Темная комната - Попов Валерий Георгиевич (е книги .txt) 📗

Я, помню, любимцем его был.

Говорил он — замечательно я пою!

Потом пение у нас кончилось.

И всё!.. Вспомнится иногда только, как солировал я.

Стою — и сам удивляюсь, как пою!

«Солнышко све-тит яс-ное!..»

Вспомнил, как на концерте для родителей пел, — родители все изумлены были, переглядывались, головами качали — они до этого с другой стороны меня знали… И вот встречает меня он — два года уже после уроков его прошло.

— Ну как ты, — спрашивает, — поёшь?

Я подумал еще тогда: «Просто нечего ему больше спросить!»

А сейчас понял вдруг: «Не совсем так!»

Он, видно, действительно на меня надеялся, что я певцом стану, с его лёгкой руки, чтоб он говорить мог потом друзьям-пенсионерам: «А Горохов-то у меня начинал!» Но как-то я про это забыл. Ушёл он — и забыл я про пение.

Потом вспомнил вдруг: я же ещё и в лёгкой атлетике блистал. Учитель школьный в спортшколу меня послал, там я сразу на второй юношеский разряд пробежал. Может, я и быстрее бы побежал, да какой-то балбес на дорожке чемодан позабыл. Перепрыгивать пришлось, и то время разрядное оказалось. Тренер тот говорит: «Ну-ну!»

И всё. Больше я на тренировки не ходил. Не помню уж почему. Так что в лёгкой атлетике я перспективный был! Как это забыл я совсем… Выходит, я не одну уже надежду не оправдал, а две! Так и всё, вообще, можно проморгать!

Виктору говорю:

— Ну, куда? Помнишь, ты говорил, что у тебя какой-то верный друг есть? Ну, номером телефона которого ты ещё камеру хранения зашифровал?

Он говорит:

— Точно! Как мог я забыть! Вот это действительно друг! Напоит нас чаем, накормит! Колоссально!

Вбежал в телефонную будку и застыл. Минут десять, наверно, стоял, как столб.

— Забыл! — говорит.

— Что?

— Номер телефона его забыл, давно, выходит, не звонил.

— Да-а-а-а, — говорю, — к дружбе у нас, выходит, такое же небрежное отношение, как ко всему!

— Как же? — он говорит вдруг.

— Что — как?

— Как же, — говорит, — камеру хранения теперь откроем? Думал, уж этот телефон железно запомню, и нет!

Витя расстроился, впервые, можно сказать. Но быстро пришёл в себя, снова захохотал.

— Дурак, — говорит, — какой же я дурак! Надо поехать к нему, и всё! Поглядеть его телефон, заодно поесть!

— А живёт-то где он, хоть помнишь?

— Я всегда помню, где друзья мои живут! — веско говорит.

Ехали долго, на двух автобусах. Приехали наконец в новый район.

— Вот, — Витя радостно говорит. — Вот его дом!.. Точно!

Поднялись. Виктор звонить начал. Звонок… ещё звонок…

Не открывают!

— Да… где-то задерживается, — Витя говорит.

— Может, по справочному можно телефон узнать?

— Нет, — Витя говорит, — фамилии его точно не помню!

— Да-а-а, — говорю, — без портфелей нам уж точно домой ходу нет!

— Ладно, — Витя вдруг говорит. — Выбью уж я ему дверь! Если товарищ настоящий — простит!

— Да ты что? — говорю. — Это же взлом!

— Ничего! — говорит. — Как-нибудь! Я же вижу, как ты устал! Вижу, что домой тебе уже хочется! Мой долг, хочешь знать, выручить твой портфель и тебе отдать!

— Спасибо! — говорю. — Ты, видно, настоящий друг! — Разбежался Витя вниз по лестнице, трахнул плечом дверь, она открылась. Вбежали мы внутрь, стали телефон искать, вдруг Витя как закричит:

— Это не та квартира! Бежим!

Дрожащими руками дверь обратно приставили, вниз сбежали, в автобус вскочили.

— Да, — Витьке говорю, — знал, что до преступления мы можем докатиться, только не думал, что так быстро!

Приехали в центр, Витя говорит:

— Идея!

Я задрожал.

— Не надо! — говорю. — Я идей твоих что-то уже боюсь.

— Действительно — отличная мысль! — говорит. — Пойдём к Клопахину, отличнику нашему, возьмём у него тетради и всё спишем! Завтра в школу придём — всё у нас сделано, хоть бы что!

