Через Гоби и Хинган - Плиев Исса Александрович (читать книги регистрация .TXT) 📗
– Только в дальнем пути можно по-настоящему осознать скорости современных самолетов, – заметил генерал Потапов, спускаясь по трапу.
– И еще в сравнении с прошлым, – добавил генерал Алексеев, пожимая его руку.
– Вот-вот, – поддерживаю я Дмитрия Алексеевича, – особенно, скажем, в сравнении со скоростями, существовавшими в конце прошлого столетия. Мы с вами добираемся до Монголии одним прыжком, без посадки. А вот когда Николай Второй пригласил Ли-Хун-Чжана на свою коронацию, тот выехал в Москву торжественно: с большой пышной свитой и с гробом.
– Интересно, – улыбнулся Потапов. – А зачем же гроб?
– На случай смерти в долгом пути. Отчетливо представляю себе караван того времени. Впереди вышагивает верблюд, на нем покачивается монгол-проводник. За верблюдом длинной вереницей тянутся десятки тырок – повозок, запряженных быками. В те времена оси у тырок делали деревянными и не смазывали. Поэтому от них на много верст разносился страшный скрип и вой. Эти звуки помогали обитателям степи предусмотрительно держаться подальше от караванов.
Разговор постепенно перешел на то, что больше волновало всех нас, на предстоящие встречи с монгольскими товарищами.
Я рассказал товарищам, что в первый раз после войны мне довелось встретиться с Юмжагийном Цеденбалом на XIX съезде КПСС. В перерыве между заседаниями мы столкнулись у входа в зал. По-братски обнялись, и я был безмерно счастлив увидеть своего старого фронтового друга. Приятно было видеть, что руководитель партии и правительства МНР по-прежнему прост и скромен. [146]
Потом мы встречались еще несколько раз: и на съездах КПСС, и во время посещений Ю. Цеденбалом Советского Союза.
…В самолете вспомнилась почему-то личная просьба маршала Малиновского обязательно посмотреть, какое оно сейчас, посаженное им дерево дружбы.
Первый, кого мы увидели, выходя из самолета в Улан-Баторе, был Министр по делам Народной Армии, Главнокомандующий Народной Армией генерал-полковник Ж. Лхагвасурэн. Мы заключаем друг друга в крепкие объятия, в которых так много понятного нам, близким боевым друзьям, смысла. Потом по-братски здороваемся с заместителем Министра генерал-лейтенантом Цог и другими генералами и офицерами. Очень приятно было встретить на аэродроме советского посла в МНР Л. Н. Соловьева и работников посольства.
Рассаживаемся в машины, и они плавно выезжают с территории аэропорта. А потом, рывком набрав скорость, мчатся по широкому асфальтированному шоссе. По обеим сторонам, словно приветствуя нас, игриво скачут по белоснежной степи солнечные блики.
Внимательно всматриваюсь в знакомые очертания показавшегося впереди Улан-Батора. Город быстро приближается, приземистый, широкий, как сама степь. На окраине видны строгие линии белоснежных юрт. Они, некогда составлявшие основной жилищный фонд, теперь вытеснены сюда и, словно национальный орнамент, обрамляют город.
На площади Сухэ-Батора колонна автомобилей свернула направо, выехала из города, по мосту проскочила на ту сторону реки Тола. Впереди раскинулась холмистая местность. Правее дороги на одном из резко выделяющихся холмов возвышался памятник благодарности Советской Армии. Три года назад маршал Р. Я. Малиновский возложил к памятнику венок. На опоясывавшей его алой ленте было написано: «Героическим советским воинам, отдавшим жизнь за свободу и независимость монгольского народа. От Армии и Военно-Морского Флота СССР».
Вскоре автомобили свернули с главной магистрали, [147] и мы вдруг увидели совсем рядом стадо диких оленей. Красивые животные стояли на опушке леса и, гордо подняв головы с ветвистыми рогами, доверчиво смотрели в нашу сторону. Их величественные позы и спокойствие говорили о том, что в этих местах они хорошо знакомы с человеком, и он не делает им зла. На фоне живописной местности олени казались деталью художественного полотна, созданного великим живописцем – природой.
Залюбовавшись стройными животными, мы и не заметили, как въехали в долину между двумя высокими холмами и остановились у четырехэтажного здания загородной правительственной гостиницы.
