Детская книга для девочек - Му Глория (лучшие книги онлайн txt) 📗
Геля вертелась на кожаном диванчике и мысленно верещала: «Извозчик! Это извозчик! Я поеду на живом настоящем извозчике с живой, настоящей лошадью, как в кино! Умереть-уснуть!»
— В Евангелическую больницу, любезный. — Василий Савельевич расслабленно откинулся на пружинной подушке, но вдруг с силой хлопнул себя по лбу: — Ах ты, ччч… — покосился на Гелю и спокойнее закончил: — Чуть не забыл! Уважаемый, не затруднит вас сперва в Мясницкую часть заехать? Тут недалеко.
Лошадь резво зацокала, сворачивая в переулок, а Геля буквально остекленела. Дом Рындиных стоял на Покровском бульваре. Это же совсем рядом с домом, ее домом, где она живет по-настоящему, с мамой, папой и братом Эраськой!
Ах, если бы кое-кто реже пялился в зеркало и хоть раз додумался выглянуть в окно!
Бульвар же почти не изменился за сто лет, вот и дом знакомый, с колоннами, и трамваи бегают, и… И вовсе Москва не скукожилась от мрачной тучи, сплошь затянувшей небо. Высотки-то нет на Котельнической, не построили еще. И дома нет, на углу Подколокольного, нету дома, большого, со скульптурами, вот город и кажется меньше, ниже.
Коляска остановилась у церкви, Василий Савельевич спрыгнул, сказал Геле:
— Прости, дружочек. Забыл предупредить на службе, что меня не будет и где искать в случае чего, — и, придерживая котелок, побежал к зданию с каланчой (где, надо думать, располагалась полицейская часть), да так скоро, что Геля даже не успела предложить ему свой мобильник — чего бегать, если можно позвонить?
Хорошо, что не успела. Потому что никакого мобильника у нее не было. И ни у кого не было — не придумали их еще, мобильники.
Следом пришла совсем ужасная мысль — а дом на Солянке? Ее дом? Он есть? А вдруг еще не построили?
Даже если и есть — все равно. Мамы, папы, а тем более брата Эраськи там точно нету. Не родились потому что. И такое горькое сиротство нахлынуло на нее в этот миг, что впору разреветься.
— Барышня хорошая, дай копеечку на пропитание, — послышался откуда-то снизу жалобный голосок.
Геля опустила глаза и увидела, что у коляски стоит маленький, невообразимо чумазый бомжонок и тянет к ней грязную ладошку ковшиком.
— Но у меня нет никаких денег, — ответила растерянно и заторопилась, оправдываясь, чтобы малыш не подумал, будто она жадничает, — честное слово — нету! Подожди минутку, вот сейчас вернется мой папа…
Вдруг, словно из-под земли, появился бомжонок повыше и покрепче, отвесил маленькому подзатыльник, процедив сквозь зубы:
— Я тебе че говорил? Эту не трогать! Чтоб не видал больше!
Мальчонка ойкнул и, прикрывая голову руками, бросился бежать.
— Ты что, дурак? — закричала возмущенная до глубины души Геля. — Маленьких нельзя бить! Найди себе такого же лося и дерись, а маленьких — это подло!
— А ну-ка, я тебя сейчас кнутом, волчье семя! Брысь отседова! — поддержал светскую беседу извозчик.
Драчун отпрыгнул на безопасное расстояние, сдвинул на затылок картуз с треснутым козырьком, прищурившись, ожег Гелю недобрым взглядом желтых глаз, презрительно сплюнул и неспешно, цепкой хулиганской походочкой удалился в сторону Подкопаевского.
Скоро и доктор Рындин прибежал, запрыгнул в коляску и скомандовал:
— Едем!
«Бегает все время, как мальчишка», — с умилением подумала Геля, а вслух наябедничала:
— Папочка, тут один большой мальчик только что ударил маленького, представляешь?
— Да что ты? — фальшиво удивился Василий Савельевич. — Поверить не могу! Такие скверные манеры в наших версалях?
— Шутишь, да? Хочешь сказать, что это обычное дело?
Василий Савельевич развел руками — мол, не одобряю, но что же тут поделать.
Извозчик тем временем развернул свою чудесную лошадку и выехал обратно на Покровский.