— А куда ж мы спишем-то, тетрадей-то у нас нет!

— Ну и что? Подумаешь! Что, у него лишних тетрадок не найдётся?

— Точно, — говорю. — Идея!

— Говорил, — Витька обрадовался, — со мной не пропадёшь!

Пришли мы к Клопахину, звоним. Открыл он, и такая вдруг тоска на лице его отразилась!

— А… это вы, — говорит.

В комнату нас провёл, потом говорит:

— Знаете что? Понимаете, я сейчас к олимпиаде физической готовлюсь, погуляйте, пожалуйста, минут двадцать, я кончу.

И прямо лицо у него — умоляющее. Чувствуется, очень он увлечён чем-то там.

— Ладно, — Вите говорю. — Пойдём.

Вышли, стали по улице ходить. Замёрзли совсем, вошли в продуктовый магазин.

— Хорошо! — Витя говорит. — Тепло тут, светло! Замечательно!

Стал от радости руки потирать, вдруг продавщица громко ему говорит:

— Ты руки не потирай, не потирай! Всё равно спиртного тебе не отпущу — мал ещё!

Я обомлел.

— Неплохо, — Вите говорю, — уже за пьяниц нас принимают. Вот это здорово.

Из соседнего отдела продавец говорит:

— Будете брать что-нибудь? Закрываться нам уже пора, хватит!

Витя говорит:

— Да нет, мы не покупать сюда пришли.

— Не покупать? — продавец говорит. — А зачем же? Колька, — кричит, — прикрой-ка дверь — разберёмся!

— Покупать, — говорю, — конечно, покупать, он оговорился!

К прилавку его подошёл, стал смотреть.

— Взвесьте, пожалуйста, эту селёдочку, — говорю.

Взвесил продавец:

— Сорок семь копеек! Платите быстро!

Я Виктору говорю:

— Надо брать!

Виктор:

— А зачем? Что мы с ней делать будем?

— Молчи!

Подошли снова к прилавку, стали смотреть нашу селёдку. Витя говорит продавцу:

— Какое-то лицо у неё невыразительное!

Продавец:

— Это чем же невыразительное?

Витя говорит:

— Глаза тусклые!

Продавец говорит:

— У самого тебя тусклые, шельмец! Покупать ты сюда пришёл — или по карманам у людей шарить? Говори.

Продавщицы кричат ему:

— Вася, скоро ты? Закрывать пора!

— Придётся брать, — Вите говорю, — есть у тебя какая-нибудь мелочь или нет?

Витя полез в карман, высыпал мне немного мелочи. Пошёл я в кассу, уплатил.

С селёдкой на отлете — в руке — вышли из магазина самые последние. И кассирша вслед ещё кричит, что шляются тут, неизвестно зачем!

Звоним снова Клопахину — у меня, стало быть, рукав оторван, у Вити на голове шарф. Открывает мать.

— Вы к кому? — говорит.

— Мы к Алёше.

— А зачем? — говорит.

— Просто так.

— Просто так? — говорит. — А селёдка зачем?

И действительно, селёдка довольно нагло торчит из бумаги, и жир с неё каплет!

— Это так…

— Ах, так? — говорит. — Не пущу!

Клопахин из комнаты вдруг кричит умоляющим голосом:

— Ребята, это вы, да? Подождите полчасика ещё, ладно?

Приходим в третий раз — сестра открывает.

— А Алёши нет, — говорит. — Он ушёл.

— Как это нет? — Витя разволновался. — Только что был! — Вошли мы все-таки в комнату, смотрим — действительно, никого.

Пошли обратно, Витя с расстройства не в ту дверь полез. Одна дверь из комнаты в коридор вела, а другая, оказывается, — в стенной шкаф. Схватил Витя эту дверь, тащит её, а она не идёт. Витя закричал тут: «Эх!» — рванул эту дверь, она открылась. И предстала перед нами картина: дверь с той стороны держит Алёша, другой рукой держится за полку в шкафу. И Витя, с богатырской его силой, и Алёшу наружу вытащил, и полку! Полка накренилась слегка, и сверху голубой стиральный порошок на Витю сыплется. Потом таз начал съезжать. Медленно сползал, долго… потом по Витиной голове, шарфом обмотанной, — бам-м-м-м!

Витя голову почесал, но всё стоит. Потом суть происшедшего стала до него доходить, повернулся он и к другой двери пошёл.

Вышли мы на улицу — Витя говорит:

— Ничего!.. Нормально! (голову потирает). Жалко, что я без фуражки был.