На синей комете - Уэллс Розмари (версия книг .txt) 📗
— И что было дальше?
— Я заплакала. Поняла, что всё без толку. Говори, не говори, они меня просто не слышат. Придумали себе Клер, которая обожает куколок, а потом вырастет и выйдет замуж за сынка одного из папиных приятелей по клубу. Я лежала на ковре, глотала слёзы, а потом нажала кнопку и запустила новый поезд. Он ехал, точно летел, причём бесшумно — намного тише, чем другие поезда моего братца. И я представила, что ни на какие бальные танцы мне ходить не надо и никаких кукол у меня нет, что сейчас сяду в этот поезд… В этот момент в гостиную спустилась мама и сказала: «Клер, милочка, это поезд твоего брата. Поиграй лучше со своей чудной куклой!» И тогда я… я просто прыгнула в поезд. И очутилась здесь.
— Испугалась? — спросил я. — Ну, когда прыгала, ты чего-то испугалась?
Клер нахмурилась. И, помолчав, ответила:
— Вроде нет. Чего мне бояться? Тем более дома. Папа с мамой никакие не чудовища. А Максвелл, конечно, олух, но тоже не страшный. Нет, я не испугалась, Оскар. Просто я мечтала… И мечта сбылась.
— Да, понимаю… Я тоже мечтал — три месяца мечтал увидеться с папой. Он уехал на заработки в Калифорнию.
— Оскар, так ты мне веришь? — Повернув голову, Клер смотрела на меня в упор. Прямо в глаза.
Я не мигал. И не отвёл взгляда. Почему, собственно, ей не верить? Её история звучит куда правдоподобнее моей.
— Конечно, верю, — ответил я. — Всё вполне логично.
— Теперь твой черёд. Рассказывай! — потребовала Клер.
Я начал с нашего с папой макета, в подвале дома на улице Люцифер. Клер слушала сосредоточенно, молча, пока я не добрался до Чёрного вторника и падения Уолл-стрит.
— С того дня и начались наши беды, — пояснил я. — И не только наши. Даже в газетах писали, как миллионеры теряли все свои миллионы за один день и кончали жизнь самоубийством. Ну, а кто не прыгнул с небоскрёба, ходил по улицам с лотком, торговал яблоками вразнос.
Клер снова нахмурилась.
— Значит, богачи разорились? Все до одного?
— Не все. Мистер Петтишанкс и разные другие люди, члены Клуба на Прибрежных холмах, кое-как выстояли. Зато фермеры-бедняки больше не могли покупать трактора. И компания «Джон Дир» уволила всех продавцов техники. Мой папа потерял работу. Больше пострадали не богачи, а самые обычные люди, вроде нас. Дом наш отошёл банку. Даже поезда пришлось продать банкиру, мистеру Петтишанксу.
— Когда случился этот обвал на Уолл-стрит? — спросила Клер.
— Двадцать девятого октября тысяча девятьсот двадцать девятого года.
Клер покачала головой.
— Оскар, этого не может быть. Двадцать девятый год ещё не наступил. Я уехала из Нью-Йорка двадцать пятого декабря тысяча девятьсот двадцать шестого года.
— Что?!
— Честное слово! И «Президент» за это время ни разу не останавливался, ну разве притормозил на вокзале в Лос-Анджелесе, когда ты сел в поезд. Мы сначала ехали на запад, теперь движемся обратно, на восток. И я умираю с голоду. За это время я ела только хлопья «Завтрак для чемпионов» и немного сгущёнки — нашла остатки в банке на кухне.
Порывшись в кармане, я достал шоколадку, которую Голландец купил мне в Лос-Анджелесе неделю назад. Или десять лет назад? Или этого вообще ещё не было? Но как же не было, если вот она, шоколадка «Херши», коричневые квадратики с миндалём! Клер съела её в два счёта.
— Я поеду до Чикаго, — сказал я. — Экспресс «Президент» там точно остановится. Мой папа вчера сам поставил его на макет Кристофера Кроуфорда и направил через вокзал Дирборн в Чикаго. Я помню, как зажёгся красный сигнал семафора и поезд подкатил к платформе.
— Что? Что ты такое говоришь?
Я вздохнул. Знал же, что не поверит!
— Клер, послушай! На этот поезд я сел в сорок первом году. А из Кейро в Лос-Анджелес уехал в тридцать первом. Есть такое явление — временной карман. Вот я в него и попал. Проехал три тысячи километров до Калифорнии и попал на десять лет вперёд.
