Рассекающий пенные гребни - Крапивин Владислав Петрович (читать книги без .txt) 📗
– Да?! – старательно обрадовался Норик. – Тогда хорошо! Потому что моя фамилия тоже на букву “И” – Илькин. Подходит… А штаны прошлогодние остались, от старой юнмаринки. Те, что старик зашил. Сильвер… Вот… – Норик пальцем провел по боковому шву.
– А ты… больше не заходил к Сильверу?
– Нет… – Норик искоса глянул на Оську и опять постукал о камень пятками. – Я же неделю назад сюда вернулся. А тогда… Ты, наверно, думаешь: почему не пришел? Да?
– Думаю, – вздохнул Оська и стал смотреть на свои сандалии.
– Я не мог… Я в тот вечер, когда мы разошлись, шел домой и попался этим… всяким “малосольным”. Мелкие такие гады, но много, штук семь… Прижали к забору и давай трясти: “Деньги есть?” У меня была мелочь, помнишь, от автобуса осталась… И не жалко даже, но почему вдруг я им обязан отдавать?! Ну и начал отмахиваться…
Оська понял, что густо краснеет. Вспомнил, как поспешно сдался компании Мамлючи. Хорошо, что под загаром краснота почти неразличима…
– …А они все навалились и давай карманы выворачивать, рубашку изодрали в клочья, надавали мне по всем местам, руку чуть не сломали. Я уж думал, совсем забьют, а тут эти ребята. Мамлюча и мальчишки! Как налетели на тех! Особенно Бориска. Ну, это который с бантиком…
“Вот так “артист”!” – подумал Оська
– …Налетели, и от тех только пух и перья!.. А потом меня домой проводили… Я сперва думал, что все нормально кончилось, а утром проснулся и встать не могу. Голова кружится… ну и всякое такое. У меня это бывает. Четыре дня лежал, а на пятый – телеграмма из Среднекамска: маму освободили. Меня сразу на самолет – и туда…
Оська обнял себя за плечи. Сказал, глядя перед собой:
– Ты не думай, что я забыл про главное. Я все время хотел спросить, но боялся… Значит, с мамой все в порядке? Исполнилось желание?.. Норик…
А он тоже смотрел перед собой. Пальцы втиснулись в камень.
– Сперва было в порядке. Освободили… Ну, не совсем, а до суда, с подпиской о невыезде. Но адвокаты говорили, что суда не будет, потому что… ну, подстроено же все, это каждому было понятно! Генералы хотели, чтобы больше никто не протестовал, вот и склеили дело. А оно стало рассыпаться… И мы совсем успокоились, а недавно маму вызвали… и опять в изолятор…
Норик чуть вздрогнул, и Оська понял: сейчас заплачет. И придвинулся, вжался своим плечом в плечо Норика. А что он еще мог?
– …За мной отец приехал, чтобы увезти к себе в Краснохолмск. А я не хотел… Я сразу – к маминым друзьям, а они со мной в аэропорт. Как раз одна их знакомая летела сюда, мне оформили билет. Еле деньги наскребли… Понимаешь, здесь лучше! По километрам дальше от мамы, а на самом деле ближе, чем если бы я в Краснохолмске был. Дядя Игорь и тетя Зоя почти каждый день звонят маминому адвокату, он говорит, что все будет хорошо. Он с другими адвокатами добивается, чтобы маму и ее подруг судил суд присяжных. А присяжные-то их точно оправдают, потому что в Среднекамске митинги в их защиту… Ведь никто же не хочет, чтобы солдат опять в мясорубку! В Саида-Харе кончилось, а в Йосской области началось опять…
– Это из-за нефти, да?
– Ну да. А еще из-за власти. Генералы власть делят, а мы все как заложники…
“Заложники!” – толкнулся в памяти давний разговор с Ховриным. Там, у Сильвера…
– Норик… а ты все-таки думал пойти к Сильверу?
– Я хотел сразу, как приехал. Но… я побоялся.
– Понимаю, – горько сказал Оська. – Ты подумал: как бы снова не было обмана, да? Тогда спустились по Цепи и желание сперва исполнилось, а потом опять беда…
– Да нет же! Обмана не было! Просто дело еще не кончено! А кончится хорошо… Потому что вот… – Норик выдернул из-под желтого ворота шарик на цепочке. – Я его беру в руку, и он сразу теплеет…
Уши Норика опять порозовели, но он смотрел Оське в лицо и глаз не отводил. И только сейчас Оська разглядел – глаза у него того же цвета, что янтарная смола шариков.
– Я другого боялся, Ось…
– Чего?
