай конверт, читайте, что там написано, и рассказывайте поскорее, — торопит меня Игги.
С замиранием сердца достаю рассованные в Институте по карманам страницы. Они скрывают секреты наших замысловатых и не очень-то счастливых жизней. Вся наша стая сгрудилась вокруг меня. Заглядывают через плечо, разглаживают смятые листы.
— Макс, помнишь, Джеб сказал, что ты убила своего брата. Как ты думаешь, что он имел в виду? — ни с того ни с сего выпаливает Надж. В этом вопросе она вся. Думает что-то свое, а потом вдруг раз — и ляпнет. — Он что, хотел сказать, что Ари твой брат? Это получается, что… Я хочу сказать… — Она теряется в догадках и путается в словах.
Стараюсь не закричать и не разорваться от переполняющих меня эмоций. Стараюсь взять себя в руки:
— Не знаю, Надж, пока не знаю. Я пока не могу на эту тему думать Давайте лучше читать документы. Когда найдете что-нибудь существенное, читайте вслух.
Раздаю пачки помятых листов. Но Газ не успокаивается:
— А кто твой отец и кто твоя мать?
Ангел начинает читать, медленно шевелит губами и шепчет каждое слово. Секунд через десять она бормочет:
— Что-то я тут ничего не понимаю.
Но ее уже перебивает возбужденный возглас Газа:
— Нашел! Нашел!
— Дай-ка, Газзи, посмотреть, — он передает мне свои страницы.
Нет никаких сомнений. Вот его имя: Ф2824бефф (Газман). У меня замирает дыхание.
— Смотрите, вот адрес, — мой палец скользит по строчкам, — где-то в Вирджинии!
— Я тоже нашел адрес, — тихо говорит Клык. — И несколько имен. Вот мое имя. Это мое имя. Мое!
— Дай посмотреть, дай посмотреть! — все дружно на него налетели, а наш непоколебимый, невозмутимый Клык дрожит в ознобе. Мы все дрожим, как будто в одну минуту похолодало градусов на пятнадцать. Меня тоже трясет.
Надж вытащила у Клыка из рук фотографию и пристально ее рассматривает: на ней мужчина и женщина, лет примерно тридцати.
— Клык, он на тебя похож. И она тоже. Однозначно, это твои родители. Ни дать ни взять!
Голос у нее прерывается, и я вдруг замечаю, что мы все плачем. Кроме, конечно, Клыка. Он только бормочет:
— Кто знает, может, родители, а может, и нет.
В наступившем молчании слышно только, как шелестят страницы. Проходит час. В гробовой тишине мы, не отрываясь, сосредоточенно штудируем распечатанную в Институте информацию. И вот…
— Вот они, мои мама с папой! — кричит Газзи. — Кортланд переулок, дом номер сто шестьдесят семь, город Александрия, штат Вирджиния! Ангел, смотри! Смотри, это они! Умереть и не встать! Они на меня похожи и на тебя. Прямо офигительно!
Ангел молча смотрит на фотографию. Лицо ее нелепо сморщилось, и она разрыдалась. Обнимаю ее, прижимаю к себе, глажу ее мягкие волосы. Ангел вообще-то не из слезливых. Но тем больше сжимается от ее рыданий мое сердце.
Доставай, доставай скорее, дорогой читатель, свой «Кодак» — самый момент для душераздирающих фоток.
— Тут еще много всего понапечатано. Куча каких-то номеров и всякой непонятной белиберды, — недоуменно замечает Клык, возвращая меня к реальности.
Мне отлично понятно, о чем он. Зачем шифровать часть информации? Почему не всю? И зачем шифровать вообще? Что-то я не вижу здесь никакой логики.
— Да хрен с ней, с этой белибердой. Кому она нужна. Главное, что я нашел своих родителей! Ура! Я на них, так и быть, больше не злюсь!
Ладно… Поиски Клыка, Газзи и Ангела уже попали в десятку. Но ни Игги, ни я еще ничего путного не отыскали. И Надж до сих пор не нашла подтверждения сведениям, которые прежде выудила из старых Джебовых файлов.
