Синий краб (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (лучшие книги онлайн txt) 📗
— Лодырь он, — согласился Стаська.
Я вышел из сарая и свернул за угол дома, где репейник и чертополох были как настоящие джунгли. Но за этими джунглями, у забора, была полоска невысокой травы.
Листья уже чуть подсохли, стали жесткими и царапали руки и плечи, когда я пробирался к полянке. Противно липла к лицу паутина.
Я выбрался на траву, сорвал большой полу-увядший лопух, завернул голубку. Получился небольшой серо-зеленый пакет. Потом я оторвал от старого забора похожую на плоский штык щепку.
И стал рыть землю.
Щепка быстро обломалась и затупилась. Я налегал на нее и уже загнал в ладонь две занозы, но только чуть-чуть разрыхлил почву.
Лоб у меня взмок. Солнце поднялось высоко и жарило спину. Все-таки знойный он был, август сорок четвертого года…
Какие-то липкие мухи надоедливо кружили у лица. Саднящая боль в руке сделалась сильнее, и я решил вытащить занозы зубами, но ладонь оказалась в земле. Я сунул ее в карман, чтобы вытереть о подкладку. В кармане пальцы зацепились за какие-то травинки. Это были остатки укропа, который я заранее нарвал вчера для похлебки.
Тонкие, паутинчатые, они еще сохранили запах, и он был горький, как у полыни. От него скребло в горле.
Закачались репейники, и ко мне вышли Пашка и Стасик.
Я сидел на траве и смотрел на щепку.
Пашка постоял рядом, отбросил ногой щепку и сказал:
— Она же тупая.
Я промолчал. Просто не хотелось говорить.
А тут еще этот запах укропа…
У Пашки в руках был кухонный нож. Вчера он им в сарае ремонтировал клетку, а зачем сейчас взял, непонятно.
Пашка вдруг сел на корточки и ножом стал вырезать квадрат дерна. Резать было неудобно, потому что в левой руке он держал тонкий ломоть хлеба с обкрошенным уголком. Наверно, свой завтрак.
Крошки чернозема прилипали к лезвию. Стаська, стоя над нами, сказал:
— Этим ножом хлеб режут, а ты его в землю тыкаешь.
— Свой-то, небось, не дашь, — хмуро ответил Пашка. Стаська полез в карман и молча потянул складной трофейный «мессер». Но Пашка не обернулся, и ножик со Стаськиной ладони соскользнул в траву. Стаська так же молча поднял его.
Минуты через две Пашка вырыл четырехугольную ямку.
— Давай, — сказал он.
Я положил в ямку зеленый сверток.
Стаська почесал о плечо свое оттопыренное ухо и последний раз предложил:
— Может, хоть крылья обрезать? Крыльями хорошо сковородки смазывать, мама говорила. Лучше уж…
Павлик тихо сказал:
— Лучше уж заткнись.
Стасик подумал, повернулся и пошел от нас, ломая стебли репейника.
Мы забросали голубку землей. Положили сверху кусок дерна. Чтобы и правда кто-нибудь не отрезал крылья смазывать сковородку. Или чтобы ленивый откормленный Васька не сожрал ее, хрустя жесткими перьями… Раз уж так получилось и не вышло у нас охотничьей похлебки с укропом…
— Че ты все время лицо трешь, — хмуро, но не сердито сказал мне Пашка. — Лапы все в земле. а он щеки трет и глаза…
— Паутина налипла… Тебе хорошо, трава до плеч, а мне выше макушки. А на листьях вон сколько паутины. Сунулся бы сам…
— Айда домой.
— Ага, — вздохнул я и нагнулся за ножом. Но, наверно, поднимая нож, я смотрел не на него, а на серый ломоть в Пашкиной ладони.
— Хочешь хлебушка? — спросил Пашка.
Я проглотил комок и кивнул.
Пашка взял у меня нож и вытер лезвие о майку. Потом разрезал кусок прямо на ладони. Нож опять упал в траву, а Пашка взял хлебные ломтики в две руки. Они спрятались в его коричневых, с острыми костяшками кулаках.
Пашка протянул мне руки.
— Который?
Я ткнул мизинцем наугад. Все равно: ломтики были одинаковые. Хлеб делить мы умели…
1960 г.
Рик — лайка с Ямала
Когда сын полярного летчика Тополькова одиннадцатилетний Валерка вернулся из школы, он узнал грустную новость. Отец сообщал в письме, что задерживается на Ямале еще на два месяца, Там была важная работа. «Знаю, что скучаешь, — писал он Валерке, — но сейчас улетать мне нельзя, сынок. Лучше уж сразу сделать так, как нужно, чтобы потом было легче на душе».
