Прямо до самого утра или Секрет неприметного тупичка - Верещагин Олег Николаевич (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
Он закончил разговор — и телефон тут же разразился мелодией нового вызова. Олег с нехорошим предчувствием поднёс «нокию» к уху:
— Валь, ты?
— Я, — ответила Валька на том конце спутникового канала (Олег представил себе, как это «я» летит к ретранслятору, и от яда, содержащегося в нём, плавятся все предохранители). — Приятно повести время. Не звони, я отключаю телефон.
И отключила.
Так, подумал Олег. На миг захотелось броситься в гостиницу и через полчаса ехать в Марфинку — на заднем сиденье вместе с Валькой, несомненно с ней помирившись. А вот если он сейчас не явится, то мириться будет куда сложнее.
Олег вздохнул и тихонько выругался. Ну почему он не может быть обычным парнем образца 200… года, у которого нет проблем важнее ссор с подружкой?! Зачем ему это всё нужно? Он кто — милиция, сыскное агентство? Чип и Дэйл в одном лице? Тимур без команды?
Последнее было точнее. Временами он именно так себя и ощущал. Хотя — почему без команды? Команду-то можно и набрать, хоть в той же Марфинке.
Проблема в том, что ни одна команда в это дело не поверит. А у Олега не было сомнений, что Юрка попал в неприятности — и в неприятности именно такого плана, с которыми не справится никакая власть. Именно потому, что тоже не поверит в возможность их существования…
...Это очень трудно — быть подростком. Не ребёнком, не маленьким, а именно подростком. Ребёнок может заплакать, если его обижают. А ты знаешь уже, что плакать стыдно. И как быть, если всё же хочется? Ребёнок может пожаловаться, если его обижают взрослые — пожаловаться другим взрослым. А ты уже знаешь, что жаловаться стыдно… да и будут ли помогать, ведь это детьми умиляются, а на подростков всегда смотрят косо. Скажут: сам виноват. И терпишь обиду. А обижать взрослые умеют. Некоторым, кажется, это просто удовольствие доставляет — обижать именно подростков, которые уже способны почувствовать обиду, но ещё не могут за себя постоять. Ребёнок властью взрослых не тяготится и чаще всего даже не задумывается о ней. А ты уже хочешь поступать по-своему. Ну ладно, ну пусть взрослые правы и ты ещё ничего не соображаешь. Но почему ты должен, например, уважать того, кто на работе твердит одно, а делает другое? Как его можно уважать?! А тебе одновременно твердят: надо быть честным — не смей некрасиво говорить о взрослых. Они всегда правы. Даже когда продают твоего ровесника за тридцать тысяч рублей, как это было в Екатеринбурге, ты не имеешь права их осуждать — не дорос. Нет, не все взрослые такие. Наверное, даже не большинство. Но главными чаще всего становятся именно такие. И когда ты, окончательно сбитый с толку подлостями, глупостями и противоречиями окружающего мира, сам совершаешь глупость или подлость… или даже преступление — все хором возмущаются, какой ты плохой. И никто не хочет выслушать. Хотя бы просто выслушать, что уж — поверить и понять, что твоя-то вина тут только в том, что ты запутался. А точнее — тебя запутали. Газетами, журналами, теликом — а потом возмущаются и ужасаются, какой ты жестокий, как плохо воспитали тебя семья и школа. А семье и школе не до тебя — они деньги зарабатывают. Чего проще: прекратить травить тебя, подростка, пивной рекламой, дурацкой музыкой — и всё будет нормально. Но на чём тогда деньги зарабатывать? Вот и оказываешься ты крайним, без вины виноватым за то, что от тебя и не зависело.
Поэтому если хочешь справедливости — будь добр делать её своими руками. Это Олег усвоил в прошлом году окончательно. И помогать, если можешь, тем, кому так же не повезло с возрастом. А когда вырастешь — не забывать, как легко сделать больно младшему. Не физически даже больно. Физическую боль можно перетерпеть. А обиду, равнодушие, насмешку зачастую — нет.
Хочешь справедливости — делай её сам. И не надейся, что помогут. Помогут — спасибо. Нет — не рассчитывал. И учись думать сам. Головой.