— Так не бывает! — заявила Клер.
— А про профессора Эйнштейна ты слышала? Он изобрёл теорию относительности. Скорость может быть не только положительной, но и отрицательной. И время тоже… — Я не знал, стоит ли продолжать объяснение. — Ну, понимаешь, время похоже на реку, а на её берегах…
— Погоди, — остановила меня Клер. — Этот твой Эйн… Он профессор чего?
— Высшей математики.
— А-а-а… Я и в низшей-то ничего не понимаю. Лучше расскажи дальше про обвал на Уолл-стрит.
Про обвал?.. На самом деле про обвал я помнил плохо. Газет особо не читал, в подробности не вникал.
— Клер, а почему ты про Уолл-стрит спрашиваешь? Ты в этом что-то понимаешь?
— Ещё бы! У меня же там папа работает! Он юрист в банке на Уолл-стрит.
— Ну, вот с них всё и началось. На Уолл-стрит. Про это писали в газете «Кейро геральд». Так что скажи папе, чтобы держал ухо востро. Через три года.
Клер задумчиво водила пальцем по запотевшему окну. Интересно, о чём она думает?
— Тебе дальше-то рассказывать? Про то, как я на поезд попал? — спросил я.
— Конечно, Оскар! Что было дальше?
Память подсовывала неожиданные воспоминания, вплоть до фасолевых запеканок тёти Кармен. Я рассказал, как мистер Эплгейт выручил меня с математикой и как оставил у нас на кухне мокрый сборник «Стихи у камелька». И как Уилла-Сью нашла книгу. Потом вспомнил Сирила и его жалкие попытки выучить «Если». Тут Клер снова меня остановила.
— Киплинг? Это же моё любимое стихотворение! — воскликнула она. — Помнишь наизусть?
— Ещё бы! Да меня хоть ночью разбуди, хоть в муравейник посади, всё равно расскажу!
Я прочитал всё стихотворение наизусть, не переврав ни одного слова. А потом его прочитала Клер — с выражением, словно со сцены. А потом мы прочитали «Если» хором, с правильными паузами и жестами, как, несомненно, задумал мистер Киплинг, когда написал его в девяносто первом году девятнадцатого века.
Наш поезд тем временем резво бежал где-то посреди страны, через штаты, которые на карте похожи на большие квадраты. Каждые полсекунды мелькал фонарь. Автомобильные дороги тянулись к горизонту, подсвеченные красными габаритными огоньками редких грузовиков. Пустынные улицы городков… едва слышная сквозь толстое стекло пожарная сирена… Поезд летел мимо переездов, шлагбаумов, стрелок, семафоров, станционных задний и домиков железнодорожников, которые всегда строят из красного кирпича вблизи путей. Возле каждого домика, на железном крюке, раскачивалась зелёная сигнальная лампа и помигивала в густеющих сумерках, точно кошачий глаз. Впереди, на северо-востоке, было почти темно, а сзади, на юго-западе, ещё алели-розовели-лиловели последние отблески зашедшего солнца.
— Ты успеваешь прочитать названия станций? — спросил я у Клер, когда мы проехали ещё один неопознанный сонный городок.
— Нет. Поезд слишком быстро идёт, — ответила она. И попросила: — Рассказывай, Оскар. Что было дальше?
Вскоре дело дошло до злополучного сочельника. Я описал, как Стакпоул с МакГи ворвались в банк, ударили мистера Эплгейта по голове, наставили на меня пистолет… Воспоминания были так ярки, что голос у меня слегка дрожал.
— И ты прыгнул? — догадалась Клер.
— Выбора не было. Прыгай или пропадай.
Клер слушала внимательно: про встречу с Голландцем, про мистера X, мисс Чау и завтрак, прерванный Сирилом Петтишанксом — взрослым, в военной форме…
— И ты снова прыгнул! — подхватила Клер. — Ты снова сел на поезд? На тот, в котором мы сейчас едем?
— Мисс Чау крикнула: «Прыгай!» Оставалось прыгать в макет… или… тоже прыгать. С парашютом, в сибирскую тайгу. Помогать русским воевать с фрицами.
— Зачем помогать русским? И кто такие фрицы?
Вопросы Клер всё время ставили меня в тупик — даже голова разболелась.