Копия Афродиты (повести) - Когут Василь Григорьевич (читаем книги бесплатно TXT) 📗
Побежала в грот, принесла бронзовый сосуд с водой. Намочила лоб, губы, посиневшие, будто усохшиеся. Игорь Василькович открыл глаза. Долго смотрел в голубое небо, затем, будто поскользнулся взглядом на ее лице, широко открыл веки и слабым голосом промолвил:
— Я видел другого охотника с Онеж-озера…
— Как?! — вскрикнула Марфинька.
— Князь ноугородьцкий предал меня… — Князь закрыл глаза, боль искривила его лицо. — Убереги наследника. — Марфинька больше догадалась по движению губ, чем услышала невыразительный шепот мужа.
— Все сделаю для этого, — сказала сквозь плач.
И вдруг резкая боль обожгла ее внутри. Она стиснула зубы, закрыла глаза, двумя руками схватилась за живот.
— Благовест, дурно мне, — успела вымолвить княгиня.
Теряя сознание, упала рядом с князем.
11. ШАГ В ВЕКА
В ту ночь, когда на улице выло и стонало, Благовест ни на минуту не сомкнул глаз. Много он повидал в своей жизни, много сделал людям добра, спасая их от недугов и смерти, но того, что увидел и пережил, — хватило бы вновь на такую жизнь.
В углу грота горел костер. В глиняном сосуде варилось зелье. При свете полыхавшего огня чародей заживлял князю раны. Наложил повязку на пронзенное стрелой место, туго перетянул тело, остановил кровь из раны на голове. Князь тихо стонал, просил воды. Волхв давал ее мелкими и редкими глотками.
Марфинька лежала на медвежьей шкуре чуть дальше. После того как Благовест избавил ее от болей в животе, остановил кровотечение, она облегченно вздохнула, закрыла глаза и уснула.
Сколько проспала, не знала, но открыв глаза, увидела: от ярких, солнечных лучей посветлело на улице и в гроте. Стояла гнетущая тишина. Благовест, казалось, еще больше постаревший и осунувшийся, сидел на мешке с камнями, думал, обхватив голову руками. Она попыталась привстать, и он, услышав шорох, как бы очнулся и вопрошающе посмотрел на нее.
— Что с князем? — спросила Марфинька.
— Жив.
— А дальше?..
— В жизни бывают моменты, — как-то странно начал он, — когда только единственное решение оказывается правильным. Я обдумываю его.
Марфинька хотела привстать, но Благовест предупредил:
— Нельзя тебе, княгиня. Я перенесу тебя на новое ложе. Холодно на долу.
Она заметила, что в противоположном углу выложена высокая куча из мехов. Благовест успел приготовить новое ложе, когда она спала. Он взял ее на руки, перенес на приготовленное место. Затем склонился над ней, протянул ладонь и показал княгине какое-то чудное украшение: маленький серебряный топорик, закрепленный на шелковой белой нитке.
— Это талисман викингов, — сказал он. — Я снял его с шеи Альдагена.
— Альдагена?! — испугалась Марфинька. — Где он?
— Убит. Убит теми, кого позвал на нашу добычу. Видимо, за то, что не уследил, где находятся меха и скоры… — тихо сказал чародей. — А такие талисманы носят только викинги — извечные наши враги. Альдаген был нашим врагом.
— Да, Благовест, — призналась Марфинька. — Альдагена я видела еще в Ноугородьцку, в одеждах княжеского дружинника.
— Пошто же молчала? — страшно удивился старик. — Выходит, Глеб Святославович послал его на нашу погибель?
— Выходит. Об этом догадывался и князь. Но у меня не было уверенности в том, что я видела именно его. Думала — схожесть…
И вдруг Марфинька поняла, что во всем случившемся виновата она. Вспомнила, как после княжеского совета Игорь Василькович изрек, что женщины в походе приносят несчастье, как воевода с недоумением смотрел на ее дружинницкие одежды, но возражать князю ничего не стал. Неужели Бог наказал их за то, что она решилась идти в этот поход? Тайно, без благословения родителей. Снова защемило в горле, слезы градом покатились по щекам. Да, виновата она. Даже и тем, что не высказала своего сомнения насчет Альдагена. Но как ей сейчас оправдать себя. Перед князем, перед почившими. Как?
— Благовест! Ты должен спасти князя!
— Он спасен.
— Этого мало, — разрыдалась она. — Князь должен быть доставлен на родину, в свое княжество…
— Об этом и мыслю.
— А в какую сторону ушли враги? — вдруг спросила Марфинька.
Ей показалось, что Благовест вздрогнул.
— По течению, — в задумчивости произнес он.
— А мне показалось, что несколько саамов ушли против течения, — неуверенно сказала княгиня.
