Пятеро в звездолёте - Мошковский Анатолий Иванович (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Толя оторвал от песка голову:
– А сколько человек в экипаже?
– Всего пятеро… А что?
– А то… – сказал Толя. – А то… – Он вдруг замялся, страшно смутился и покраснел, потому что ему внезапно пришла в голову совершенно сумасшедшая или, точнее, совершенно фантастическая мысль, и ему даже стало немножко страшно от неё – такая она была неожиданная, ослепительная, ужасная. – А то, – растерянно бормотал Толя, – то…
– Ты что, спятил? – спросил Колёсников.
– Да… кажется… – признался Толя, потому что хотя он и прожил уже двенадцать лет, а так и не научился говорить неправду, и сейчас ему было трудно не рассказать Колесникову все, что он задумал, а говорить этого нельзя было ни в коем случае. И он мямлил и заикался: – Я… я… Я подумал… Я хотел…
И он в конце концов сказал бы ему правду, если б Колёсников не прервал его:
– Ну что ты хотел бы? Что? Терпеть не могу мямлей!
Толя, минуту назад распаренный и красный, внезапно побледнел и, к немалому удивлению Колесникова, уткнулся лицом в песок и пролежал так несколько минут, потом медленно приподнял голову, и с его губ, носа и щёк посыпались приставшие песчинки.
– А если звездолёт сядет на море? – спросил он. – Или в болото? Или в лес? Что тогда делать?
– Да не может он туда сесть! – закричал Колёсников. – Сложнейший электронный мозг не разрешит ему посадку в такие места, он контролирует все действия пилота и штурмана. Но если пилот сам хочет вести или сажать звездолёт, он должен сесть за штурвал…
– Ты так говоришь, будто уже был в этом «Звездолёте-100».
– Конечно! Как же я мог там не побывать, если дядя Артём возил нас на космодром? Я облазил весь корабль: отсеки, салон, отделение двигателей, осмотрел все его электронно-кибернетические устройства. Дядя Артём показал мне и объяснил, а в рубке управления даже позволил нажимать на…
– Дай честное слово, что все это правда! – Толя сел на песок.
– А зачем мне врать тебе?
Потом они сели в автолет и помчались к своему дому, и опять сзади, с боков и по радио раздавались сигналы и предупреждения улично-воздушной регулировки. Однако Толя уже не очень пугался их. Он сидел, прижатый скоростью к спинке сиденья, и думал: «Нет, Колесникову нельзя даже намекать об этом! Вот если б рядом были Серёжа и Петя с Андрюшей, тогда другое дело: им бы можно было рассказать обо всем…»
Глава 4
Отобранные права
Дела у Жоры были из рук вон плохи. Он опять проспал. Что уж тут делать – любил он поспать. Недавно отец привёз домой взамен устаревших роботов, помогавших по хозяйству, двух новейшей марки, и в то время, когда отец с матерью были на работе, они старательно пылесосили и убирали квартиру, стирали, гладили и готовили еду. Так что Жоре нечего было делать, и он целыми днями шатался по городу или по двору. Спать он мог до полудня. А так как слишком много спать вредно, отец приказал одному из роботов будить его в восемь утра – пластмассовым крючком стаскивать одеяло.
Робот и сегодня аккуратно стащил с него одеяло, тоненько пропищав:
«Подъем, лежебока!» – однако Жора не проснулся, а только досадливо лягнул ногой и продолжал спать без одеяла. А когда он вскочил с постели и спросонья уставился на часы, было уже девять.