Олег осознавал, что ему повезло с семьёй — любящие и строгие родители, старший брат, на которого всегда можно положиться. И повезло с окружением — Марфинка была одним из островков экономического, правового и культурного благополучия (это он не сам выдумал, а просто слышал). Конечно, не будь его на свете — и всё было бы не так, потому что… ну да ладно. О той, другой прежней жизни вспоминать не очень хотелось. Не было её — и всё. Но раз вокруг у кого-то проблемы, а он может помочь — надо помогать. Не в Америке живём, как говорит отец. Помогать — и за просто так, ничего не ожидая. Ведь и ему помогали тогда незнакомые в общем-то люди. И что до того, что их разделяло сорок лет…
Рассудив так в яростном споре с самим собой, Олег начал подниматься по крутой лестнице, чтобы выйти к остановке маршрутки…
...«Дукат» нашёлся не сразу. Магазинчик прятался под арочным низким проходом в один из дворов — прямо в стене прохода оказалась закрытая металлическая дверь с лаконичной строгой вывеской:
Д У К А Т
Олегу даже показалось, что дверь закрыта, но, когда он, не найдя ручки, толкнул её, она открылась.
Магазинчик находился в полуподвале без окон и внешне ничуть не напоминал заведение, владельцы которого могут заказывать себе такие шикарные визиточки. Хотя, может быть, это просто избранный имидж (ведь накрывают же в некоторых недешёвых кафе на расстеленной газете!)? А так — небольшое и не очень хорошо освещённое помещение, в одной стене дверь, в другой — стойка (за ней вторая дверь), вдоль двух других стен — непритязательные стеклянные горки с этим самым антиквариатом. На стенах над горками висели картины, часы, оружие, ещё что-то — тоже, конечно, антикварное. Лесенка из пяти каменных ступенек, выбитых посередине до корытообразных углублений.
И хозяин за стойкой. Точнее, хозяйка — молодая, очень красивая женщина в простом (дорогущем) платье, без украшений, с тугой длинной косой, сложенной на голове, как у какой-то украинской деятельницы, которую Олег видел по телику. Женщина улыбалась:
— Чем могу служить? — дружелюбно кивнула она мальчишке. Олег сделал лицо «село №11» и слегка растерянно пробормотал, переминаясь с ноги на ногу:
— Я это. Просто зашёл. Посмотреть. Ан-ти-квар-ный.
Он хотел для придания пущего колорита вытереть рукой под носом, но решил, что это будет перебор.
— А откуда ты знаешь, что магазин антикварный? — вдруг спросила женщина.
Олег мысленно поставил ей высший балл — на дверях не написано — и доверчиво достал из кармана визитку:
— Во. Я нашёл, думал — монета, а потом гляжу — не… — он вздохнул, снова переступил с ноги на ногу и «решился»: — Это. Не купите? Она же золотая.
Женщина рассмеялась. Но в какую-то долю секунду Олег увидел в её глазах тёмное крылышко — словно за глазами, как за окнами, очень быстро прошёл кто-то даже не в чёрном — в сером. Серое куда страшнее чёрного. Сумерки намного опасней ночи…
— Да пожалуй куплю, — кивнула женщина. — Я печатаю визитки на заказ и, хотя они не золотые (Олег сделал разочарованное лицо), но стоят дорого. Наверное, кто-то из наших клиентов оказался растеряшей… А где ты её нашёл?
— Там, — Олег махнул рукой. — Я не знаю, как улица называется, около телевышки, — он назвал предмет, около которого никогда не был, но который виднелся над тамбовскими крышами, подошёл к стойке, однако визитку выпускать не спешил.
— Нездешний, что ли? — уточнила женщина. Олег замялся — чуточку, но так, чтобы она увидела это. Сейчас он был не вполне собой — он играл, и, хотя ещё толком не знал, что к чему, но перестраивался на ходу. Если честно, мальчишка даже подзабыл о Юрке — просто чуял нюхом, что набрёл на какую-то вещь из тех, что похожи на досочку над пропастью — идёшь, раскинув руки, жутко и весело… И поздно сворачивать. Да и не хочется. Потому что в жизни нет ничего приятней, чем ходить вот по таким досочкам. Это Олег понял прошлым летом.
Наверное, это адреналиновая наркомания, весело подумал Олег и ответил:
— Ну… нездешний, да.
