Опасное наследство - Кобербёль Лине (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
Стоило огромного напряжения сил обрести нужное звучание голоса. Обычно это приходило почти само собой, да только не в этот раз. Я чувствовала, как капли пота выступили у меня на лице и под мышками. Мой голос чуточку дрожал, а таким, как необходимо, не стал вовсе. Однако и этого было достаточно. И картины, и видения запестрели меж нами, картины того, что вспоминала Лайса…
– Иди прямо домой с остатком денег, Лайса, девочка моя…
Мать Лайсы ходила взад-вперед с плачущим и кричащим сосунком – младшим братиком Лайсы…
– Ну разве он не прелесть? – говорили все кругом.
Но она-то в нем ничего прелестного не видела. С одного конца извергал он рев и отрыжку, с другого – нечистоты. Где тут прелесть?
А мать, вечно усталая, не в силах была так много работать, и Лайса ходила постоянно голодная, а все из-за этого маленького грязнули.
– Иди прямо домой…
Но на базаре стояла женщина, которая пекла блины, политые густым золотистым сиропом. Лайса же была голодна, а запах блинов витал в воздухе, так что у нее слюнки текли.
«Только один, – думала Лайса. – Только попробовать».
И вот деньги кончились, а она не купила муку и сало. И тогда ничего другого не оставалось, как только выбросить кошелек и немного поцарапать коленки.
– Они пихнули меня так, что я упала, мама, да и удрали с деньгами!
Но ей все-таки досталась разок пощечина, так как мать была усталая, грязнуля ревел, а ее младшая сестренка хныкала от голода, а блины, будто тяжкий свинцовый ком, лежали в животе Лайсы…
Я закрыла глаза, и поток видений оборвался. Что-то билось и дрожало у меня в голове, и казалось, что меня вот-вот вырвет. Однако же Лайсе было еще хуже. Она рыдала так, словно ее хлестали кнутом, и обещала снова и снова быть послушной. Она-де никогда больше этого делать не станет. И Вальдраку, никакого понятия не имевший о том, что она говорила об украденных блинах и маленьких голодных детях, только улыбался и говорил, что это, дескать, хорошо и она может теперь идти.
Все еще плача, она, пятясь, словно не смея повернуться к нам спиной, вышла из зала. Она сунула руки под передник, и я хорошо знала, что они там делали. Скрытно, под тканью, она сложила указательные пальцы крестом – ведьмин знак, который должен уберечь от дурного глаза. Это ни капельки не помогало против такой, как я, но где ей было это знать!
Я видела, что ныне она куда больше боится меня, чем Вальдраку, и от этого меня тошнило еще хуже. Но что мне делать? Либо она, либо Тавис, а она, что ни говори, рыдала из-за того, что натворила. А коли Вальдраку еще раз ударит цепью Тависа, это будет из-за того, что натворила я.
Вальдраку ласково положил руку мне на голову и погладил мои волосы, мои невероятные волосы. Я охотней согласилась бы на паука в волосах, но не посмела стряхнуть его руку.
ДИНА
Подмастерье из кузницы
«Господин ждет тебя в Мраморном зале!»
То были слова, которые я возненавидела. Всякий раз, когда я их слышала, руки мои леденели, а живот схватывали судороги, превращая его – в маленький комок.
Прошло уже девятнадцать дней после того, как Вальдраку заставил меня испытать мой взгляд на Лайсе. Девятнадцать… я считала их крайне старательно. И в эти девятнадцать дней ежедневно, а порой два или три раза на дню находился тот или иной бедняга, вызвавший недовольство Вальдраку. Тогда меня призывали в Мраморный зал или же в кабинет хозяина, и, покуда Вальдраку жадно взирал на происходящее, я, хочешь не хочешь, заставляла беднягу плакать, мучиться от угрызений совести и молить о милости. Хозяину было одинаково безразлично, стыдились ли они того, что привело их в немилость, или же чего-то совсем другого. Для него важно было видеть, как они раболепствуют, и хнычут, и вымаливают дозволить им уйти. Тогда он улыбался, гладил меня по голове и бахвалился перед Сандором:
– Какие силы! Ну не бесподобно ли! Верно, Сандор? Малышка девчонка, а может одним взглядом принудить взрослых парняг упасть на колени! Поистине редкую птицу мы поймали!