Дорожное движение у них тут было ого-го! Такое же, как в ее Москве, только, кроме трамваев и автомобилей, по дороге мчались конные экипажи попроще, вроде того, в котором ехала Геля, и совсем нарядные, лаковые, с желтыми колесами. Машины, больше похожие на нелепые, вычурные игрушки, пугали лошадей зычными гудками. Извозчики бранились, им охотно отвечали шоферы в очках-консервах, крагах и кожаных кепи.
На углу, у переулка, стоял ужасно усатый милиционер с саблей (городовой, вот как называется, вспомнила Геля), но люди все равно перебегали дорогу, где хотели, и не только мальчишки, но даже взрослые тетьки в огромных шляпах и узких длинных юбках.
В общем, Геля окончательно почувствовала себя дома — Москва как Москва, все такая же тесная, шумная и непослушная.
Все равно было жаль, что приехали так быстро, Геля опомниться не успела, а лошадка уже завернула с Воронцова поля в какой-то узкий проезд и остановилась у краснокирпичного здания с круглыми башенками и высокими остроконечными окнами — просто готический замок, затерявшийся в московских дебрях.
Геля ожидала, что и внутри будет темно, мрачно и готично, однако ошиблась — высокие окна наполняли помещение воздухом и светом. По коридору шныряли деловитые, как мыши, женщины в серых платьях и длинных белых фартуках с красным крестом, в гардеробе толпились какие-то бабы в платках, бледный мужчина с моноклем нервно постукивал тростью у кабинета с медной табличкой «рентгенъ».
Геля и Василий Савельевич двинулись вдоль ряда одинаковых дверей.
— А почему больница евангелическая? — спросила Геля.
— А потому что учреждена по инициативе трех пасторов — Фехнера, Дикгофа и Нефа и построена на средства прихожан московских лютеранско-евангелических приходов, в том числе промышленника Банзы и коммерсанта Прейса. В память «чудесного избавления Государя императора Александра II от угрожавшей ему в Москве 19 ноября 1879 г. опасности», — объяснил Василий Савельевич.
— А какая опасность ему угрожала?
— Народовольцы пытались взорвать императорский поезд под Москвой.
— Прямо бомбой? — ужаснулась Геля.
— Да что ты, как можно. Мешком с пряниками, — серьезно ответил доктор.
Геля фыркнула и подумала — все как у нас! Террористы, коммерсанты…
Василий Савельевич наконец выбрал одну из дверей, коротко постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.
— Точность — вежливость королей! — приветствовал его тщедушный человечек в белом халате. — Вы ровно в назначенное время!
— Здравствуйте, Эвальд Христианович. — Василий Савельевич пожал радушно протянутую паучью лапку.
— Аполлинария Васильевна, не могу выразить, как я рад видеть вас в добром здравии! — Улыбка Эвальда Христиановича была столь искренней и открытой, что Геля ему сразу поверила — рад, действительно рад — и невольно улыбнулась в ответ.
Хоть доктор Гильденштерн, без сомнений, и был похож на паучка, Геля сразу же про себя окрестила его Веселый Йорик.
Жизнерадостный нрав доктора несколько контрастировал с его внешностью — Эвальд Христианович был узкоплеч и худ сверх всякой меры, а тощая кадыкастая шея едва удерживала большую голову со впалыми щеками, до смешного напоминавшую известный пиратский символ. Прилизанные мышастые волосенки ничуть не скрадывали эту кладбищенскую красу. Однако он был так приветлив и мил, что Геля с первых же минут почувствовала к нему расположение.
— Но что же мы стоим? Прошу вас! — Эвальд Христианович указал на два тяжелых кресла, а сам нажал медную кнопку на столе.
Через минуту вошла женщина (деловитая серая мышь в белой косынке), и Гильденштерн обратился к ней:
— Нельзя ли нам чаю, фрау Холле?
Принесли чай в стаканах с подстаканниками (как в поезде), и хозяин кабинета стал потчевать Гелю лакричными леденцами, которые та незаметно рассовывала по карманам, — отведать это лакомство, воняющее пилюльками, она не согласилась бы даже из симпатии к милейшему доктору Гильденштерну.
— Что ж, я нахожу Аполлинарию Васильевну вполне здоровой физически, — заявил Эвальд Христианович, окидывая пациентку быстрым взглядом. — А некоторая бледность, вероятно, является следствием длительного пребывания в четырех стенах.
