Сбежавший тролль - Хейг Мэтт (прочитать книгу .TXT) 📗
— Хорошо, — сказала она. — Я знаю, что это единственный способ, но…
Именно в этот момент, а может быть, секундой позже, их прервал Сэмюэль. Он только что спустился вниз, уже одетый в пальто и готовый сопровождать тетю Иду в поездке за покупками.
— Я могу пойти, — сказал он. — В лес, с дядей Хенриком.
Дядя Хенрик затряс головой.
— Нет, Сэмюэль, в этом нет необходимости.
— Необходимость будет, если только вы не хотите его тащить.
— Что ты имеешь в виду? — спросил дядя Хенрик.
Но тетя Ида прекрасно поняла, что имел в виду Сэмюэль.
— Тролль-сын повторяет за Сэмюэлем все, что тот делает. Если Сэмюэль пьет, Тролль-сын тоже пьет. Если Сэмюэль чистит зубы, Тролль-сын тоже чистит зубы. Он с большей вероятностью пойдет с тобой, если Сэмюэль тоже там будет.
— И я знаю дорогу, — добавил Сэмюэль. — К Троллхельму.
Тетя Ида совсем разволновалась:
— Я не хочу потерять вас обоих.
Дядя Хенрик засмеялся.
— Ты не потеряешь никого из нас. С нами все будет в порядке, правда, Сэмюэль? — И затем, получив в ответ кивок, добавил: — Ну, отлично, вопрос исчерпан. Ты поможешь тете Иде с покупками, а потом мы отведем Тролль-сына домой. В это же время завтра все снова будет как обычно.
Тетя Ида открыла багажник, чтобы поставить туда корзины для покупок. Все три. Одну для нее самой и по одной на каждого из детей.
— Сэмюэль? Марта?
Да где же они?
Она оставила багажник открытым и пошла в дом на поиски детей.
— Мы идем, — пропела Марта, когда тетя Ида поймала ее за вытаскиванием маринованного лука из холодильника.
— Где твой брат?
Марта с хрустом разгрызла луковицу и проглотила ее.
— Он пошел наверх, чтобы надеть шерстяную шапку и шарф.
Тетя Ида кивнула.
— Это разумно. Сегодня холодно. В Норфегии на самом деле нет четырех сезонов. Есть только четыре вида зимы. Так говорят. Ну, а где Тролль-сын?
— С дядей Хенриком, — ответила Марта, снова запуская пальцы в банку. — В гостиной.
Появился Сэмюэль, тепло укутанный в шарф.
— Хорошо, — сказала тетя Ида. — Если все готовы, поехали за покупками.
Меньше чем через минуту после того, как Сэмюэль, Марта и тетя Ида уехали, дядя Хенрик отложил спортивную вкладку газеты «Афтенпостен» и огляделся вокруг.
— Тролль-сын? — позвал он, заметив пустое кресло-качалку.
Затем он позвал громче:
— Тролль-сын? Ты где?
Дядя Хенрик встал, прошел через холл и сунул голову на кухню. На холодильнике стояла наполовину пустая банка с маринованным луком.
— Тролль-сын?
Хенрик пошел наверх, продолжая с вопросительной интонацией повторять его имя:
— Тролль-сын? Тролль-сын? Тролль-сын?
Он начинал паниковать, и с каждой секундой его шаги становились все быстрее, а голос — все громче. Куда он подевался? Еще секунду назад он был здесь и тихо сидел в кресле-качалке, а в следующую секунду он вдруг исчез. Да, конечно, статья про новый лыжный трамплин, которую читал дядя Хенрик, была чрезвычайно интересной, но не мог же он не услышать, как Тролль-сын выходит из комнаты?
Он проверил под кроватями, в гардеробах, в ванной. Потом на чердаке. «Ага, — подумал Хенрик. — Наверное, он снова забрался на крышу».
Но нет, он не обнаружил никаких признаков того, что Тролль-сын был на чердаке и открывал окно. Дядя Хенрик снова спустился вниз и вышел из дома, чтобы посмотреть вверх, но на крыше определенно не было никаких троллей.
Он бросил взгляд в сторону массы деревьев, обозначавших ближайшую границу Тенистого леса. Он знал, что куда бы ни пошел Тролль-сын, он точно не пошел обратно домой.
— ТРОЛЛЬ-СЫН?! — проорал дядя Хенрик, и зов его пролетел над фьордом и, ударившись о гору Мюрдал, разлетелся тысячей слабых отголосков, но так и не получил ответа.
