Рассекающий пенные гребни - Крапивин Владислав Петрович (читать книги без .txt) 📗
– Почему мы раньше-то не заметили огня? – прошептал Норик.
– Наверно, дверь была закрыта… Ну, как? Будем сдаваться?
– А чего еще-то…
Оська взял Норика за руку. Надавил плечом заскрипевшую дверь. Оба понуро шагнули через порог.
Норик шепотом сказал:
– Здравствуйте…
4
Старик если и удивился, то не сильно.
– А, птенчики… – Голос его был глухой и… щетинистый какой-то. Как щеки. – Сверху прилетели?
Они еще сильнее нагнули головы. Отпираться было глупо.
От камина несло по ногам густым теплом. В зябкости скального помещения это было приятно даже. Но вообще-то приятного мало…
– А идите-ка к свету, господа хорошие, – непонятным тоном пригласил старик. Оська и Норик побрели на середину кельи.
– Поворотись-ка, сынку… – Старик тяжелой рукой крутнул Оську. А потом и Норика. – Ну, ясно, что сверху. Вон сколько всего собрали на себя с цепи. Акробаты, будь вы неладны. Одно расстройство с вами…
Не понять, сердито он говорил или просто так. Ровно как-то, без интонаций.
Оська и Норик переминались. Под ногами теперь были не камни, а половицы.
Старик отошел к стене. Она была увешана корабельными фонарями, спасательными кругами, мотками тросов разной толщины. Есть там короткие с узелками?.. Старик со скрипом открыл железный шкафчик, зашарил в нем. Сказал, не оглянувшись.
– Ты, желтенький, давай-ка снимай штанишки.
Норик часто задышал.
– А я… после него, да? – с печальным пониманием уточнил Оська.
– У тебя разве тоже порваны? – Старик обернулся. В заскорузлых пальцах его была граненая игла с похожей на шпагат нитью. Видать, парусная.
– У меня… да, – тут же нашелся Оська. – Только чуть-чуть, у кармана. Я сам зашью, дома!
Норик обрадованно выбрался из штанов, отдал их старику. В плавках и рубашке отошел к камину. Затанцевал там, потирая ссадины. Старик сел на табурет, надел желтую материю на растопыренные пальцы.
– Распорол, однако… Ну, ладно, тонкой работы не обещаю, а прочность будет с гарантией. – И заработал изогнутой иглой-великаншей.
Странно: не ругал, не грозил, не упрекал. Или это еще впереди?
Оська осторожно спросил:
– А почему внизу решетка? Раньше не было.
– От ворья решетка, – подтвердил старик догадку ребят. – Повадились нехристи. Вы, небось, наверху сами видели двери-то… Жулики, они всегда снизу лезут. Кто сверху, по цепям, тот без корысти. По глупой своей лихости или по другим причинам, но не для наживы…
– Мы не по лихости, – негромко сказал от камина Норик.
Старик вскинул на него от шитья глаза.
– Глянь-ка сколько царапин у тебя. Высветились на огне. Ну, герой…
– И Оська тоже, – сказал Норик.
– Похоже, что тоже… Ты, значит, Оська? – Старик обернулся.
– Да. А он – Норик.
– Ну и ладно. А я Иван Сергеич, как Тургенев, который про Муму написал. А чаще Сильвером кличут. Слыхали, небось?
– Слыхали, – признался Оська.
– А почему Сильвером? – спросил Норик.
– “Острове сокровищ” читали, небось?.. Ну вот. По причине одноногости, значит. – И он деревянно притопнул правой, явно неживой ступней.
Оська и Норик виновато молчали.
– Норик, ты вот что. Возьми-ка из шкафчика зеленый бутылёк. Намажь все ранения себе и другу. Там такая жидкость лечебная…
– Щипучая, наверно, – безразличным тоном заметил Оська.
– А вот и нет. Не щипучая, не жгучая. Этот рецепт я специально для внучки составил, когда вот такая была, – Старик поднял над коленом ладонь с иглой между пальцами. – Не хотел, чтобы кроха роняла слезы, когда болячки мажут. Я ее, боль-то, и сам не переношу. Даже самую малую. С той поры, как ногу оборвало…
– На войне, да? – тихо спросил Оська.
– Не на войне, после уж… Был такой, как вы. Пацаны отыскали в бункере круглую железяку и давай расковыривать. Думали, коробка с патронами, а оказалась мина… Ума-то не было… Двоих на месте положило, а мне вот ногу напрочь, по щиколотку…
Старик, видимо, не впервые рассказывал свою историю. Говорил спокойно и все махал иглой.
– Такое вот дело… Говорят, что при этих случаях шок бывает и человек сперва боли не чувствует. Какое там “не чувствует”. Помню, я аж задохнулся от нестерпимости и в глазах краснота. Хорошо, скоро в бессознательность впал. И очнулся уж в госпитале, после операции… С тех пор вот и не терплю ничего болезненного, просто аллергия на это, выражаясь по-научному. И другим никакой боли не желаю…
Оська и Норик мазали ссадины маслянистой жидкостью. Она и правда не щипала, холодила только.
Норик сказал с виноватостью:
– А говорят, что вы линьками тех, кого поймаете…
Вот болтун! Напрашивается, что ли?
Старик перекусил нитку.
– Держи работу… Мало ли что про меня говорят. Это потому, что я сам велю так говорить. Тем велю, кто здесь побывал. Чтобы другим неповадно было… Потому немногие и лазают. За все время десятка полтора было таких героев. В основном тех, кто у Николы Чудотворца просил что-то заветное… Вы ведь, наверно, с тем же, а?
– С тем же, – шепнул Норик, натягивая штаны. И спохватился: – Спасибо. Крепко так зашито.
љ– Носи на здоровье… А с какой просьбою к Николе спустились, я не спрашиваю. Не каждый скажет. Главное, чтобы сбылось. Дай вам Николай Угодник удач…
Да, ничуть не свирепый был Сильвер. Наоборот. У Оськи даже в глазах защипало.
Сильвер спросил:
– Чайку хотите?
Чай у легендарного Сильвера – это разве не заманчиво? Еще одно приключение. Оська глянул на часики. Солнце заходит в семь, а была только половина шестого.
– Конечно хотим! Норик, время еще есть.
– Да.
– Вот и ладно. А то гости у меня не часто, больше все один…
Сильвер выставил на дощатый стол три щербатые фаянсовые кружки. Вышел куда-то и скоро вернулся с булькающим чайником – синим с черными оспинами отбитой эмали. Прямо на доски высыпал из холщового мешка крупные сухари. Белые и черные вперемешку. Стукнул о стол стеклянной сахарницей с кусками рафинада.
– Ну, давай к столу, босоногий экипаж.
– Мы свои башмаки наверху оставили, – оправдался Оська за себя и за Норика.
– Понимаю… А я вот босиком постоянно гулял. До десяти годов, когда случилось это… До сих пор снится порой, что мальчишка я и бегаю по берегу, ракушки ищу. И будто камушки колют ногу, которой нет уже полвека… Ну, садитесь, садитесь.
Оська впервые в жизни пил чай вприкуску. Норик, кажется, тоже. Колотые куски сахара надо было макать в кружку, а потом сосать их. Вкуснотища такая! Старик макал и сухари. А Оська и Норик с треском кусали их сухие – зубы-то крепкие. И поглядывали по сторонам.
В углу белела зачищенным деревом коряга с вырезанными головами Горыныча. На стенах среди канатов и фонарей висели деревянные маски. Смешные и страховидные. И всякие фигурки.
– Иван Сергеич, это вы сами вырезали? – не сдержал любопытства Норик.
– Кто же еще… Я ведь с малолетства-то хотел в моряки, как вся наша ребячья братия тогда. Ну, а после того случая какая служба? Рыбачил, правда, в артели, яличником был в Большой бухте, когда катеров еще не хватало. А потом вот увлекся этим занятием, деревом. Удивительное, скажу вам, искусство, когда в него вникнешь. Скульптуры для парков и скверов вырезал, рамы для картин. А особое дело – иконостас в этой церкви. Сам до последнего узора все придумал, сам все резал из разных пород. И раму особую для чудотворного образа – тоже. С той поры и прикипел, можно сказать, к этой церкви, определился то ли в сторожа, то ли в старосты. Хотя, по правде говоря, по молодости особо верующим не был…
– А образ тот… с ним, значит, все в порядке? – осторожно спросил Норик.
– Про это не беспокойся, в порядке. Можно сходить, посмотреть, если будет желание. Не сейчас, конечно. Нынче вы умаялись, куда уж вам наверх. Три сотни ступеней…
У Оськи сразу заныли ноги. А Норик быстро спросил:
– Значит, нам можно еще придти?
– Ну а чего ж… Только не по цепям. Про это договорились?
