Куда возвращаются сказки - Dark Window (серия книг .txt) 📗
Пашка не растерялся.
— Э, Сева, Серёга, Олег, помогайте, — заорал он, — вытягивайте этого придурка.
Сева Щукин, Серёга Нагайкин и Олег Бердин моментально сплотились вокруг Пашки. Коле стало ещё тоскливее. Но можно ли ждать иного? В конце концов Пашка в школе фигура, а кто такой он, Коля?
Он заворочался и начал вылезать из под парты самостоятельно. Не отсидишься же под ней всю жизнь. Проход уже перегородила массивная фигура Серёги, прорываться через которого бесполезно. Да Коля и не привык прорываться. Он привык, что любой может остановить его тычком и не пропустить дальше. Он сдавался всякий раз. Он начал сдаваться и теперь. Мрачные картины становились реальностью. Ещё чуть-чуть и спасённые Веней палочки вновь окажутся у Пашки и Владяна. Что тогда он скажет Вене. А что он может сделать против Пашки и Владяна. Постойте, но ведь Владян… Коля чуть не заулыбался. Тормоз! Гидравлический тормоз! Тормоз перестройки и демократии, вот он кто такой. Да пусть теперь кто-то попробует его остановить. И в великолепном прыжке Коля водрузил себя на крышку парты.
Класс продолжал заниматься своими делами. Все столпились вокруг печки, деловито осматривали её и опробовали на ощупь, оставляя грязные отпечатки пальцев на выбеленных стенках. Люди кругом были взрослые, в чудеса не верили, исчезновение Владяна никак не связывали с появлением в классе подобной штуковины. Да и честно говоря, мало кто вообще заметил исчезновение Владяна. Даже Колин прыжок народ отметил лишь мимолётным взглядом и вновь вернулся к печке.
— Сила!
— О, Сергевна-то удивится, когда вернётся.
— А ктой-то её сюда приволок?
— Дурак чё ли? Телепортация. Про порталы-то уже слыхал?
— Порталы? Эт круто. Эт я уважаю.
— Порталы — оно по физике что ли?
— По какой физике, балда? Это по гидродинамике, во.
— Чё-чё-чё?
— По гидродинамике говорю.
— Динамики? Какие динамики?
— Не-не, это как в игрушке компьютерной.
— Какой игрушке? Маленький совсем что ли?
— Да я помню, чё ли, в какой. У меня братан сидюк притаскивал. У него комп моща, во. Пентюх второй, во. Триста тридцать третий.
— Дак второй или триста тридцать третий?
— Уйди, Сомова, в технике ни хрена не рубишь, а туда же.
— Сам дурак.
— Кого ты там дураком назвала, шалашовка?
— Да вы все пацаны — такие козлы.
— За козла в рыло. Стопудово.
— Э, э, пацаны, фильтруйте базар. За базар отвечают.
— А чё она сама.
— Я? Сама? Артуру скажу, он тебе так вделает.
— Да я чё? Я ничё. Чё сразу — Артур, Артур.
— Вот и помалкивай. Не возникай, когда не просят.
— Да я молчу, Сомова, молчу.
Классу было не до Коли. Класс полностью позабыл занудное тридцать седьмое упражнение учебника русского языка, доставшего до предела всё население, столпившееся вокруг печки. В классе стало тесновато. Плотная масса шестиклассников полностью забила один из проходов. Другой заметно сузился от сдвинутых печкой парт. Кто-то смелый уже влез на печку и измазался в извёстке с ног до головы, в свою очередь оставив белой красавице на вечную память следы красно-бурых рифленых подошв с эмблемой фирмы «NIKE».
У всех были свои собственные, невероятно важные дела. Все толпились перед печкой словно маленькие взрослые, чьи головы постоянно забиты спортивными новостями, сериалами о любви, техническими новинками и последними достижениями парфюмерной промышленности с обложек ярких журналов, высовывающихся из школьных сумок, рюкзачков и пакетов. Наверное, они не заметили бы гнома, а сам маленький житель другого мира затерялся бы среди бутылочек, на стенках которых плескались золотистые блики, и плавных очертаний навороченных магнитол с красными, зелёными и золотисто-оранжевыми индикаторами. Да что там искорка света, когда народ в упор не замечал даже Колю, взгромоздившегося на парту и ощетинившегося палочками.
