Пленники компьютерной войны - Рубинстайн Джилиан (библиотека электронных книг txt) 📗
Вокруг было тихо, если не считать тоскливых вздохов ветра в сосновой роще, подступавшей к дому. Наступил Дайкан — время Великого Холода, самая суровая пора зимы, когда даже птицы умолкают. В этот поздний час берег озера был совершенно пустынным. Глубокий снег ровным слоем покрывал тропу, ведущую вдоль берега.
Из дома не доносилось ни звука, ни намёка на движение. Он казался пустым, однако Эндрю не торопился выходить из-под прикрытия сугроба. В своём белом одеянии он буквально слился с местностью. Его пристальный взгляд задержался на развалинах, пока он обдумывал лучший способ проникнуть внутрь.
Он решил подождать до темноты. Становилось все холоднее, но Эндрю пользовался силой мысли, чтобы согревать себя, и не обращал внимания на жгучий мороз. Когда стало совсем темно, он снял белый комбинезон и убрал его в заплечный ранец. Под комбинезоном он носил облегающее чёрное трико. Надев на лицо вязаную маску, он аккуратно натянул её, приспособив прорези для глаз, и дважды моргнул, чтобы восстановить ночное зрение.
Затем он начал беззвучно продвигаться к дому, держась в глубокой тени, невидимый для человеческих глаз.
Он остановился под окнами, выходившими на озеро, и бросил вверх верёвку с крюком. Крюк прочно зацепился за карниз. Он быстро поднялся по верёвке и, держась-за неё одной рукой, откинул ставню. Окно не было застеклено. Проникнув внутрь, он протянул руку и отломил одну из больших сосулек, свисавших с карниза. Острая как клинок, сосулька могла служить превосходным оружием.
Эндрю осторожно огляделся. Насколько он мог судить, в комнате никого не было. В течение нескольких секундой сосредоточивался, медленно и неслышно дыша. Наступал момент, к которому он готовился все эти годы...
Мысль заставила его вздрогнуть. Какие годы?
Годы обучения мастерству ниндзя. Работа с великим Мастером. Служба с раннего детства, когда он мыл полы и готовил еду в промежутках между изнурительными упражнениями, сделавшими его тело невероятно крепким и выносливым.
Конечно же! Поэтому он и пришёл сюда, в это пустынное место. Он был ниндзя. Наступил срок его первого испытания. Кто-то в этом доме ждал его, собираясь застигнуть врасплох, если он не сумеет нанести упреждающий удар. У него имелась сосулька, метательные ножи и шурикены, но главное — собственные руки. Он сам был смертоносным орудием. Никто и ничто не могло остановить его.
Он посмотрел вверх. Возможно, то, что он проник через окно, было не самым лучшим решением. Они ожидали, что он выберет этот путь. Высоко подпрыгнув, он приземлился на поперечной балке и лёгкой походкой пересёк комнату.
Достигнув противоположной стены, он остановился и застыл в позе созерцания. Он напряг весь свой слух, пока не смог разобрать все звуки ночи. Где-то в доме находились живые существа. Удостоверившись в наличии противника, он улыбнулся про себя. Как глупо с их стороны считать, будто они могут перехитрить его! Скоро он покажет им, что он — лучший. Он перехватил сосульку поудобнее и бесшумно метнул её в темноту.
Как и Эндрю, Мидори слышала предупреждение Тоши не уходить в сновидения, но ничего не могла с собой поделать. Сновидение втянуло её в себя, прежде чем она успела отказаться от него.
Она находилась в доме своей бабушки и смотрела в окно. Затем она обнаружила, что бежит по сжатому рисовому полю к уединённой гробнице, скрытой в центре сосновой рощицы.
Солнце ярко сверкало на заснеженном поле, деревья отбрасывали глубокие синие тени. Под соснами было так темно, что ей пришлось поморгать, прежде чем она смогла различить окружающее. Под её ногами шуршали сосновые иглы, издававшие слабый запах осени. Лёгкий ветерок шелестел белыми бумажными лентами, привязанными к ветвям.
Каменные тори у входа в гробницу густо поросли мхом. За воротами находился небольшой резервуар с водой, затянутой толстой коркой льда. Мидори провела рукой по льду и смочила губы ледяной влагой. Затем она двинулась дальше.