Жора буквально впрыгнул в штаны, сунул руки в рукава рубашки и, не помывшись и даже не поев – а уж этого почти никогда не случалось с ним! – бросился к лифту. Нажал синюю кнопочку вызова и стал заправлять рубаху в штаны, застёгивать пуговицы. И те три секунды, в течение которых он спускался вниз, он лихорадочно действовал: глядясь во все три зеркала кабины, поправлял ворот рубахи и, хорошенько плюнув на ладонь, приглаживал торчащие во все стороны жёсткие, как щетина, волосы. И когда лифт доставил его вниз, вид у Жоры был что надо: щеки блестели, как подрумяненные, щедро смазанные маслом блины, глаза радостно сияли, и ремень на тугом животе был аккуратно затянут – даже кончик его не торчал, как обычно, и сторону…
И не скажешь, что недоспал! И не скажешь, что совсем не завтракал… Он суматошно выскочил из лифта, хотя почти безошибочно знал, что и сегодня все потеряно. Конечно же, Леночка опять уехала на репетицию…
И ведь сам же виноват во всем! Две недели назад он прочёл в городе объявление, что скоро на их Центральном стадионе состоится Большой Праздник Южного Лета, что в нем могут принять участие все желающие, начиная с семи лет, – певцы и певицы, гимнасты и гимнастки, танцоры и танцовщицы… Прочёл это Жора и тут же подумал: а знает ли об этом Леночка? Надо сказать ей… Вдруг она подойдёт и будет танцевать в балете перед всем городом? Жоре стало очень хорошо. С этим настроением он на ходу прыгнул в автолет. И хотя дверь сзади сильно прищемила его штаны, и Жора не мог повернуться, и пассажиры посмеивались над ним, он особенно не огорчался: сейчас расскажет Леночке… Однако во дворе её не оказалось; а вообще-то она частенько появляется возле цветов, любуется ими, наблюдает, как роботы старательно поливают их реденьким дождиком; и недавно она даже попросила Жору сказать отцу, чтоб он привёз ещё одного механического поливальщика, потому что лето стояло очень жаркое.
Итак, Леночки во дворе не оказалось и был прекрасный предлог ворваться к ней прямо домой. Это он и сделал, и в первый раз без всякого стеснения.
– Лён… Праздник!.. Слышала? – сразу выплеснул он из себя, сильно запыхавшись.
Леночка играла на маленьком электронном пианино. Услышав его, она недовольно встряхнула длинными волосами и слегка повернула к нему голову:
– А помедленней ты можешь говорить?
– Могу… – И, мучаясь, Жора стал тянуть, как неживой, но когда наконец добрался до главного – до сути объявления, Леночка нетерпеливо вскочила с вертящегося стула и замахнулась на него нотами:
– Ты что как мёртвый? Скорей говори!
Ну, Жора и сказал. Слово в слово запомнил объявление. – Жорочка, спасибо! – Леночка так подпрыгнула, что её коротенькое голубое платье на мгновение встало колоколом, крутанулось вокруг неё, а потом опустилось. Жора был счастлив, что доставил ей столько радости.
Кто же думал, что все обернётся по-иному? … Жора выскочил из лифта и своей тяжеловатой походкой побежал во двор. И посмотрел на её окно. Конечно же, оно, как и вчера, было пусто! А прежде, до того как Жора сообщил ей про объявление, и главный балетмейстер Праздника посмотрел, как она танцует, и одобрил, включил её в отобранную группу и сказал, что, возможно даже, ей будет поручена центральная роль в балетном спектакле, – до всего этого Леночка ровно в девять утра любила расчёсывать свои волосы у окна, и Жора всегда глядел из-за платана, как из-под её синего гребня выбегают длинные светлые струйки и ложатся на плечи…
Окно её было пусто, и Жора в какой уже раз клял себя, что проспал.
Внезапно он почувствовал страшный приступ голода и поплёлся к дому. И здесь он увидел Толю, который вышел из своего подъезда. Вид его поразил Жору. Жора никогда не мог понять, как можно быть грустным, унылым, когда в мире все так ясно, приятно, беззаботно и столько солнца, радости, игр; когда на каждом углу города в киосках можно взять великолепное ананасовое или клубничное мороженое, которое так и тает на кончике языка, и когда город завален вкуснейшими бананами – ешь сколько влезет! – и когда магазины полны большими кокосовыми орехами: пробей дырочку и пей; когда можно решительно ничего не делать: не бегать высунув язык, как Алька, в изобразительную студию Дворца юных, чтоб научиться рисовать и писать масляными красками; не спешить в астрономический кружок того же дворца, как Толя, чтоб рассматривать в телескоп далёкие звезды и планеты – как будто это самое интересное; не мотаться по разным раскопкам, как Андрюшка-археолог; не рваться в ледяную тоскливую Антарктиду, где создано несколько оазисов-городов… Зачем вся эта суета, когда можно жить, как живётся, легко и весело, и взрослые при этом не очень будут тебя ругать…
– Эй, Толька, а моль относится к бабочкам? – крикнул Жора. – Могу принести отцу!.. Поймал вчера и спрятал в коробочку.
