Огонь - Страндберг Матс (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗

Прошу вас, поверьте: я уехал из Энгельсфорса ради вас. Остаться здесь — значит навлечь на вас беду.

Близятся трудные времена. Держитесь вместе. Доверяйте друг другу. Доверяйте Матильде и Книге Узоров.

Я надеюсь и верю, что смогу вернуться.

Вечно ваш,

Н. Э.

Анна-Карин опускает письмо.

— Что там? — спрашивает Мину.

В голове у Анны-Карин стучат слова письма.

— Что там? — повторяет Мину.

Анна-Карин протягивает ей листок.

Дочитав письмо до конца, Мину переворачивает бумагу, словно ищет продолжение.

— Неужели просто взял и сбежал?.. — говорит Анна-Карин, чувствуя, как горло сжимает невидимый обруч.

Мину смотрит на нее, и Анна-Карин понимает, что именно это и произошло. Николаус сбежал.

Анна-Карин выходит в гостиную. Смотрит на стену, где висит серебряный крест.

— Я позвоню Иде, — предлагает Мину. — Пусть поищет его своим маятником.

— Нет, — говорит Анна-Карин. — Не надо. Его наверняка уже нет в городе. К тому же он не хотел, чтобы его искали.

— Ты веришь тому, что он написал? — спросила Мину. — Что он уехал ради нас?

— А ты веришь? — спрашивает Анна-Карин.

Они смотрят друг на друга.

— Да. Я ему верю.

Близятся трудные времена.

Анна-Карин смотрит на большой черный зонт, стоящий возле входной двери. Этот зонт Николаус держал над Мину и Анной-Карин прошлой осенью, вечером того дня, когда погибла Ребекка. Анна-Карин помнит, как стучал по куполу зонта дождь. Тогда она чувствовала себя под защитой Николауса.

Теперь Николауса нет. Избранницам остается рассчитывать только на себя.

18

От кабинета детского и подросткового психолога за километр несет канцелярией. Мы видим тебя! Мы следим за каждым твоим шагом!

Иногда Линнее кажется, что она обречена пожизненно приходить в это помещение. Она ненавидит подростков, которые жалуются на своих родителей. Они не понимают, что те, у кого есть родители, избавлены от необходимости каждую неделю являться сюда и выворачивать наизнанку душу перед чужим человеком, доказывая, что ты не наркоман и не потенциальный самоубийца. Если эти подростки проштрафятся, что им грозит? Подумаешь, выговор от мамы с папой! А Линнею за любую провинность могут лишить квартиры, единственного места, где она может быть самой собой.

Кстати, сегодня у Дианы из социальной службы было запланировано «посещение Линнеи на дому». Звучит так, будто они собираются вместе попить кофе, хотя на самом деле это очередная проверка. Но в последний момент «посещение» было отменено — Диану вызвали разбираться с кем-то по поводу некачественных продуктов.

Вот бы и Якоб отменил сегодняшнюю встречу.

Линнее так хочется поговорить с кем-нибудь про Ванессу, что она боится проболтаться. Но посвящать Якоба в свои отношения с Ванессой ей совсем не хочется, точно так же как не хочется говорить ему про Элиаса. Лучше уж в сотый раз перемалывать одно и то же: про детство, отца и смерть мамы.

Ванесса и Элиас — это ее сокровище, им она не будет ни с кем делиться, хотя владеть этим сокровищем тяжело и больно.

Тут открывается дверь и выходит Якоб:

— А, Линнея! Привет!

Он протягивает руку, Линнея пожимает ее. И вдруг на нее резко наваливается тоска, такая же сильная, как в те дни, когда боль от смерти Элиаса была совсем свежа.

Но это не ее тоска. Это тоска Якоба.

Я не должен был принимать ее сегодня. Следовало отменить встречу…

Линнея отдергивает руку, но мысли Якоба продолжают эхом отдаваться в ее голове.

Линнея идет следом за Якобом в кабинет, стараясь скрыть свое удивление.

— Как прошла первая школьная неделя?

— Супер.

Якоб, похоже, не услышал в голосе Линнеи иронию и просто кивнул головой.

— У тебя больше не было приступов панического ужаса?

— Нет.

Якоб не ответил, и Линнея осторожно заглянула в его мысли, чтобы понять, верит ли он ей.