За корзинами
В багажнике машины была непроницаемая тьма, за исключением тончайшей полоски света, которая позволяла Тролль-сыну увидеть очертания трех плетеных корзин для покупок, за которыми он спрятался.
Однако пугала его вовсе не темнота. Ведь значительную часть своей жизни Тролль-сын провел без глаза, поэтому одной из вещей, которых он совсем не боялся, была темнота. А пугал его шум мотора — совершенно нетролличий звук — в сочетании с дорожной тряской, а также чувство того, что он заперт в ограниченном пространстве. Все это заставляло Тролль-сына дрожать и бормотать себе под нос единственные слова, которые давали ему ощущение безопасности.
— Сэмюэль Блинк, Сэмюэль Блинк, Сэмюэль…
Но даже это не могло успокоить его взбудораженные чувства.
Это имя утратило часть своего тепла и вкуса в тот момент, когда он увидел, как Сэмюэль поднимает руку, голосуя за то, чтобы отправить его домой.
Почему Сэмюэль так поступил? Тролль-сын не мог этого понять. Поэтому вместо «Сэмюэль Блинк» он начал бормотать что-то другое. Что-то, заглушавшееся звуком ревущего двигателя.
— Нет друга, нет друга, нет друга…
Ровно в тот момент, когда ее сын лежал, спрятавшись в багажнике несущейся по дороге машины, Тролль-мама никак не могла заснуть. Она легла в кровать уже на рассвете, с Тролль-дочкой, пристроившейся у ее бока, но тревога никак не отпускала ее.
Поскольку у нее сейчас не было глаза, ее внимание не отвлекали ни крошечное квадратное незастекленное оконце, ни зеленый лес за ним.
И дело было не в том, что возле нее храпела Тролль-дочка, спящая глубоким сном без сновидений, как и все тролли. Ведь Тролль-дочка всегда храпела.
Нет, Тролль-маме не давало заснуть кое-что другое.
Кое-что, чему она не могла дать имя, потому что никогда не чувствовала этого прежде.
Но эту книгу пишет не Тролль-мама. Ее пишу я. Поэтому я точно могу сказать вам, что чувствовала Тролль-мама. Она чувствовала себя виноватой.
Лежа на своей мягкой подушке, она думала о Тролль-сыне. «Где ты есть, мальчик?» — прошептала она. В слепой темноте ей было легко представить, что он был здесь, в этой комнате, рядом с ней.
— Я хотела как лучше, и я знаю, что иногда тебя колотила и не очень-то правильно воспитывала. И я была неправа, что винила тебя за те вещи, за которые я тебя винила. Что заставляла тебя спать на каменном полу. Что шебуршилась за ковыряние в глазнице. И я, пожалуй, была ужасной мамой, когда посылала тебя к Улучшителю, но я ж хотела всего-то, чтобы ты знал манерности, потому что я-то никогда их не знала… я… я… — Ей потребовалось немало времени, чтобы найти нужное слово, потому что она никогда не использовала его раньше, но наконец оно пришло к ней: — Я… извиняюсь.
И она скинула с себя одеяла и тихо выбралась из постели — настолько тихо, насколько это возможно для женщины-тролля с избыточным весом и каменной кровью.
Потом она взяла свою подушку и верхнее одеяло и прошла через весь дом в маленькую комнатку с голыми стенами, где Тролль-сыну всегда приходилось спать. Она хотела бы сказать еще очень многое, но это было невозможно. Тролль-сына, который мог бы услышать ее, тут не было.
Он не мог ее увидеть или услышать. Но это не помешало Тролль-маме присесть на корточки, не обращая внимания на боль в коленях, и положить подушку и одеяло на пол, чтобы они ждали возвращения ее сына.
Наш друг Эрик
Сидя в машине, несущейся по направлению к Флому, Сэмюэль смотрел в окно. Дорога была пустой, если не считать одинокого велосипедиста впереди. Сэмюэль вспомнил одно из норвежских слов, которым научил его дядя Хенрик: «сюкелл» — велосипед. Это было одно из самых простых для запоминания слов. Не такое простое, как «хус», что означало «дом», или «конг», что означало «король», но определенно в лучшей десятке. Он посмотрел за фьорд, на гору Мюрдал. В Норвегии было два слова для обозначения гор. Одно было «берг», а другое — «фйелл», но он не мог вспомнить, какая между ними разница.
Марта, сидевшая рядом с ним, тихонько напевала песенку, которую узнала от дружелюбного томте, встретившегося ей в Тенистом лесу.