Только Сева, Серёга и Олег искоса посматривали в сторону нарушителя спокойствия, собираясь пресечь любое активное действие с его стороны. Раз уж надо. Раз уж сказали. Разговоры толпы сбивали Колю, не давали сосредоточиться. Тоска продолжалась. Дверь находилась далеко-далеко, словно у самого горизонта. Представить, как он тремя красивыми прыжками добирается до двери и вылетает в пустынный коридор, не составляло особого труда. Но Коля знал, что прыгнуть он не сможет, а если и прыгнет, то споткнётся и растянется между партами. И дело не в палочках. Ноги предательски дрожали. Проблеск победы, когда ненавистный Владян превратился в печку, угас. И страх снова властвовал в душе у несчастного шестиклассника.
Пашка не знал, что Коля вновь утратил боевой дух и снова стал той привычной Наркотой, которую можно безнаказанно рвануть за волосы и сдёрнуть с него штаны на всеобщем построении во время физры. Четыре палочки — настоящее сокровище находились в руке у разбуянившегося Наркоты. Четыре палочки — притягательные и опасные. А Пашка вовсе не собирался превращаться ни в печку, ни в другие предметы домашнего обихода. Но он и не собирался отпускать четыре палочки от себя. Он вытащил свою четвёрку и завертел её, шепча злобные фразочки.
Коля почувствовал, что ноги его холодеют. А потом все ощущения от чешущейся коленки, от неловко зацепившегося за носок ногтя на большом пальце, от неприятной ноющей боли в тесной правой кроссовке растворились и исчезли. Коля попробовал пошевелить нижними конечностями, но не смог. Он решительно шагнул прочь с парты. Корпус дёрнулся вперёд, а ноги остались на месте. Коля смешно завихлялся туловищем, хватая руками воздух. Кругом раздались смешки. Несильные. Вниманием народных масс беспредельно завладела Сомова. В толкотне кто-то дёрнул её за чёлку и она расписывала мрачные перспективы неудачнику Плетнёву. Тот шмыгал носом и неумело оправдывался, что находился в тот момент совершенно с другой стороны печи. Но Сомову не интересовало, виноват ли Плетнёв, её интересовало, чтобы кто-то был наказан, и Плетнёв для этой роли вполне подходил. Остальные сочувственно кивали Сомовой и продолжали лапать печку. Репкин и Васильков ползали по полу, пытаясь подлезть под печь. Они были совершенно уверены, что там, в прохладной глубине, непременно запрятано пиво. Две бутылки «Красного Востока» так и стояли перед глазами.
Коля нагнулся и ощупал ноги. Почти до карманов брюк они были гладкими, холодными и невероятно твёрдыми, словно окаменевшими. Пашка заметил Колины трудности и его улыбочка из полурастерянной превратилась в уверенно-нахальную.
— Э, Наркота, чё распрыгался. Слезай, — Сева потянул Колю с парты за рукав рубахи. Он ещё ничего не понимал. Никто ничего не понимал, но всех устраивал такой весёлый бардак, когда можно делать всё, что угодно, и никто ни за какие последствия не отвечал. Печка? Да она сама появилась! Упражнение? Да какое упражнение, когда в классе откуда ни возмись появляется печка. Мы кто? Дети! Нам что, много надо? А вам положено. Вот вы и разбирайтесь, почему в классе печка. Вам деньги за это платят. Мы в таких условиях русским языком заниматься не могём, во.
Только Пашка и Коля понимали каждую тонкость происходящего. Настороженные взгляды буравили друг друга, а Сева всё пытался сдёрнуть Колю с парты. Но Колины ноги стояли несокрушимо, словно позаимствованные у памятника Ленину, уверенно глядящего в строящуюся напротив многоэтажку.
Пашка усмехнулся и снова показал Коле своё счетверённое оружие, а потом медленно-медленно, растягивая удовольствие Колиным испугом, начал поворачивать палочки, ловко пропуская их через пальцы. Коля испугался ещё сильнее. Он понял, что Пашка целиком превратит его в каменную статую. Может быть даже с лопатой. Сейчас ведь с веслом статуи не делают. Одни лопаты. И тогда Коля суматошно крутанул липкие палочки, чуть не выскользнувшие у него из рук.
Нет, Пашка вовсе не собирался превращать Колю в статую. Тогда ведь и палочки окаменеют. А зачем Пашке каменные палочки? Нет, конечно, их можно потом расколдовать, но будут ли они тогда работать? С такими вещичками всегда лучше поосторожничать. Пашка уже знал, что сломанные палочки работать не заставишь, хоть их эпоксидкой клей. Не зря же тогда Наркота так выпрягался и стонал. Нет, палочки следовало беречь, а Наркоту чморить. Тогда он поймёт реальное положение дел и вернёт палочки в целости и сохранности. Вокруг Колиных ног запылал костёрчик. Но окаменевшие конечности не чувствовали жара, от которого обугливалась столешница.
