Голубые люди розовой земли (Рис. М. Скобелева и А. Елисеева) - Мелентьев Виталий Григорьевич (читать книги полные txt) 📗
Положение складывалось прямо-таки убийственное. И выхода из него Шарик не видел.
Конечно, можно было поделиться своими мыслями с товарищами — ведь он прекрасно понимал почти каждое их слово. Но вся беда заключалась в том, что рассказать о своих печальных и опасных мыслях Шарик не мог.
Он в этом убедился, когда собирался идти на кухню: он все понимал в тот момент. У него нашлись самые добрые и самые умные слова, которые он выучил на языке голубых людей. Но произнести их он не мог — язык у него оказался слишком длинным. Как у сплетника или трепача. И он не подчинялся Шарику. Он болтался во рту между редкими зубами, и ничего путного, кроме мычания и приглушенного повизгивания, не выходило. И как теперь поступить — Шарик не представлял.
А поскольку будущее в его мыслях сводилось только к двум картинам — либо гибели корабля, либо собственной гибели от голода (он даже в мыслях не мог представить, что съест товарищей), то Шарику стало так страшно, что он не выдержал и завыл на своем собачьем языке:
«Ой, плохо-о-о! Ху-у-удо-о! Ши-и-бко-о ху-у-у-до-о-о!!»
Его вой, виноватый и немного жуткий, разнесся по всему кораблю, ударился о стенки и эхом возвратился на кухню.
Тревожно заморгали огоньки на стенах, что-то неуловимо и стремительно сменилось в положении корабля, и это уже по-новому испугало Шарика.
Он перестал выть, тяжело вздохнул и, поднявшись на задних лапах, достал из картотеки программу обеда, вставил ее в отверстие манипулятора, а потом открыл краник водяного бачка и с удовольствием попил прохладной, но в общем-то безвкусной воды.
По мере того как машины выдавали ему все новые и новые порции невиданных и совершенно невероятных по земным понятиям блюд и Шарик равнодушно съедал их, время от времени наклоняясь к водяному крану и запивая съеденное водой, он успокаивался и грустно думал: «А что же делать? Ну что делать, если я хочу есть, так хочу, что забываю все на свете?»
И он ел, пил, совестился и ругал сам себя, пока наконец не заснул возле самого крана с водой.
На корабле все успокоились, и только тихонько гудели невидимые машины, вырабатывавшие огромную, прямо-таки невероятную энергию, которая еще непонятным образом разгоняла корабль в безмерных, безвоздушных и черных просторах космоса, несла его к каким-то неведомым планетам в неведомых галактиках. И никто на корабле еще не знал, как незаметно к ним подбирается настоящая, не предусмотренная никакими программами полета, серьезная опасность.
Впрочем, бе?ды всегда подбираются незаметно, потому что если бы они были предусмотрены заранее, так это были бы не беды, а просто самые обыкновенные неприятности.
После того как вой Шарика прокатился по всему кораблю и вывел ив приятной, мечтательной дремоты всех космонавтов, Квач громко зевнул и, осторожно, натруженно меняя положение в кресле, сказал:
— Это что за представления? Концерты с продолжением?
Юра растерянно и извиняюще, словно он был виноват в том, что Шарик неожиданно завыл на весь корабль, попытался вступиться за собаку:
— Тоскует, наверно… Все-таки космос…
— Ну и что, что космос? — почему-то строго спросил Квач. — Если космос, так обязательно нужно выть?
— Не обязательно, конечно, но… Но, может быть, у него ностальгия…
— Это еще что за ностальгия?
— Ну… болезнь такая… Иначе еще называется — тоска по родине.
— А-а, — протянул Квач и сразу осунулся и затих.
— Я думаю, что ностальгия здесь ни при чем, — вмешался Миро. — У него, вероятно, не все в порядке с организмом — собака еще не умеет управлять своими эмоциями во время искусственного усиления гравитации. Отсюда и вой.
— Брось мудрить! — рассмеялся Зет. — Шарику потребовалось в одно место, а найти его сразу, да еще спросонья, не может. Вот и воет — взывает о помощи.
Все рассмеялись, и Зет торжественно объявил:
— Предупреждаю, разгон подходит к самому трудному этапу. Устраивайтесь поудобней — перенапряжение будет особенно сильным. Выключение двигателей произведут роботы — команда-задание на вывод на главную орбиту им отдана. Информационная связь со следящим центром налажена.
Юра поерзал и покорно устроился в своем кресле поудобней. Ровно, но как будто громче гудели невидимые двигатели, все так же, как будто ничего не случилось, перемигивались разноцветные огоньки в стенах и в полу.
На экране плыл черный и бездонный космос. В его глубинах поблескивали необыкновенно яркие, многолучевые звезды — все разноцветные, такие, как огоньки в стенах. Юра рассеянно подумал: «Почему они разноцветные?» — и сам попытался дать себе ответ: «Здесь ведь нет атмосферы и ничто не изменяет окраску света, который идет от звезд. Здесь он настоящий, подлинно звездный».
Он хотел было задремать, но мозг подбросил новый вопрос:
«А почему атмосфера твоей родной Земли искажает свет звезд? Может, наоборот, она очищает его? А здесь, в космосе, свет невсамделишный? А?»
И Юра ничего не мог ответить на этот вопрос. Потому что он пока умел только предполагать, а знать, точно знать, что, отчего и почему, он еще не знал. И тут его одолела самая настоящая, самая земная зависть к голубым космонавтам.
Подумать только — они сверстники, а вот знают, как дать роботам задание, как управлять любыми приборами, и вообще чего-чего только не делают! Вот что значит не терять времени и учиться с того самого часа, как получаешь возможность учиться.
И Юрка дал себе честное слово, что он немедленно, здесь же на корабле, будет использовать каждую минуту, чтобы учиться, узнавать новое, чтобы управлять этим новым. Сразу же приступить к исполнению своего торжественного космического обещания он не успел, потому что корабль заметно прибавил скорость. А значит, прибавилась и сила гравитации. Она вдавила Юрку в кресло, прижала да еще и прихлопнула невидимой, но очень уж ощутимой тяжестью. Не то что двигаться или учиться — даже думать и то стало невероятно трудно. Почти невозможно. И Юрка очень кстати вспомнил старинную отцовскую поговорку: «Не трать, кумэ, силы, а спускайся себе на дно».
Почему куму не нужно было тратить силы и на какое дно следовало спускаться, Юра не знал. Но поговорка показалась ему очень уместной и успокаивающей. Он смежил веки и задремал.
Сколько прошло времени, как далеко пролетел корабль и сколько сменилось на нем дежурных, Юра не помнил: он находился не то в полусне, не то в полуяви, что, впрочем, почти одно и то же. Он что-то вспоминал, над чем-то пытался задуматься, но все это быстро сменялось чем-либо другим, а то, над чем он пытался задуматься минуту назад, бесследно уносилось, вероятно, в бездонные космические дали…
Когда он задумался над бездонными космическими далями и попытался выяснить, есть ли у обыкновенных далей дно и какая принципиальная разница между обыкновенными и космическими далями, он услышал, как громко и сладко зевнул Квач, а потом крикнул:
— Дежурный! Ты что, всерьез задумал морить нас голодом? Ведь есть же хочется!
— Ребята, — замогильным голосом сказал Миро, — следящие роботы предупредили: необходима экономия продуктов. В бункерах резко сократилось количество белковых молекул, по крайней мере полутора сотен видов. Химические анализаторы и преобразователи уже получили задание проверить запасы и привести белковые молекулы к нормальному соотношению… Но… контролирующие роботы…
— Слушай, Миро, ты брось шутить! Кто мог растратить белковые запасы?!
— Я не знаю, Квач, но контролирующие роботы отмечают непозволительно щедрые траты белков, жиров, витаминов, кислот… ну и так далее.
— Твое решение?
— Постойте, ребята, — вмешался Зет. — Прежде чем дежурный примет решение, нужно подумать о главном — есть-то нам все равно нужно. Поэтому поступило предложение: вначале поесть, а потом уж решать сложный вопрос об исчезновении белков, углеводов…
— Углеводы, понимаете, почти в норме… — перебил Миро.
— Правильно, — не растерялся Зет и продолжил: — Их легче вырабатывать непосредственно на корабле, чем жиры, витамины, кислоты… ну и так далее. Как мое предложение?
