Черный свет (сборник) - Мелентьев Виталий Григорьевич (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Палки связали снова, и Вася дотянулся почти до половины ямы. Саша кряхтел, сопел и, помогая сам себе, приговаривал:
— Так… Еще разочек… Еще… Так…
Оставалось всего несколько сантиметров — и одна палка оказалась бы на поверхности, а половина Васиного пути пройдена. Но Саша слишком увлекся, перехватил палку и приналег на нее, как на рычаг. Палка не выдержала. Раздался треск, и Вася опять кубарем полетел вниз.
Неудача и усталость подействовали на обоих удручающе. Они сидели молча — один наверху, другой внизу — и ничего не могли придумать.
— Остается одно, — несмело сказал Саша, — идти за помощью.
— Нет! Ни в коем случае! — испугался Вася.
Это значило, что все узнают о его тайне, о его неудаче. Но это еще куда ни шло… А вот если узнает мама… Нет, надо попробовать еще раз.
Они пробовали несколько раз, пока Вася в сердцах не крикнул:
— Чего ты все время снег сыплешь? И так за воротом полно.
— Ты знаешь, Вася… знаешь, — дрогнувшим голосом ответил Саша, — кажется, начинается метель.
Они опять замолчали. Вася посмотрел вверх. Над ним неслись снежинки. Края ямы как будто сблизились, отверстие стало меньше — снег заметал ее. Дело принимало серьезный оборот, и он решил:
— Ладно, спеши домой. Успеешь?
— Постараюсь, — несмело ответил Саша. — Мы слишком долго возились.
— Все равно нужно спешить.
— Хорошо… Но у меня всего одна палка. Ты это учитывай.
— Ладно. Но ты спеши! И, слушай, оставь мне консервы.
— Да. И топорик. Ты пока что подруби стенки ступеньками. Будет легче вылезать.
— Об этом нужно было думать раньше! — вскипел Вася. — Пятерочник несчастный! Тебе бы только стишки писать… А я вот сиди! Если бы мы сразу подрубили стенки, я бы уже выкарабкался.
— Почему же ты об этом не подумал?
— Ведь топорик-то у тебя…
Саша вздохнул и извиняющимся, примирительным тоном сказал:
— Ну, я пойду… Ты тут не очень волнуйся. Хорошо?
Вася не ответил. Хотя будущее не сулило ему ничего приятного, он решил быть твердым, смелым и стойким.
В яме было холодно и пахло чем-то паленым. Вася поел мороженого хлеба с мороженой колбасой — бутерброды уже успели промерзнуть, консервы он поленился открыть — и заел обед сыпучим, колющимся снегом.
— Рассуждая логически, — вздохнул Вася, — на Северном полюсе и то живут лучше. Там у них и палатки, и радио, даже артисты в гости прилетают. И потом, спальные мешки. Залезешь в них — и спи при любом морозе.
Он выбрал местечко в уголке, свернулся клубочком, подложил под голову рюкзак и решил немного отдохнуть.
Метель завывала сильней, а дыра темнела и темнела. Снег через нее сыпался реже, и наконец все стихло — метель снова затянула сугробом яму-шурф. Но Вася этого не заметил, как и не вспомнил, что не посоветовал Саше отметить яму снаружи — ведь метель могла замести лыжню. Он не думал об этом, потому что спал.
Очень плохо ложиться спать поздно, даже готовясь к поискам зуба мамонта.
Глава четвертая
ТУЗИК
Первое, что услышал Вася Голубев, был рев. То жалобный, то злобный, то умоляющий. Трубный, необычайно громкий рев.
Потом Вася почувствовал, что земля колышется и на лицо сыплются влажные комочки и что вокруг очень тепло, даже жарко; вспотевшее тело сковано такой удивительной истомой, что, кажется, не то что пошевелиться, а даже открыть глаза и то не хватит сил. Оценив все эти ощущения, вспомнив, что там, наверху, над ямой началась метель, он с ужасом подумал: «Замерзаю». Ведь все замерзающие обязательно согревались перед смертью, страшно хотели спать и не могли даже открыть глаз. Об этом он читал много раз.
Но Вася не хотел замерзать. Он собрал все свое мужество, всю силу воли и, стиснув зубы так, что один, коренной, зуб с дуплом даже заныл, заставил себя открыть глаза и попытался подняться.
