То, что меня не убьёт...-1 - "Карри" (бесплатные книги полный формат txt) 📗
— Не стоит так пристально всматриваться в бездну, — сказала бабушка, застав её за этим занятием. — Не то бездна может начать всматриваться в тебя. Ницше, верно, знал, о чём говорил. Ты с одним зеркалом никак не наиграешься, а представь, что можно сделать с системой зеркал. Там и заблудиться немудрено, такие бывают лабиринты…
«Ба, ты только посмотри!» — было похоже, что зеркало замерзает: от периферии к середине быстро надвигался светлый фронт изморози, секунда, вторая… и вот зеркало уже белое, матовое и ничего не отражает. Одновременно Миль пронзило холодом, её кожа словно встопорщилась, перехватило и заперло дыхание. Она попятилась и продолжала пятиться, пока не уткнулась спиной в бабушку и смогла сделать долгий вдох.
— А вот это и есть приглашение к разговору, — пояснила бабушка. И с тревогой посмотрела на внучку: — Ты ответишь?
«Ещё чего! — надпись вспыхнула ярко и тут же почернела. — Стану я с ним говорить!»
— Тогда блокируем вызов, — бабушка подошла к зеркалу, взмахнула ладонью, словно отбрасывая что-то. Изморось тут же испарилась, на поверхность зеркала вернулось отражение. И только тогда бабушка спросила: — А кто бы это мог быть?
«Как «кто»? Судя по таким же неприятным ощущениям, как и в прошлый раз, это был Игрок».
Помолчав, бабушка потребовала:
— Поподробнее, пожалуйста. О каких ощущениях речь?
«На выставке. Он стоял позади и спросил про картинки. Ты даже не обернулась, но ты его узнала. Мне было очень неприятно его присутствие. Всю кожу свело, так мерзко стало. Плохо. Я подумала, что тебе также нехорошо от него. Ты ведь сказала, что узнала его».
— А потом, едва ли не сразу, тебя понесло… Вот гад! Это же он тебя инициировал! …Э-э… подтолкнул.
«Да, я поняла. А сейчас он что пытался сделать? Я чуть не задохнулась».
— Полагаю, он не подозревает, как пагубно действует на тебя. Значит, надо учиться преодолевать его влияние. В чём оно выражено сильнее всего?
«Холод. И кожа вся сжимается. Ещё дышать не могу — пока не отойду подальше».
— Вот: это — самое опасное. Значит, ты должна: не паниковать и заставить себя дышать. Ты это можешь. Всегда помни: ты это можешь. Второе: не каменей, расслабь тело — и дыхание восстановится, холод отступит, он не настоящий.
Бабушка ходила по комнате, поглядывая на Миль, а Миль следила за ней и видела, что она думает, думает и думает о чём-то своём. Но говорила она об очень интересных вещах.
— Лучше всего будет, если ты обратишься к скрытому в тебе огню, — продолжала Мария Семёновна. — Понимаешь? Чтобы одолеть холод, нужно что?
«Тепло. Жар. Пламя».
— Точно! И в тебе есть это пламя. Ясное и жгучее — если ты захочешь. Представь, что оно горит перед тобой, высокое, светлое… Никакой холод не достанет.
«Это блок? Как и камень?»
Бабушка медленно кивнула.
— Блок у каждого свой. Ты уже умеешь блокироваться, прятаться за каменной стеной, исчезать, теперь научись пресекать, отражать и нападать. Причём так, чтобы это получалось само собой, не задумываясь, раньше, чем ты успеешь испугаться.
«А если я нападу на того, кто не желает мне зла?»
— Сначала блокируй и обезвредь, и тогда у тебя появится время понять, что он имел в виду. Когда на тебя выскакивает собака, почему ты должна думать, а чего она, собственно, хочет — загрызть тебя или поиграть с тобой? Пусть между вами встанет преграда, а там посмотришь, почесать её за ухом или пристрелить. Ну, поставь стену, дохни огнём, отрази или набрось сеть, но не стой столбом, озадачь его! Кстати, друг нападать ведь не станет, не так ли? Значит, раз нападает, то это…?
«Враг».
— И не сомневайся. А с врагом не надо драться. Врага надо бить. Помнишь, как-то осенью, два года назад… Что ты сделала, когда нас спровоцировали?
«Закричала?»
Бабушка кивнула, села в своё большое кресло, устроилась поуютнее.