Взрослых парняг теперь бывало не так уж и много. Большей частью приводили детей из ткацкой или из оружейной, которые, как Лайса, «небрежны в работе» или, по мнению Вальдраку, недостаточно расторопны или же недостаточно сильны. Однажды то были две женщины, которые жаловались, что один из станков в ткацкой сломался и на нем опасно работать. А еще как-то вечером – один избитый бродяга, которого Сандор нашел наверху возле оружейной, где несчастный пытался спрятаться в одном из дровяных сараев. Его они обозвали «лазутчиком и предателем», а Вальдраку ударил его той самой проклятой цепью, бил так, что вся спина бродяги была окровавлена. Но хотя он смотрел мне в глаза и слезы сбегали по жестоко изувеченному лицу, он твердил лишь чепуховые стишки и детские считалки. А потом он потерял сознание, так что Сандору пришлось его унести.
Кто на этот раз? Еще один бродяга? Я не спешила попасть в Мраморный зал и узнать, кто это.
– Все же поторопись, детка! Ты ведь знаешь – он ненавидит ждать!
Марте взволнованно подтолкнула меня в спину.
Я кивнула и все же пошла как можно медленней, как только посмела. Само собой, все это было бесполезно – даже иди я целый день по этому дому. Мраморный зал по-прежнему останется на своем месте, а Вальдраку будет сидеть в своем обычном кресле у камина, холодный и вместе с тем преисполненный ожиданий. А тот или иной бедолага, весь дрожа, станет ожидать встречи с прирученной ведьмой – Пробуждающей Совесть. Да, я хорошо знала, как все они меня называли. Даже стражники злобно кидали на меня взгляды, полные отвращения ко мне и восхищения Вальдраку, которому удалось приворожить такое чудовище, – «Ведьмочка господина!».
На этот раз был мальчик, на год или два старше меня. На нем был коричневый кожаный передник и черные рабочие штаны, а больше ничего. Подойдя к нему вплотную, я ощутила запах кузницы, терпкий запах пота, сажи и нагретого металла, а на его обнаженной верхней части тела виднелись черные полоски сажи и крохотные красные рубчики в тех местах, где прижгли его искры из кузнечного горна. Его темные волосы блестели и лоснились от пота, но он стоял прямее других, что были здесь до него.
– Это опасно, – произнес он, не спуская упрямого взгляда с Вальдраку. – Не будь это опасно, почему только нам, ничейным детям, выпадает такая доля? Четыре беды стряслись за последние три недели. Четыре! Один помер, а трое получили тяжкие увечья. Имрик… – Его голос слегка дрогнул. – Имрик никогда не сможет больше ходить по-настоящему.
Он вытянул одну руку вперед, ладонью вверх, но от этого не стал похож на нищего попрошайку, скорее он рассчитывал на удачную сделку или справедливый уговор.
– Я не отлыниваю, – сказал он. – Я охотно учусь ремеслу, и у меня получается. Я могу стать кузнецом, стоит только спросить об этом у мастера кузнечных дел. Но использовать нас так, будто мы ничего не стоим, будто все равно, что в месяц погибает несколько детей… это… это несправедливо, да, и это тоже… это тоже пустая трата сил. Мы достойны лучшего!
Но, коли он думал, что с Вальдраку можно вступить в уговор, он ошибался.
Вальдраку медленно поднялся. Осторожным движением стряхнул он несколько хлебных крошек, оставшихся от завтрака, с рукава своей бархатной куртки. Взглянув на протянутую руку мальчика, он с молниеносной быстротой, так быстро, что глазу почти не уследить, заставил свою цепь просвистеть в воздухе и ударил ладонь мальчугана.
– Я не заключаю сделок с рабами! Мальчик закричал от боли. Он посмотрел на свою руку, где из тонкой вспухшей полоски пробилась тонкая струйка крови. Потом, снова приподняв голову, поглядел на Вальдраку, и на какой-то краткий миг я испугалась, что он попытается его ударить, испугалась не того, что он причинит Вальдраку зло, а того, что станет с ним делать Вальдраку.
Но мальчуган овладел собой. Его глаза сверкали гневом и ненавистью, но он не пытался нанести ответный удар.