В конце письма Топольков обещал, что через несколько дней пошлет сыну хороший подарок.
Видимо, письмо задержалось на почте, потому что не через несколько дней, а в тот же день высокий неразговорчивый летчик привел Валерке серого щенка-лайку.
Валерка придумал щенку имя. Он вспомнил книгу «Айвенго» и назвал щенка Ричардом, а потом стал звать его просто Рик.
Шло лето. Рик стал большим псом. Подрос и загорел до черноты Валерка. Все дни он проводил на берегу реки в дружной компании мальчишек-рыболовов. Ему некогда было скучать. Лишь иногда, услышав в воздухе рокот мотора, Валерка забывал об удочках и следил за самолетом, стараясь разобрать на крыльях номер.
Как-то раз Павлик — Валеркин товарищ — сказал:
— Ты все смотришь и смотришь, будто знаешь, на каком самолете прилетит отец.
— Я знаю, — ответил Валерка. — Он говорил, что прилетит на своей машине.
— А когда?
— Скоро. На днях.
Они лежали на залитом солнцем берегу. Знойный воздух струился над нагретым песком, и сильно пахло смолой от причаленных к берегу плотов. Валерка, не вставая, швырнул в воду щепку, и Рик стрелой кинулся за ней. Он тут же вернулся к ребятам, держа щепку в зубах, и стал ждать, когда ее постараются отнять у него. Но мальчишкам было лень двигаться. Обиженный пес бросил щепку, отряхнулся и лег.
— Хорошая собака, — вздохнул Павлик. — Я бы что угодно за такую не пожалел.
Валерка усмехнулся и, дотянувшись до Рика, потрепал его по мокрой спине.
Лениво шлепая колесами, выполз из-за поворота низкий, грязно-белый пароход.
— «Механик» ползет, — зевнул Валерка и поднялся на ноги. — Надо идти домой, а то опоздаем к обеду.
На свое несчастье, он не опоздал.
Они ворвались в комнату, обгоняя друг друга. Валерка плюхнулся на диван и отбивался ногами от Ричарда. Тот, скаля зубы, носился вокруг.
— Боже мой, — сказала мама. — Шум, лай, крик. Прекратите, пожалуйста.
— Рик, прекрати, пожалуйста! — приказал Валерка. Он поднялся с дивана и стоял, тяжело дыша.
— Устал, — вздохнул он.
— Носитесь, как сумасшедшие, — заметила мама. — Еще бы не устать.
Она оглядела сына. В темных волосах запутался сухой листик полыни, светлые царапины виднелись на коричневых плечах. Белая майка в светло-зеленых разводах. Видно, опять где-то пробирался сквозь заросли.
— Ну почему ты всегда какой-то исцарапанный, вымазанный, растрепанный. Вот Павлик вчера заходил. Чистый, аккуратный.
— Видела бы ты его сегодня, — усмехнулся Валерка.
— Сегодня не видела. — Мама о чем-то задумалась, потом спросила:
— Завтра в нашем институте организуют прогулку на катере. Не поехать ли и нам?
— Поехать, конечно. — согласился Валерка, но потом задумался. — Только вдруг завтра папа прилетит.
— Не прилетит, — сказала мама. — Сегодня пришло письмо. Он пишет, что задержится дней на десять.
— Ну, вот. — Валерка сразу приуныл.
— Ничего, это не долго. Зато завтра поедем на катере. — Она подтолкнула мальчика к двери. — Иди, умойся. К обеду придет Виталий Матвеевич, а ты на себя не похож.
Виталий Матвеевич был мамин знакомый, они работали в одной лаборатории. Он изредка заходил к Топольковым. Валерка не любил его за привычку разговаривать ненатурально веселым тоном и задавать глупые вопросы.
— Пусть приходит, нам-то что. Верно, Рик? — вздохнул мальчик. — Идем умываться.
Когда Валерка вернулся в комнату, Виталий Матвеевич сидел уже за столом.
— Салют, компаньеро! — бодро воскликнул он. — Как жизнь?
— Ничего, — буркнул Валерка.
— Значит, завтра едем?
— Вы тоже?
Виталий Матвеевич кивнул и уткнулся в тарелку. Потом спросил, не поднимая головы:
— Рыбачишь?
Он, видимо, считал нужным поддерживать разговор. Валерка проглотил ложку горячего супа и с досадой посмотрел на аккуратную белую нить пробора и маленькие розовые уши собеседника.