— Показалось? Или ты видела?
Марфинька, прищурив глаза, смотрела на Благовеста, силясь припомнить случившееся.
— Дым застлал все вокруг… Не уверена… Но князя… — и снова разрыдалась.
Благовест не успокаивал. Видимо, дал ей возможность излить душу до конца. Она плакала, проклинала себя на чем свет стоит, а он принялся за чародейство. Распорол потайной карман в одежде, извлек из него неведомые ей сухие цветы и корни. Посмотрел на них в отблесках метающегося пламени, бросил в сосуд с кипящим зельем. От нее ничего не таил.
Марфинька и Игорь Василькович, княжеская чета, лежали перед ним, израненные, больные, беспомощные. И от него, Благовеста, сейчас зависело — быть или не быть княжеству Осовецкому. Марфинька понимала, что ей пока нужен покой, отдых, она не могла ходить. Князь был совершенно бессилен. В живых остался только один конь. На нем можно было доставить в оставшийся отряд кого-то одного из них — или князя, или ее. А затем вернуться гуртом, чтобы привезти другого. На это уйдет одна седмица. Не больше. Вернувшись, смогут забрать и княжескую добычу. Но как это сделать? Кто должен стать этим другим? Она, только она. Ждать нельзя.
Благовест словно читал ее думы. Наблюдал за Марфинькиным лицом, ее движениями. Затем присел рядышком и, глядя ей прямо в глаза, сказал:
— Есть только один выход, княгиня. Один-единственный. За долгую жизнь я им никогда не пользовался. Это была моя самая большая тайна. Я обучился этой тайне еще в молодости, когда бывал в византийских краях. Я знаю, как усыпить человека. На неделю, на месяц, на год… Я знаю, как оживить его потом…
Марфинька на минуту забыла о своей болезни, о своей усталости. Широко открыв глаза, слушала чародея, сразу даже не поняла, что речь идет именно о ней, что свою тайну он хочет испытать именно сегодня.
— Мне страшно, Благовест, — вдруг осознав его слова, вскрикнула она. — Мне страшно!
— Не беспокойся, княгиня, — стал успокаивать он. — Страшнее случившегося быть уже не может. Не погибель силой тебе учиняю. Князь жив. Ты ему нужна тоже живая. Поспишь, наберешься сил, тебе нужен покой и отдых. Верь мне…
Она думала. Думала о князе. Чего бы ни стоило, его надо спасти. Даже ценой собственной жизни. Знала, что это надо делать сейчас, немедленно.
— А дорогу обратно не забудешь? — с надеждой спросила она.
— Я все предусмотрел, княгиня. Метки надежные мной установлены, заблудиться невозможно. И ты в безопасности будешь. Я закрою вход в нору. Огражу тебя от случайностей.
— На все згодна, — решилась она. — Верю тебе, отец. Делай как знаешь. Только дозволь попрощаться с мужем.
Благовест приподнял тело Игоря Васильковича. При каждом движении он тихо постанывал, глаз не открывал. На щеках играл румянец. Она рукой дотронулась до его лица, пригладила волосы на голове. Князь горел от жара, был в беспамятстве. Она, глядя на мужа, стала читать молитву. Благовест тем временем положил княжеский меч рядом с камнями, часть приготовленного зелья налил в чашу, а в оставшуюся добавил новых кореньев, прокипятил и слил в глиняный сосуд, закрыл его. Чашу протянул ей.
— Выпей. Полегчает.
Она не противилась. Глоток за глотком выпила пахучий, сладко-терпкий бальзам и опустила голову- на меха. Ей становилось легко, приятно, она будто почувствовала возвращающиеся к ней силы. Благовест укрыл Марфиньку медвежьей шкурой, надел на голову шлем. Она улыбнулась от такой заботы.
— Мне хорошо, Благовест.
— Лежи, дочка, лежи. Все будет добро. Княгиня глубоко вздохнула, закрыла глаза. Ее ровное
дыхание слабело и слабело, становилось реже и реже. Она уже не могла молвить ни слова, ни делать движений. Она только чувствовала, что Благовест стоит рядом, держит ее руку в своей. Марфинька медленно засыпала. В теле чувствовала необыкновенную легкость, казалось, оторвалась от земли и, как птица, стала парить в воздухе. Будто летела над родными местами, отчетливо видела синеглазые озера, луга и дубовые рощи, белоснежные березы, необъятные заболоченные места, среди которых вилась чистоводная серебристая Припять. Затем узрела родительский посад. Весь в цвету. Ее вышли встречать отец и мать, протянули к ней руки, просили, чтобы она опустилась к ним. Но Марфинька уже была птицей. Настоящей белоснежной птицей… Покружилась над родительским домом и улетела навстречу появившемуся на горизонте зареву.