— Это было… убедительно. Тебе было всего шесть, но ответила ты абсолютно правильно. Тем более, что… Наше с тобой время на исходе. Игрок не дурак, девочка. Думаю, он уже понял, что я не зря тебя прячу. И боюсь, что… он начал партию. И уже сделал первый ход. Так что давай поработаем.
Бабушка гоняла её до выпадения в осадок. Миль не уступала ей в рвении, ни на что другое не отвлекаясь, но время не растянешь и не вырастишь в цветочном горшке на подоконнике.
Неделя каникул вжикнула и уступила место новой четверти. Миль училась без интереса, её письменные ответы утратили индивидуальность, которою отличались прежде, когда она выкладывала больше, чем предлагал учебник, потому что рылась в словарях и энциклопедиях. Разочарованные учителя вынужденно ставили ей пятёрки, придраться было не к чему — тема раскрывалась от и до, с примерами и обобщениями, но и только.
— Это просто изложение! — не выдержал однажды географ, пробежав глазами ответ Миль. Тогда она протянула ему другой листок всего с несколькими словами, прочитав которые, учитель слегка порозовел и спрятал бумажку в карман.
«А надо было кандидатскую написать? — значилось на листочке. — Или мне сдать предмет экстерном?»
Класс с любопытством следил за переговорами. Серёга не выдержал и спросил, в чём дело: он-то, сидя рядом, видел, что соседка написала всё честно, не подглядывая в учебник, значит, урок знала.
«Да ну их, — сердито ответила Миль. — Сама виновата, разбаловала, ждут теперь от меня творческого подхода к учёбе. А я вообще в школу хожу, чтобы бабушку не огорчать, да чтоб врачи не приставали».
— Тебе в школе совсем не нравится? — шепнул он.
Миль глянула на него недоверчиво, ответила:
«Шутишь? Столько народу вокруг! Мне хорошо только наедине с собой да возле бабули. А эти алгебра с физикой — думаешь, они мне когда-нибудь в жизни пригодятся? Так, учу для полноты понимания общей картины мира. Бабушка сказала — надо аттестат получить, без него не поступить никуда. Представляешь — и после школы ещё лет пять учёбы! Или няней в детский садик, полы мыть».
— Ну, может, ты в кино сниматься будешь. А что, ты красивая.
И мужественно выдержал её удивлённый взгляд. В ответ получил:
«Допустим, но немое кино давно не в моде. Да и на актрису тоже надо учиться».
Раздражённый географ, подойдя сзади, выдернул у Серёги из рук блокнот, ничего, кроме почеркушек, там не нашёл, и вернул со словами:
— Не отвлекайся, Барков. А если есть, что сказать — прошу к доске. Нет? Ну, то-то. Послушай товарища. Продолжай, Рычков.
И Рычков, в чьём взоре погасла вспыхнувшая было надежда, вздохнул и продолжил, запинаясь и повторяясь, лепетать что-то об эрозии почвы. Миль, глядя на его мучения, думала, что вот для этого пацан, видимо, и ходит в школу: чтобы научиться говорить перед публикой, и вообще — связно выражаться. Ведь, хоть и коряво, но как-то излагает содержание параграфа. И давно бы уже закончил, если б не эти его запинки…
Миль передёрнула плечами, ощутив затылком и спиной знакомый прицельный взгляд. Не было необходимости оглядываться, чтобы проверить, чей: Никитиной опять приспичило сорвать на ком-то зло, и первая кандидатура, конечно, она, Миль. Никитина ненавидела её люто, с первого же дня, как та появилась на линейке первого сентября, и Серёга сел рядом с Миль, а не с ней, Ольгой, как всегда было раньше. Попросить его, что ли, пересесть к Никитиной? Пусть её провожает. Хоть ребята от неё страдать не будут, а чаще — девочки. Надо же, какая поганка…
Посмотрела на соседа, прикинула… нет, не согласится. И ведь ничего сделать нельзя, бабуля не велела. Ей виднее, она, как не раз убеждалась Миль, всегда оказывается права…
Домой. Бабуля уже, верно, ждёт в вестибюле. Обогнув Никитину, вставшую на дороге, Миль помчалась на первый этаж, чувствуя, как сверлит ей спину ненавидящий взгляд. И вдруг спине полегчало, Миль обернулась — так точно, Серёга, перекрыв Никитиной обзор, спешил следом за мелькающим впереди белым бантом в подпрыгивающей косичке.
И снова Никитина
На этот раз бабуля дождалась, когда провожальщик поравняется с подъездом и окликнула его:
