Первая заповедь блаженства - Дунаева Людмила Александровна (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Дядя Фил молча пожимал нам руки. Я повернулся к Эстонцу. Он сидел, понурившись, на диване, как мешок с сеном и никак не реагировал на то, что творилось вокруг.
— Каарел, тебе плохо? — спросила Анна Стефановна.
— Тут сильное поле, — отозвался Эстонец, — где-то рядом находится мощный источник энергии… моя электроника отказывает…
— Линять надо, и поскорее, — озабоченно произнёс Дядя Фил.
— Это невозможно! — сказала Анна Стефановна.
— Сам знаю! Но что же делать?!
Никто не смог ничего предложить, поскольку большинство, включая меня, вообще не понимало, о чём идёт речь. А расспрашивать было лень: все страшно устали. Академик вздохнул и сел рядом с Эстонцем, обняв его за плечи. По другую руку примостились Тийна и Анна Стефановна. Мы тоже уселись на диван и стали ждать…
Глава 15. Бегство
— …Илья, Илья, просыпайся!
Анна Стефановна трясла меня за плечо. Я с трудом разлепил веки.
— Всем велено подниматься в Главную студию.
Мимо нас по коридору спешили чудо-дети в сопровождении чудо-родственников. Все направлялись к лифтам.
Главная (она же первая) студия находилась на первом этаже и представляла собой театральный зал. Молодые люди с ноутбуками быстро рассортировали собравшихся, отправив взрослых в зрительный зал, а детей — за кулисы.
Декорация сцены была нам уже знакома: семь мраморных столбиков, на шести из которых сидели хрустальные совы. На седьмом столбике стояла хрустальная ваза, которая заключала в себе горку битого стекла.
— Эстонец всё-таки грохнул эту сову! — восхитился пианист Серёжа.
— Ой-ой-ой, что теперь будет?.. — покачала головой Наташа.
Тийна победоносно улыбалась.
Метресса, сидевшая в кресле неподалёку от своих обожаемых птичек, была облачена в глубокий траур. Только тяжёлый золотой браслет по-прежнему сверкал на её правой руке.
Занавес раскрылся, являя зрителям печальную картину.
— Здравствуйте, дорогие мои, — скорбно промолвила метресса. — Сегодня у нас произошло страшное злодейство. Некто не побоялся поднять руку на мою… нет, нашу святыню, на одну из священных сов, хранительниц этого Шоу…
Она показала на хрустальный гробик.
— Не знаю, как я смогу это пережить! Но ради вас я постараюсь преодолеть своё горе, ибо я не хочу портить вам праздник…
Она промокнула свои нарисованные глаза платочком.
— Итак, приступим к самой волнующей части нашего Шоу. Я попрошу соискателей выйти на сцену.
Молодые люди с ноутбуками вытолкали нас из-за кулис под режущий глаза свет прожекторов. Я зажмурился.
— Итак, — проговорила метресса, — сначала мы награждаем тех, кто заработал наибольшее количество очков в зрительском голосовании. Как вы знаете, наши зрители строги, угодить им непросто… Но всё же, у нас есть человек, получивший очень высокую оценку — девять и восемь десятых балла! Это… Илья Арсеньев! Аплодисменты! Прошу Илью выйти вперёд.
Я ничего не понял и остался стоять на месте.
— Выходи, выходи же! — толкали меня Тийна и Наташа.
— Зачем? — недоумевал я.
Наконец, кто-то из наших пнул меня коленкой, и я почти что вылетел на авансцену.
Ко мне, парадно улыбаясь, подошёл один из белокурых помощников метрессы и торжественно вручил пластиковую карточку Сертификата Гениальности и коробочку с золотой медалью — приз зрительских симпатий.
Аплодисменты перешли в овацию. Я взглянул в зал: чудо-родственники сидели, вцепившись в ручки кресел и смотрели на меня, как быки на тореадора. Метресса махнула правой рукой, и фонограмма стихла.
— Илья Арсеньев приехал на наше шоу из…
Внезапно метресса замолчала, недоумённо уставившись на монитор, стоявший на столике перед нею.
— Что за… — чуть не выругалась она и тотчас спохватилась:
— Рекламная пауза!!!
Софиты погасли. Немного привыкнув к полутьме, я увидел, что к метрессе подбежал «наш» молодой человек. Он раскрыл свой ноутбук и что-то говорил: кажется, пытался оправдаться.
