Серебристое дерево с поющим котом - Крапивин Владислав Петрович (онлайн книга без TXT) 📗
Кап ничего не имел против профессора Телеги. Даже наоборот, он к нему привязался. Профессор многому научил Капа и дал ему массу знаний про планету Земля и про всю здешнюю звёздную систему. Но одного Егор Николаевич дать не мог – надежды, что Кап когда-нибудь возвратится домой. Он горестно разводил руками: “Увы, малыш, но наша цивилизация пока не достигла нужного уровня. И едва ли достигнет скоро…”
А с теми землянами, которые назывались “ребята”, было гораздо проще. Во-первых, Кап сам был “ребята” (на капельном языке – “лито-длиндо”). Во-вторых, насчёт возвращения домой Маркони сразу сказал: “Раз плюнуть”. И объяснил, что самое сложное – это определить точные координаты звёзды Лау-ццоло и той планеты, откуда явился Кап.
Кап координат не знал и виновато печалился.
Маркони решил:
– Тогда нужны звёздные карты нашего трёхмерного Космоса.
Эти карты Маркони и составлял до нынешнего дня. Он работал добросовестно и вдохновенно.
Ребята иногда переговаривались шёпотом:
– Пусть вкалывает. Может, забудет эту дуру…
– И что он в ней нашёл? Такая лошадь…
– Да ну, “лошадь”. Она красивая, ничего не скажешь.
– Но она же старуха! Семнадцатый год…
– Сердцу не прикажешь, – понимающе вздыхала курносая белобрысая девочка Варя.
О безнадёжной любви Маркони знали все. Даже Кап. Хотя понять полностью, что такое земная любовь, он ещё не мог. Здесь выявлялось противоречие: с одной стороны, это вроде бы радость, а с другой – страдание. В любви Маркони страдания было гораздо больше. Впрочем, была и польза. Душевную боль Маркони старался глушить неистовой работой, а это приближало возвращение Капа домой.
Клочковатые тёмные волосы Маркони стояли торчком. Круглые очки на остром носу сверкали и, кажется, даже раскалялись. Большой компьютер “Проныра” (собственной Маркониной конструкции) тоже раскалялся и несколько раз даже дымил. Потому что Маркони заставлял его тайными путями подключаться к магнитным архивам разных обсерваторий, а потом решать задачи по созданию пространственных межзвёздных структур.
Капу же был выделен маленький компьютер “Сверчок”. С его помощью Кап и беседовал с ребятами. Банку ставили в фокусе специальной вогнуто-решётчатой антенны. Кап садился на стеклянный край и старательно излучал мысли, которые буквами печатались на экране. Это сначала. Вскоре же Маркони научил “Сверчок” произносить мысли Капа тонким кукольным голоском. И всем уже казалось, что это разговаривает сам Кап.
А речь собеседников Кап быстро научился воспринимать на слух.
Компания собеседников всегда была одна и та же. Во-первых, сам Маркони. Но его можно было назвать собеседником лишь с натяжкой. Чаще всего он молча сопел над своим гудящим и дымящим “Пронырой”. Потом – Сеня Абрикос, Матвей-с-гитарой, Варя Ромашкина и три второклассника – Пека, Андрюша и Олик. (Что такое “второ– классник”, было Капу уже понятно; он даже уточнил про себя, что правильнее называть их “третьеклассники”, ведь во втором-то они уже кончили учиться.)
Матвей-с-гитарой был старший, его все слушались (кроме Маркони, разумеется). Он был спокойный, рассудительиый и умел извлекать из гитарных струн такую вибрацию, которую можно назвать звуковой радугой. Варя тоже была сдержанным и рассудительным человеком. Второклассники – они все разные, но в общем-то одинаково непоседливые: то прибегут, то умчатся. Они вели свою беспокойную жизнь.
А Сеня Абрикос… Он был непонятный. То весёлый и любопытный, то вдруг сядет неподвижно и отключится, как перегруженный компьютер. И глаза странные. Словно он, Абрикос, вдруг оказался где-то далеко и потерялся так же, как маленький Кап…
Иногда к этой компании прибавлялся совсем юный представитель человечества – Никита Персиков, Сенин брат. От роду ему было– год и восемь месяцев. В ясли Никита не ходил, воспитывали его дома. Этим занималась бабушка. Но она уехала на неделю в деревню, и все воспитательные задачи перешли на эти дни к Сене. Родители-то на работе. Вот Сеня и таскал братца с собой.