– Что приду и узнаю… тебя там больше не было, и где искать – непонятно…
– А я про тебя в газету писал. Вот в эту… – Оська шевельнул на коленях нераспроданные экземпляры. – Чтобы ты откликнулся… Ну, вроде объявления…
Норик помолчал и сказал виновато:
– Я не знал. В Среднекамск эта газета не ходит. А тетя Зоя и дядя Игорь не читают объявлений… Ось, я думал, что ребята помогут тебя найти! Они же здешние, весь город знают. Я уже собрался их попросить… Это хорошие люди. Они меня вон как тогда отстояли… И в этот раз, когда я приехал, они меня так встретили… ну, будто своего…
– Я понял, что хорошие, – неуверенно сказал Оська. И ощутил укол ревности. И тут же обругал себя идиотом. Норик, видимо, ничего не почуял, весело объяснил:
– Мамлюча такая отчаянная! Ее все “малосольные” в Боцманской слободке боятся.
– Потому и прозвище такое? “Мамлюк” – это ведь что-то вроде разбойника.
– Нет! Это сокращенная “Мама Лючия” Потому что “Лючия” – имя, а “Мама”… Ну, она о всех в своей компании заботится так… по-матерински…
Оська сразу почуял: за оживленностью Норика – снова тревога за маму. Чтобы отвлечь его, он спросил первое, что пришло в голову:
– А те двое… они что мастерили из бутылок?
– Бориска и Вовчик? Ты не поверишь! Машину времени! В виде песочных часов… Они говорят, что открыли новый закон природы: из бутылки со знаком плюс в бутылку со знаком минус песок течет быстрее, чем обратно, хотя полагается одинаково. Они этой машиной хотят регулировать время, управлять им… А может быть, и проникать в другие пространства… Ну, конечно, им не очень верят, а они все равно… А Вертунчик вот что мне подарил… – Норик завозился, полез в кармашек рядом с крепким швом Сильвера, вытащил темный металлический кружок с петелькой, с выпуклой буквой N и венком из листьев.
– Медаль! Старинная!
– Ну да! Он ее здесь нашел, среди камней… Ось, может, это та, которую выбросил Даниэль?
– Значит, ты читал про Даниэля?!
– Да! Тетя Зоя из всех газет с зимы вырезки делает, сшивает в книжку… Я сразу понял, что это тот самый Даниэль, про которого Сильвер рассказывал! Который там, у него…
– Ты его теперь не узнаешь. Сильвер ему руку с ключом сделал. И вообще… как бы оживил его…
– Ось, сходим к Сильверу?
Это был не только о Сильвере вопрос. Это было: “Мы ведь больше не потеряем друг друга?”
– Конечно, сходим… Твои кроссовки до сих пор там у камина стоят. Я их принес с обрыва, и Сильвер не убирает. Он говорит: “Мне кажется, желтенький все равно когда-нибудь придет. Потому что… – говорит, – у него сердце такое…
– Какое?
– Ну, хорошее… говорит…
Норик опять поцарапал пятками сандалет камень.
– Вообще-то… сердце у меня как раз не очень. У меня порок…
Оська притих. Зябко стало.
В детском саду, в который когда-то ходил Оська, была девочка Галя Золотайко, и говорили: “У нее порок сердца”. Тихая такая девочка, ребята знали, что ей бегать и прыгать нельзя. Все в догонялки или в мяч играют, а она в уголке с куклой… Потом ее увезли в больницу, а через месяц ребята узнали, что Гали больше нет… Оська тогда думал, что не “порок”, а “порог”. Такой порог, за которым сердце останавливается…
– И я, придурок ненормальный, потащил тебя на Цепь… – тихо сказал он. – Зря Сильвер не выдал мне линьков, болвану…
– Да при чем здесь ты!! Я же сам… А если бы мы не полезли, ничего бы и не было. И с Сильвером не познакомились бы… и вообще…
“Не подружились бы”, – мысленно закончил Оська.
…Они говорили еще целый час. О том, как жили зимой, о Сильвере, о Даниэле, о Ховрине. Разглядывали медаль…
– Норик! А почему ребята зовут тебя “Чип”? – вспомнил Оська.
– Потому что я сам так сказал. Они даже еще и не знают, что я Норик. Иначе бы они точно откликнулись на твое объявление…
– Но почему – Чип?
– Меня многие так зовут. Это сокращенно от “Чиполлино”. Потому что голова-луковица…
– Никакая не луковица, – проворчал Оська. – И “Норик” – лучше…
– Да они ведь не дразнятся! Это просто как имя. Как “Мамлюча”, как “Вертунчик”. Они даже наоборот… чуть ли не героем меня считают… За то, что отбивался тогда от “малосольных” так отчаянно… И еще я им про Цепь рассказал, они сразу поверили… Знали бы они, какой я герой на самом деле…
