Календарь ма(й)я - Ледерман Виктория Валерьевна (читать хорошую книгу .txt) 📗
Из ванной доносилось жужжание электробритвы. Оно вплеталось в сон и настойчиво лезло в уши. Юрасик открыл глаза, пытаясь сообразить, где находится. Ведь он только что был у Лены, сидел за столом и смотрел на будильник. А теперь он дома, в своей постели. Просто невероятно! Значит, Глеб был прав — ровно в полночь переключается дата и наступает предыдущий день. Просто у Лены спешили часы, поэтому они успели подумать, что эксперимент провалился. Юрасик достал из-под подушки телефон, чтобы посмотреть, сколько сейчас времени. Семь часов. В школу сегодня не надо, так зачем же он проснулся так рано? Что его могло разбудить? И вдруг Юрасик подскочил как ужаленный — электробритва! Он ясно слышал ее жужжание во сне. Но сейчас он не спит, а жужжание продолжается. Неужели это правда? Не может быть!
Электробритвой пользовался только дед.
Юрасик соскочил с постели и бросился в коридор. Его сердце скакало как бешеное. Задыхаясь от волнения, он рванул дверь ванной. Перед овальным зеркалом с бритвой в руке, в своих обычных домашних брюках и без майки стоял дед. Реальный. Живой. И это был не сон.
Дед обернулся. Юрасик, чувствуя, как перехватывает горло, обхватил его за голый торс и уткнулся носом ему в грудь. От неожиданности дед выключил бритву и удивленно спросил:
— Что это с тобой? Что ты влетел как реактивный?
— Ничего, — пробормотал Юрасик. Ему не хотелось отрываться от деда, такого теплого и родного. Какое счастье видеть его и знать, что он снова рядом.
— Сон плохой приснился? — спросил дед, ероша его короткие волосы.
— Просто ужасный.
— Ну ничего, сейчас позавтракаем, и весь твой ночной кошмар забудется. А ты чего так рано встал? На дачу с родителями поедешь?
— Ну уж нет, — твердо сказал Юрасик, отпуская деда. — Я сегодня из дома и шагу не сделаю.
Глеб
В десять часов раздался звонок в дверь. Отец как раз обувался в коридоре, собираясь в магазин.
— Глеб! — крикнул он. — К тебе гости. Закрой за мной, я ушел.
Удивленный Глеб вышел из комнаты. На пороге стояла запыхавшаяся Лена.
— Мы вчера не договорили, — сказала она. — Я тороплюсь, мне сегодня на работу раньше надо. Так ты сделаешь это или нет?
— Что сделаю?
— Ты знаешь что.
— Я вчера уже все объяснил.
— Но попытаться ты можешь? Дело ведь серьезное. Я сейчас была у Юры, у них пока все хорошо. Он сказал, что время смерти — примерно три часа дня. Врачи так написали. Но приступ может начаться и раньше. Я, как освобожусь, приду к его подъезду. А ты придешь?
— Что мне там делать? Я не врач.
— Но он твой друг.
— У меня нет друзей.
Лена в упор посмотрела на Глеба и холодно сказала:
— И, скорее всего, никогда не будет. Какой же ты гад, Елизаров!
Глеб закрыл за ней дверь и в смятении заходил по комнате. Лена задела самое больное место и вновь разворошила сомнения, от которых он пытался избавиться уже два часа, с тех пор как проснулся. Незадолго до ее прихода он почти убедил себя, что все обойдется и так, без его участия, что неотложка приедет вовремя и профессора спасут. Он был согласен помочь Юрасику, но каким-нибудь другим способом, менее мучительным. Без Веры. Ну не может он с ней встречаться после всего, что было! Как они этого не понимают? С какими глазами он к ней подойдет? Что скажет? «Прости, я больше не буду»?
Глеб никогда в жизни не просил прощения. С малых лет он упрямо стоял в углу по нескольку часов, и отец сдавался первым. Он выпускал сына, так и не дождавшись заветных слов. А однажды отец, сильно разозлившись на что-то, решил проявить характер и оставил его в углу на всю ночь. Глеб проспал в углу до утра, свернувшись калачиком на полу, но прощения так и не попросил. И это были простые детские шалости, незначительные проступки. А как назвать то, что он сделал Вере? Как просить о помощи человека, с которым так поступил?