Братец не был чересчур капризным, но по малолетству требовал постоянного внимания. Он всё время чего-нибудь хотел: “Хочу пить… Хочу на учки” (на ручки то есть; а тяжеленный ведь, потаскай такого!), “Хочу писать…” Хорошо ещё, если это “хочу” вовремя, а чаще бывало, когда уже штаны мокрые.
– Наказанье ты моё, – постанывал Сеня. Но сильно брата не ругал: что возьмешь с малыша? Хоть и бестолковый, а родной.
В “институте” Никите нравилось. То и дело он требовал:
– Хочу гхушку… – игрушку то есть.
“Гхушек” было полным-полно. На полках и столах всякие приборы, блестящие штучки, катушки с проволокой, трансформаторы, конденсаторы, генераторы… Сеня, спросив предварительно Маркони, давал брату какую-нибудь безопасную штучку, и тот на время притихал.
Но однажды Никита самостоятельно стянул с полки заряженный электролит. Этакую серебристую баночку с двумя штырьками. Все тихо беседовали, а Матвей звякал струнами и покачивал ступней в отвисшей босоножке. Никита с “гхушкой” подобрался к музыканту и коснулся штырьками его голой пятки. Матвей уронил гитару и с воплем взлетел под крышу.
Минут пять все, даже Маркони, вповалку лежали от хохота. А Матвей по-обезьяньи висел на верхней балке и плачущим голосом рассказывал, каким уголовником станет Никита, когда вырастет.
Кап ничего не понял в этой истории. Когда успокоились, он спросил через “Сверчок”:
– Матвей, тебе неприятно?
– Ещё бы!
– “Ещё бы” это значит “да”?
– Вот именно!
– Тогда почему все обрадовались?
Народ на чердаке притих. Как объяснить инопланетянину странности человеческой психики? Наконец Матвей хмуро растолковал:
– Потому что могло быть ещё хуже: если бы это чучело ткнуло не меня, а себя…
Сеня виновато засопел и запоздало дал Никите воспитательного шлепка.
– Хочу гхушку, – сказал неисправимый Никита.
Сеня сунул брату бобину от магнитофона, а сам задумался. Присел на чурбак и стал смотреть перед собой – словно в какое-то ему одному видное пространство.
“Может быть, у него тоже любовь? – подумал Кап. – Ему грустно”.
Кап уже умел читать человеческие настроения по глазам, хотя у него самого глаз не было.
Порой, чтобы хоть немного походить на здешних жителей, Кап вытягивал из себя пять отростков: круглый – голову и четыре длинных – ручки и ножки. И в таком виде сидел на краю банки. Но этого не замечали. Как им, людям, разглядеть в подробностях такую кроху? Искорка горит – вот и всё…
А Кап настолько привык жить среди ребят, что иногда у него в сознании менялись масштабы. Казалось, что чердак не так уж велик, а ребята – почти одного роста с ним, с Капом. Особенно когда завязывалась беспорядочная, прыгучая такая беседа, которая называлась “трёп”. Вот как сегодня, например:
– Кап, а вам двойки ставят, если урок не знаете?
Капу было известно, что такое “двойка”.
– Не-а, не ставят. В угол могут поставить…
– Откуда у вас там углы, в тучах-то?
– Ну, не в такой угол, как здесь, а в магнитный. Из него никуда не денешься, пока не выучишь… Торчишь там, а тули-ббуба висит над душой и долбит: “Учи, учи, а то вырастешь и никакой пользы от тебя…”
– А много предметов в вашей школе?
– Ага. Куча.
– А какой самый главный?
– Главный… Я не знаю, как одним словом сказать.
– Ну, скажи несколькими.
– Это… взаимодействие сбалансированной системы живой капли с магнитно-силовой структурой планетарного и космического пространства…
– Ну-у, Кап, ты даёшь!
– Помудрёней, чем Маркони…
– Не урок, а диссертация…
– Ой, подождите!. – Кап взбрыкнул прозрачными ножками. – Можно проще: “Как жить в окружающем мире”!
– Кап, а в дальний космос вы часто летаете на экскурсии?
– Каждый год. Это по программе… Такого понятия “дальний космос” у нас нет. Что дальний, что ближний – это всё равно. Пространство прокалывается в один миг…