В тот же день, 16 марта, после короткого отдыха наша делегация нанесла визит Первому секретарю ЦК Монгольской народно-революционной партии, Председателю Совета Министров Монгольской Народной Республики товарищу Ю. Цеденбалу. Обычно официальные приемы проходят в рамках общепринятого дипломатического этикета. На этот раз все было иначе и, наверное, шокировало бы западного дипломата. Начать с того, что встретились мы шумно, радостно, с крепкими объятиями и поцелуями по праву старых боевых товарищей. Так же душевно обнялись с товарищами Ж. Самбу – Председателем Президиума Великого Народного хурала, С. Лувсаном – первым заместителем Председателя Совета Министров и другими товарищами. Кроме нашей делегации на встрече присутствовали Ж. Лхагвасурэн и Л. Н. Соловьев.
А перед визитом к товарищу Цеденбалу мы побывали в усыпальнице Сухэ-Батора и X. Чойбалсана. Она расположена на Центральной площади столицы, перед Домом правительства, и внешне напоминает Мавзолей В. И. Ленина. В зале усыпальницы, сделанном, как и вся она, из красивого мрамора, на высоких постаментах стоят два белоснежных гроба, украшенных национальным орнаментом.
Глядя на гроб Сухэ-Батора, я думал о том, как коварно подкралась смерть к этому великому сыну монгольского народа. Однажды, вернувшись с объезда частей гарнизона, которые были приведены в боевую готовность в связи с назревавшим контрреволюционным [148] мятежом, Сухэ-Батор почувствовал головную боль и сильный озноб.
Утром на следующий день, несмотря на слабость, Сухэ-Батор попытался встать, но силы оставили его. Он лег в кровать и потерял сознание.
22 февраля 1923 года Сухэ-Батор скончался.
Рядом в гробу покоится друг и соратник Сухэ-Батора маршал X. Чойбалсан. Он тоже был большим другом Советского Союза. Мне вспомнился солдатский митинг в сентябре 1945 года, когда маршал посетил 59-ю кавалерийскую дивизию в районе города Жэхэ после окончания боевых действий. Выступая тогда, он говорил, что монгольский народ ценит великую дружбу советского народа и дорожит ею, что память о советских воинах, отдавших свою жизнь за свободу и независимость монгольского народа, будет вечной.
Эти слова маршала Чойбалсана я с волнением вспоминал и на следующий день, когда мы безмолвно стояли на вершине сопки перед памятником благодарности Советской Армии. Наша делегация и главнокомандующий Монгольской Народной Армией генерал-полковник Лхагвасурэн возложили тогда венки к подножию памятника…
В один из дней товарищ Цеденбал пригласил нас поужинать за домашним столом. Мне уже приходилось бывать в его гостеприимной семье. Три года назад я впервые узнал самого маленького ее члена. Тогда он протянул мне свою руку и сказал:
– Меня звать Зориг, а вас как?
С этого началось наше знакомство. А потом маленький Зориг сказал: «Давайте дружить». Мне интересно было узнать, не забыл ли меня малыш? Каковы его успехи в учебе? В ту весну 1961 года он уже твердо усвоил основы алфавита и мог читать отдельные слова по букварю.
Не успели мы раздеться и поздороваться с хозяином, как в передней появился мальчуган. Он безошибочно узнал меня и решительно протянул ручонку:
– Здравствуйте.
В тот вечер мы сфотографировались в кругу семьи Юмжагийна Цеденбала. Мальчик сидел у меня на коленях. Он наверняка считал такую позу недостойной [149] джигита и пошел на жертву только во имя нашей дружбы. И я высоко оценил этот его шаг.
Первый бокал товарищ Цеденбал поднял за нашу Коммунистическую партию, за великий советский народ.
Я предложил тост за вечную и нерушимую дружбу наших братских народов, которые под руководством своих партий не раз доказывали верность великим идеалам борьбы за коммунизм.
В беседе за ужином мы узнали, что Монголию постигло стихийное бедствие – «белый дзуд». Так называется суровая снежная зима, которая влечет за собой падеж скота.
В январе и феврале 1964 года пошли небывалые снегопады, поднялись снежные бураны. Морозы достигли 30-40 градусов. Сложились трудные условия зимовки. Скот не мог добывать себе корм из-под большой толщи снега. Дело усложнялось тем, что у «белого дзуда» появился коварный союзник – ящур. Борьба против «белого дзуда» требует массовой перевозки в районы бедствия сена, концентратов, перегонки сотен тысяч голов скота в более благополучные районы страны на новые пастбища. В борьбе же против инфекционной болезни ящура необходимы как раз противоположные меры: изоляция скота, карантин, прививки.