Помаявшись несколько минут, Глеб позвонил Юрасику. Тот взволнованно доложил, что дед чувствует себя великолепно и сейчас работает у себя в кабинете. А у него, Юрасика, уже наготове телефоны местной и городской неотложки. И еще открыто много страниц в интернете на тему «первая помощь при сердечном приступе».
— Ну, ты это… держись, — неловко пробормотал Глеб. — И удачи тебе.
— Спасибо. Я обязательно справлюсь, — с тихим отчаянием сказал Юрасик. — Я должен.
Он отключился. Глеб постоял не двигаясь, затем быстро собрался и выбежал из квартиры. Он несся во весь опор в сторону поликлиники, боясь остановиться даже на мгновение, чтобы не передумать. Но, едва завидев нужное здание, осознал всю нелепость и бесполезность своей затеи и встал как вкопанный. Он не мог туда пойти. Никак не мог.
Глеб повернул обратно. Он шел, едва передвигая ноги. В его мозгу мелькали картины, лихорадочно сменяя друг друга: вот Юрасик бестолково крутится возле упавшего деда, пытается дать ему воды, вот он звонит в скорую, а ему чужой бесстрастный голос отвечает, что машин нет. Вот Юрасик понимает, что дед уже не дышит, и сидит рядом, бессильно сгорбившись, а на полу валяется ненужный больше стакан.
Глеб резко развернулся и снова рванул к поликлинике. Он уговаривал себя, что только посмотрит в холле расписание врачей. И если окажется, что Вера сегодня не работает, его миссию можно считать завершенной. А что? Его просили попытаться, он попытался. А ее домашнего адреса он и в самом деле не знает.
Ему не повезло. Вера была на работе. Она как раз сегодня принимала пациентов в качестве дежурного врача. Только почему-то ни одного пациента в коридоре не было. Наверное, на майские праздники жители поселка предпочитали болеть на дачах. Глеб долго сидел в коридоре перед кабинетом, собираясь с духом. Потом доковылял негнущимися ногами до двери, глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду, и вошел.
Вера сидела за столом и что-то писала в одной из медицинских карт. Услышав звук открывающейся двери, она машинально подняла голову и посмотрела на посетителя.
Их взгляды встретились. Глеба словно ошпарило кипятком изнутри, и кровь бросилась в лицо. Он давно не видел Веру так близко, с того самого дня — дня несостоявшейся свадьбы. Но стоило ему взглянуть ей в глаза — и словно не было этого долгого года. Только вчера он стоял перед ней с гадкой усмешкой и диктовал свои условия. А она, в светлом праздничном костюме, беспомощно теребила свадебный букетик и не замечала осыпающихся на пол цветов. Он говорил, будто плевался ядом, и с каждым его словом ее лицо теряло человеческие черты и превращалось в камень. Он тогда не думал о ее чувствах, он с наслаждением топтал поверженного врага. Но сейчас ему стало мерзко от самого себя.
— Что тебе надо? — спросила Вера, не спуская с Глеба настороженных глаз. — Ты и здесь меня выследил?
Глеб ничего не ответил. Ему было нехорошо. Ноги ослабли и тряслись противной мелкой дрожью, мокрые ладони постоянно приходилось вытирать о джинсы, в ушах стоял странный гул.
— Что ты от меня хочешь?! — воскликнула Вера дрожащим от гнева голосом. — Что я должна сделать на этот раз? Уехать? Что ты опять задумал, маленькое чудовище? Ты понимаешь, что ты не даешь нормально жить своему отцу?
Глеб облизнул пересохшие губы. Его мутило, как будто он перекатался на каруселях, и все звуки доходили до него как сквозь вату. Он бессильно сполз по косяку вниз и закрыл глаза, чтобы унять тошноту. Глеб пытался взять себя в руки, собраться с силами и встать, но у него ничего не получалось. Вдруг в нос ему ударил резкий запах, он отпрянул в сторону и открыл глаза.
— Это нашатырный спирт, — сказала Вера, протягивая ему мокрую ватку. — На, еще понюхай.
Глеб отрицательно замотал головой. Эта гадость прошибла его насквозь, от носа до макушки. Но голова, как ни странно, прояснилась, и тошнота отступила.
