Необыкновенные приключения Карика и Вали (Художник Г. Фитингоф) - Ларри Ян Леопольдович (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗

Взглянув на неё, Иван Гермогенович опустил руки и, задыхаясь от волнения, прошептал восторженно:

— Боже мой, да это же оливковая экофора!

Затаив дыхание, он приближался к фанерной стенке, не спуская с бабочки взгляда охотника, который увидел редкостного зверя.

А экофора, не обращая внимания на такую мелочь, как профессор, сложила крылышки и не спеша стала подниматься по стене вверх.

Сердце Ивана Гермогеновича на мгновение остановилось, затем так забилось, так застучало, словно хотело выскочить вон.

— Стой! — закричал профессор. Высоко подпрыгнув, он вцепился в бабочку.

Бабочка рванулась, стараясь освободиться от объятий профессора, но он крепко держал её. После минутной борьбы они оба рухнули на землю.

Упираясь ногами в грудь профессора, экофора билась под ним, стараясь освободиться, но Иван Гермогенович, подмяв экофору под себя, не выпускал её, хотя это было делом не лёгким. Бабочка взмахнула крыльями, приподняв профессора в воздух, но он ударил её по голове, и она снова оказалась под ним.

— Ну нет уж, нет, — бормотал профессор, напрягая все силы, — не отпущу я тебя. Ни за что не отпущу! Умру, но не выпущу из рук!

В эту минуту он позабыл обо всём на свете. И немудрёно. В руках его билась оливковая экофора — редкая в наших краях, удивительная бабочка-моль, самый крошечный представитель семейства чешуекрылых.

Как появилась на стене фанерного ящика эта бабочка — жительница тёплых стран, об этом профессор сейчас не думал. В его богатой коллекции отряд бабочек семейства молей представляли застывшие навечно на булавках под стеклом ковровая моль, меховая моль, волосяная, зерновая, вишнёвая, боярышниковая, лопушниковая и полевая моль, но в этой коллекции не было оливковой моли — экофоры. И теперь она будет! Только бы не упустить её, и тогда коллекция молей у профессора будет полной.

— Да погоди же ты, — уговаривал Иван Гермогенович экофору, которая таскала его по земле, била крылышками, брыкала ногами, всячески пытаясь освободиться. — Ай какая ты! Да перестань же, перестань! Как не стыдно брыкаться. Все равно же я тебя не выпущу!

Пока Иван Гермогенович боролся с оливковой экофорой, Карик и Валя пробрались в правый угол ящика, где стояла коробочка с увеличительным порошком.

Постепенно глаза их привыкли к полумраку. Они разглядели пустую комнату с голыми стенами. Сквозь круглое окошко падал на пол косой солнечный луч. Золотая пыль кружилась в солнечном свете, и луч казался живой дорогой.

— А здесь очень весело. Правда, Карик? — сказала Валя, оглядываясь.

Карик, не отвечая, шагнул в угол, где стояла огромная, как сундук, белая коробка, накрытая толстым листом пергамента.

— Вот она! — сказал Карик. Он взобрался на край коробки, побарабанил босыми пятками по стенкам и протянул Вале руку.

— Лезь сюда! Давай!

Валя вскарабкалась наверх и села рядом с Кариком.

Карик поднатужился и сдвинул с коробки пергаментную крышку.

— Ешь! Увеличивайся! — сказал он, склоняясь над коробкой.

— А разве мы не будем ждать Ивана Гермогеновича?

— Нет… И знаешь что? Давай увеличимся раньше его. Подумай, как это будет интересно. Мы уже большие, а он ещё маленький.

— Ладно! Согласна! — сказала Валя.

Проворно сунув руку под пергамент, она достала полную пригоршню блестящего, как бертолетовая соль, порошка.

Она поднесла ладонь ко рту, открыла рот и вдруг, опустив руки, повернулась к Карику:

— А сколько его надо съесть, чтобы увеличиться?

— Ешь больше!

— Ну, а если мы вырастем очень большие… Не очень-то ведь приятно быть девочкой с каланчу ростом.

— Ничего, ешь! — спокойно ответил Карик. — Если перерастёшь лишнее, — уменьшительной жидкости выпьешь и подравняешься. Вот и все. Смотри, как я ем. Вот так.

И Карик высыпал в рот целую пригоршню порошка:

— Готово!

Валя проглотила порошок и сказала, морщась:

— Уменьшительная жидкость вкуснее…

— Нет, и порошок тоже ничего… Кисленький. Карик спрыгнул на пол и дёрнул Валю за ногу:

— Теперь бежим скорей отсюда.