— Ты идиот! — завопила метресса. — Как ты мог позволить мальчишке из интерната получить такой высокий балл?! Я же говорила, что все интернатские должны получить не более двойки! Тебя что, не учили формировать зрительское мнение?!
— Но там было написано, что он из Консервато…
— Кретины! Уроды! Стоило мне оставить вас на пару часов, и всё полетело в тартарары! Теперь под Нечаеву не подкопаешься! Я так и знала, что сегодня случится нечто ужасное! Судьба разгневалась на нас! И всё из-за этого Томмсааре! Это он во всём виноват! Он разбил мою сову! Он разбил моё сердце!..
Метресса задохнулась от избытка чувств и в изнеможении откинулась на спинку кресла. Молодые люди засуетились, предлагая ей воду и нашатырный спирт.
Но метресса покачала головой.
— Приведите его сюда! — томным голосом приказала она.
Молодые люди, вдавив головы в плечи, порскнули в разные стороны. Но Эстонец явился на сцену сам. Он вышел из-за кулис и подошёл ко мне.
— Ты сегодня прекрасно играл, Илько, — тихо сказал он, заглядывая мне в глаза. — Ты достоин своей награды… иди на место.
Я вернулся к нашим.
— Ох, сейчас что-то будет! — сказал Серёжа.
Метресса махнула правой рукой, и сцену снова залил свет прожекторов.
— Дорогие зрители, — заговорила она. — Мы прерываем церемонию Сертификации, чтобы восстановить справедливость. Перед вами виновник всех сегодняшних бед. Сейчас вы увидите, как он будет просить прощения у меня и у этих священных птиц…
Метресса встала и протянула к Эстонцу правую руку с браслетом и велела:
— Подойди ко мне и стань на колени!
Нам стало смешно. Что себе воображает эта старуха? Эстонец, разумеется, не двинулся с места.
— Быстро, кому сказано!
Эстонец не слушался. Но мы уже поняли, что с ним творится что-то странное. И нехорошее. Каарел покачнулся и судорожно прижал к груди руку с размотавшимися чётками. Метресса поджала губы, зачем-то теребя браслет.
— Ах, упрямец! — проговорила она. — Он не желает кланяться моим пташкам. Он не желает уважать верования ближних своих… Ну, ничего, мы его научим не тыкать нам в глаза своим христианством. На колени!
Эстонец не подчинился. И я вдруг понял, что оставаться на месте стоит ему невероятных усилий. Он тяжело дышал, стиснув зубы, и я увидел, как по его виску ползёт капля пота. Взгляд Каарела был прикован к золотому браслету метрессы, и в этом взгляде был беспомощный ужас.
— Прекрати! — донеслось из зала. — Прекрати, ведьма!
Это был Дядя Фил. Он рвался к сцене, но его держали сразу пятеро молодых людей.
— Ну, не будь глупеньким, красавчик сету, — не обращая внимания на академика, хищно улыбнулась метресса. — Не строй из себя святого, полуверок! Твои предки и пням кланялись, и попам каялись. На колени! НА КОЛЕНИ, Я СКАЗАЛА!
Эстонец коротко вскрикнул и резко шагнул назад, словно разрывая невидимые узы. Метресса завизжала, стряхивая с руки браслет: он вдруг странно щёлкнул и задымился.
И тут ужас что началось. Лучи прожекторов бешено заметались по залу. Поднялся дикий шум, в который вклинивались обрывки фонограмм. Пришёл в движение занавес, сцена закружилась, началась общая паника. Только мы семеро так и замерли на месте, не сводя глаз с Каарела.
Он всё ещё стоял на ногах, но голова уже клонилась к плечу, побелевшее лицо стало спокойным: сознание покидало Эстонца. Его колени подогнулись, и Тийна рванулась к брату, но в этот же миг на сцену выскочил Дядя Фил. Он метнулся к Каарелу, неожиданно легко подхватил его и взвалил себе на плечо.
— За мной!!! — взревел академик.
Вокруг нас все куда-то бежали: кто в зал, кто из зала, кто на сцену, кто наоборот. Мы устремились за Дядей Филом, пытаясь не терять его из виду в этой свистопляске. По пути к нам присоединилась Анна Стефановна.
— Филипп! Ради Бога, что происходит?! — крикнула она.
Дядя Фил не ответил: берёг дыхание.
Мы, как были в концертных костюмах (а девочки в балетных пачках) высадились на минус восьмом этаже и побежали к нашему автобусу. Я бежал позади всех, помогая Тийне, которая прыгала на одной ноге.