У входа во внутренний чертог стояли две маленькие каменные лисицы; их пасти были приоткрыты, будто в улыбке. Мидори хлопнула в ладоши, поклонилась и выпрямилась в почтительной позе. Она не молилась, а спрашивала. Какой будет моя жизнь? Нравлюсь ли я Тоши? Может ли моя мама сейчас видеть меня?
Когда Мидори снова открыла глаза, лисы наблюдали за ней. Мшистый камень, из которого они были вырублены, превратился в красновато-коричневый мех. Глаза животных были темными и бездонными: они знали все, что только можно знать на свете. Потом они обратились к девушке и человеческими голосами сообщили, каким станет её будущее.
Мидори видела, как перед ней открывается новая, совершенная жизнь, она знала, что никогда не захочет-изменить или покинуть её.
Элейн сошла с поезда на станции Хараюко и пересекла улицу. Она точно шла к своей цели, поэтому не обращала внимания на указатели, просматривая их, неосознанно впитывала информацию — теперь она свободно владела японским. Она легко взбежала по лестнице наземного перехода. Справа, за кронами деревьев, возвышалась гробница Мейджи. Было холодно, ярко сияло солнце. Ледяные скульптуры, установленные вдоль широкой аллеи парка, поблёскивали в солнечных лучах, но Элейн не остановилась, чтобы взглянуть на них. Она торопилась, как когда-то в «Небесном Лабиринте», зная, что в конце концов её ждёт нечто бесконечно дорогое и прекрасное.
Вокруг было много людей, но она промчалась мимо них. Издалека доносился звук барабанчиков — однообразный, но ритмичный, как ямайская румба. Подбежав ближе, она увидела Шез Кристи, сидевшую на земле и исполнявшую на маленьком инструменте настойчивую, увлекавшую мелодию.
Элейн начала танцевать. В считанные секунды вокруг неё образовалось свободное место. Люди молча наблюдали за ней, затаив дыхание от восторга. Их глаза следили за каждым её движением. Никто до сих пор не видел подобного танца. Женщины вспоминали своё детство и не скрывали слез, у мужчин захватывало дух от такой удивительной пластики и изящества.
Но Элейн оставалась безразличной к их чувствам. Она танцевала лишь ради одного человека. Она знала, что этот человек находится здесь и наблюдает за ней. Каждый раз, когда она поворачивалась, легко кружась, её взгляд внимательно скользил по лицам. Когда музыка смолкла, и она замерла на месте, женщина, которую она так долго ждала, выступила вперёд.
— Элейн, моя дорогая девочка! — сказала её мать.— Какой гениальной танцовщицей ты стала и как мне стыдно, что я бросила тебя!
Тоши видел, как в темноте ребята исчезают один за другим. Фрагменты их снов омывали его сознание, словно волны прибоя. Было ощущение восторга, огромное искушение, таившееся в возможности исполнить любое, самое сокровенное желание.
Он закричал, пытаясь предупредить исчезавших ребят, а заодно и себя, но услышал, как собственный голос, как эхо, вернулся к нему. Темнота рассеялась. Стояла осень, его любимое время года. Листья клёнов на крутых склонах холмов маленького острова блестели яркими красками, отбрасывая разноцветные отражения на спокойные голубые воды Внутреннего Моря. Ему показалось, что он узнал остров, — это место находилось неподалёку от побережья Сикоку, но когда он повернул голову, то не увидел огромного моста, связывавшего Сикоку и Хонсю. В заливе не было ни паромов, ни рыболовных шхун, обычно деловито сновавших туда-сюда, — лишь одна старая парусная лодка неторопливо бороздила спокойное море.
Тоши резко выдохнул со смешанным чувством восторга и страха. Он почувствовал, как его тело становится плотным, более материальным. Опустив голову, он посмотрел на свою одежду. Кимоно, хаори, оби — все было из другой эпохи. На его поясе возникли два самурайских меча.
На глазах Тоши появились слезы радости. Он вернулся в прошлое, в старый Ниппон, задолго до того, как последующие катаклизмы уничтожили былую красоту этой земли.
Бен смутно осознавал, что все покидают его. Тоши исчез последним. Он слышал, как японец звал их, пытался о чем-то предупредить, но, по-видимому, даже его стальная воля оказалась не в состоянии противиться искушению. Бен сам держался из последних сил. Неужели он оказался самым выносливым? Может быть, это произошло потому, что он был сердит на весь мир? Возможно, он инстинктивно сопротивлялся тому жуткому существу, которое поселилось в его сознании и теперь втянуло в себя. Бен поёжился. Впечатление было такое, словно его проглотили заживо.