…Я не могу… чем я могу ей помочь… почему я не взял больничный…

Линнея смотрит на Якоба. Несмотря на загар, его лицо кажется бледным. Вокруг глаз красные круги. Пальцы рассеянно теребят нитку, болтающуюся на отвороте шорт.

…Я должен был понять, что не смогу работать… какой я, к черту, психолог… она умерла… совсем умерла…

— Как вы себя чувствуете? — спрашивает Линнея.

— Хорошо, только немного устал.

Якоб не ожидал вопроса Линнеи, и ей даже не приходится напрягаться, чтобы услышать его следующую мысль.

…Черт, она видит меня насквозь… как в тех кошмарах, когда мне снится, будто пациенты знают, что я думаю…

— Почему тебя интересует мое самочувствие? — спрашивает Якоб, и в его голосе против воли слышатся агрессивные нотки.

— А разве нельзя спросить, как вы себя чувствуете?

Якоб откашливается и пытается вернуться к привычной роли консультанта-психолога.

— Можно, конечно… — Он старается не встречаться с девушкой взглядом. — Просто мне показалось, ты чем-то озабочена. Хочешь мне что-то рассказать?

Но Линнея уже не слышит собственных мыслей.

Ее голова занята мыслями Якоба.

Умерла его коллега, та самая, с которой он изменял жене год назад. И сейчас он думает про то, что должен был ей сказать — и не сказал, должен был сделать — и не сделал, про те часы, которые они проводили вместе и про которые Линнея совсем не хочет ничего знать.

В жизни всех людей есть второе дно. Линнея не задумывалась об этом, пока не научилась читать мысли. С тех пор как она больше узнала о жизни других людей, собственные беды уже не кажутся ей исключительными. Но сейчас она не в силах слушать мысли Якоба.

Она произносит общие слова о страхе перед будущим и несет всякую чушь. Якоб слушает ее вполуха. Только в конце разговора ей удается отключиться от его мыслей.

Последний урок пятницы, в классе жарко, и Мину с трудом удается сконцентрироваться на том, что говорит Ильва. Ребята смотрят на учительницу пустыми глазами, а она тщетно пытается увлечь их премудростями геометрии. В воздухе висят тяжелые запахи пота и влажной одежды, да еще от Ханны А., сидящей прямо перед Миной, несет резким запахом духов.

Ханна А. откидывается на спинку стула. Мину задерживает дыхание и отодвигается назад.

Ей вспоминается инцидент, происшедший в среду на уроке химии, и то, как кричала Ханна. Виктор с того дня в школе не появлялся. Мину снова подумала про улыбку, которая играла у него на губах во время общей суматохи. Чему он улыбался?

Ильва нарисовала на доске треугольник и повернулась к классу.

— Пожалуйста, потише! — приказала она.

Ее очки вспотели у переносицы.

— Давайте закончим урок на улице! — предлагает Кевин. Раздаются одобрительные возгласы. — Серьезно, давайте! Я угощу вас мороженым. Куплю большой и вкусный стаканчик!

Тут и там слышатся смешки, Ильва вспыхивает. Упирается руками в бока и устремляет испепеляющий взгляд на Кевина. Мину кажется, что Ильва дома перед зеркалом тренируется вселять страх в учеников. Но на Кевина это не действует, и он снова повторяет:

— Правда, пошли на улицу. Здесь так жарко, что думать невозможно!

Ильва переминается с ноги на ногу.

— Завтра суббота, выходной…

— Хватит! — У Ильвы лопается терпение. — Выйди вон из класса!

Она указывает пальцем на дверь. Под мышкой у нее темнеет огромное пятно, по форме похожее на Гренландию.

— Он ничего плохого не сделал! — вступается за Кевина Ханна А.

— Просто предложил вам мороженое, — ухмыляется Кевин.

— Вон! — утробно проревела Ильва. Пятно под мышкой увеличилось.

Кевин встал и пошел к выходу. У двери он обернулся и помахал классу завязанной рукой. Ильва протопала к Кевину, почти вытолкала его в коридор и захлопнула дверь.

— Вот истеричка! — тихо проговорил кто-то.

Ильва обвела бешеным взглядом класс, но не смогла вычислить виновника.