— Почему? — спросила Валя.

— Да потому, что сейчас нам тесно здесь станет.

— Почему тесно?

— Почему, почему? — рассердился Карик. — Да потому, что мы будем превращаться в больших людей… Пон… Ой! — вскрикнул Карик, прикусив язык.

Голова его стукнулась о потолок. Раздался громкий треск, ящик развалился. Яркий дневной свет ослепил Карика. Он зажмурился, протёр глаза и снова открыл их. Перед ним стояла Валя…

Она ничуть не изменилась. Зато всё вокруг стало совсем другим: зелёные джунгли превратились в самую обыкновенную траву. На траве лежал тонкий шест с красной, выцветшей на солнце тряпкой; комары опять стали комарами.

— Как хорошо! — сказала Валя. — Подумай только, уж теперь-то комара не надо бояться… Вот хлопну ладонью — его и нет.

— Погоди, — перебил её Карик озабоченно, — а где же коробка с порошком?

Они посмотрели под ноги.

На траве валялись обломки фанерного ящика. Среди этих обломков лежала перевёрнутая коробочка, а рядом с ней — крошечный пергаментный листик. Ветер разносил по траве лёгкую белую пыль.

— Это же увеличительный порошок! — испуганно закричал Карик, бросаясь ловить пыль. Но было поздно.

— Что же теперь будет? — с тревогою спросила Валя. — Значит, Иван Гермогенович останется теперь навсегда маленьким? А может быть, мы его уже раздавили?

— А ты не суетись! — прикрикнул на неё Карик. — Чего доброго, ты и в самом деле раздавишь.

Валя застыла на месте, а Карик, присев на корточки, принялся прочёсывать растопыренными пальцами, точно гребнями, прохладную траву. Но всё было напрасно.

— Карик, — сказала Валя, — он же здесь где-то, и, наверное, слышит нас. Пусть он сам выходит.

— Да, да, — согласился Карик.

Он нашёл среди обломков ящика маленькую, гладкую дощечку, смахнул с неё соринки и, положив на ровное место, сказал негромко, но внятно:

— Иван Гермогенович. Вы слышите нас? Выходите на эту площадку. Вот на эту, — постучал Карик пальцем по дощечке. — Не бойтесь. Мы не пошевельнёмся.

Прошло несколько минут. Ребята сидели неподвижно на корточках и, склонив головы, смотрели на дощечку.

И вдруг на жёлтой фанере появилась какая-то мошка.

— Он! — задышала Валя.

— Постой, — прошептал Карик. — Не сопи, как паровоз. Ты же сдунешь его с дощечки.

Сдерживая дыхание, Карик ещё ниже наклонился над дощечкой.

Прищурив один глаз, он стал пристально рассматривать крошечное существо, которое бегало взад и вперёд по краю дощечки.

— Он! Наш Иван Гермогенович! — сказал Карик, прикрывая ладонью рот.

— Смотри, смотри, — зашептала Валя. — Видишь — ручками шевелит… малюсенький какой! Неужели и мы такие были?

— Ещё меньше даже, — ответил Карик. — Не разговаривай. Сиди и молчи.

Валя даже перестала дышать. И в наступившей тишине они услышали тоненький-тоненький писк — слабее комариного.

— Говорит что-то! — прошептал Карик, наклоняясь.

— Что говорит?

— Не понять!

Профессор соскочил с дощечки на землю и пропал в траве.

— Ушёл!

— А куда?

— Значит, надо. Сиди и жди. Через несколько минут он появился снова. На этот раз не один.

— Смотри, смотри, — сказала Валя, — на него кто-то напал.

Ребята нагнулись над дощечкой, но, как ни смотрели, не могли понять: то ли это сам Иван Гермогенович тащит за собой тёмную бабочку, то ли бабочка вцепилась в профессора и не пускает его на дощечку. Бабочка билась, махала крыльями, валила профессора с ног.

— Поможем ему, — сказала Валя, — а то эта дрянь съест Ивана Гермогеновича.

Профессор барахтался у края фанеры, что-то пищал.

— Слышишь, Карик?.. Это он кричит: помогите, помогите!

Валя протянула руку к бабочке.

— Подожди! — остановил Карик сестру. — Он опять что-то говорит.

Но Валя уже схватила бабочку и с размаху отбросила её прочь, потом подняла дощечку с профессором к самым глазам.