Глаза открылись с трудом, как будто ресницы были склеены чем-то липким, тягучим. А когда он все-таки открыл их, то прежде всего удивился. Над ним было подернутое дымкой высокое небо. Края ямы-шурфа осели. Она казалась теперь не такой уж глубокой. И нигде — нив небе, ни на краях ямы, ни в самой яме — никаких признаков снега, или изморози, или хотя бы спутников вечной мерзлоты — ледяных прожилок в стенах.
Стены ямы высохли, на краях росла трава, кусты багульника, и вниз заглядывали пушистые, как гусята, сероватые цветы — махровики. В яму все время врывался сухой, будто от утюга, горячий воздух. С каждым дуновением этого необычайного ветерка Вася ощущал, что в нем крепнут силы.
В это время над ним опять раздался отчаянный рев, и та стена, к которой он лежал прислонившись головой, закачалась. На лицо упала оттаявшая земля. Вася оглянулся и увидел, что справа, в самом углу, топчется огромная, как бревно, волосатая, с костяными наростами на ступне, определенно живая нога. Не помня себя Вася вскочил и отпрыгнул в противоположный конец ямы. Это спасло его, потому что почти сейчас же над ним метнулась темная змея. Прыжок отнял последние силы. Ноги подкашивались, в горле пересохло, сердце стучало медленно и глухо. Вася не выдержал и присел.
Он рассматривал стену, у которой ложился спать, и удивлялся все больше и больше.
Перед ним стоял удивительный, мохнатый слон. Вернее, не весь слон, а только одна его половинка, как у расклеившегося картонного елочного слоненка. Вторая половина и спина скрывались в толще еще не оттаявшей вечной мерзлоты, которая открылась после того, как со стены ямы-шурфа отвалился слой влажной, холодной земли.
Живая половинка слона, которую Вася сначала принял за стену, была не только огромна, но еще и беспокойна. Задняя нога все время ворочалась, бок, поросший густой бурой шерстью, от которой и сейчас все еще пахло паленым, тяжко вздымался. Черный морщинистый хобот то взлетал вверх и становился торчком, то бессильно падал на желтоватый сломанный клык. Даже четырехклассник мог бы сразу определить, что перед Васей стоял оживший, но все еще скованный вечной мерзлотой доисторический житель ледникового периода — мохнатый мамонт.
Разглядывая своего соседа, Вася увидел маленький, свирепо ворочающийся сизовато-карий глаз. Он неотрывно следил за Васей, но вдруг померк и из него скатилась большая желтая слеза. Она скользнула по ресничкам и повисла на грубых волосах. Мамонт плакал. Он опять поднял хобот и затрубил — жалобно, призывно, точно жалуясь на свою удивительную судьбу или выпрашивая помощи и защиты. Васе стало очень жалко этого оттаявшего, ожившего гиганта, который, оказывается, делил с ним все беды плена в холодной яме-шурфе.
Конечно, при других обстоятельствах Вася прежде всего бросился бы помогать попавшему в беду волосатому гиганту. Но, во-первых, Голубев еще не вполне проснулся — мысли путались, ноги в коленках подгибались… Во-вторых, в школе N 3 мамонтов еще не проходили, и как с ними обращаться, Вася не знал. Слоны — те, известно, бывают дикие и ручные. А мамонты? Сунешься помогать, а он подхватит тебя хоботом да так шмякнет, что останется только мокрое место. И, наконец, в-третьих, очень хотелось есть.
«Нет, — решил Вася. — Надо восстановить силы, а потом уж продумать все как следует. Тут случилось такое, что нужно думать и думать…»
Вася осмотрелся и увидел сломанные лыжи и палки, свою лопатку и Сашин топорик, тускло поблескивающую банку консервов. Осторожно, чтобы не попасть под мамонтов хобот, мальчик собрал свое имущество и сломанной лыжей подтащил рюкзак: в нем должен быть хлеб.
Но вместо хлеба в рюкзаке были какие-то мокрые, серые крошки, слегка попахивающие керосином, потому что, хотя бутылка была цела, пробка в ней испортилась.
Все еще ничего не понимая, но уже догадываясь, что с ним произошло что-то невероятное, Вася покорно вздохнул, вскрыл покрытую пятнышками ржавчины консервную банку и стал есть. Консервы были вкусные, слегка солоноватые, и пахли так, словно их только что принесли из магазина. Это успокоило Васю, но он все-таки с горечью вспомнил:
