Седьмой канал - Кисилевский Вениамин Ефимович (первая книга .TXT) 📗
В папином кабинете Глеб никогда раньше не был и рассматривал сейчас все с большим любопытством. Особенно его заинтересовали большие фотографии на стене. Их было много, десять штук, и повешены плотно одна к другой, в одинаковых металлических рамочках. На фотографиях — одни мужчины, почти все с усами и бородами, со строгими, немного грустными глазами. Наверное, какие-нибудь знаменитые врачи.
Папа повесил в шкаф пиджак, надел вместо него белый халат, а на голову белый колпак и говорит Глебу:
— Ты, сынок, здесь посиди, подожди меня. Только никуда не выходи, слышишь? Если скучно станет, посмотри журналы. Я постараюсь недолго. — И вышел, а дверь открытой оставил. Глеб так и не понял — по забывчивости или специально.
Оставшись один, Глеб сначала походил по кабинету, во все углы заглянул, потом принялся смотреть в окно, выходящее в больничный двор. Папа все не шёл. Тогда он взял сшитые вместе журналы «Здоровье», лежащие на полке, сел на диван и начал рассматривать картинки. Полистал журнал, который сверху, и вдруг почувствовал, что кто-то на него смотрит. Поднял глаза — а в коридоре напротив открытых дверей стоит маленькая, едва ли старше пяти лет, девочка.
— Ты зачем сюда вошел? — спрашивает девочка. — Ты новенький? Доктор увидит — ругать тебя будет.
— Не будет, — улыбнулся Глеб. Не словам ее улыбнулся, а потому что девочка очень смешная была. Крепенькая такая, тугощекая, глаза темные, блестящие, как спелые вишни, а над ними бровки в одну линию строго сдвинуты.
— Ты из какой палаты? — продолжает допрос девочка. — Как твоя фамилия?
Конечно, не следовало девчонке морочить голову, надо было оказать ей сразу, кто он и что здесь делает. Он бы так и поступил, если бы она, совсем еще маленькая, не говорила голосом Натальи Викторовны, когда та сердится. Глебу вдруг захотелось сказать что-нибудь такое, ну совсем уже такое, чтобы девчушка сразу свои учительские манеры растеряла. Встал с дивана, заложил руки за спину, прошелся взад-вперед по кабинету, потом останавливается перед ней и строго, по-взрослому говорит:
— Я не из палаты. Я ваш новый врач. У меня ученая ступень. Приехал из Москвы, из министерства.
Думал, что девчонка сразу рассмеется, но та от удивления только рот раскрыла, и глаза у нее круглыми стали.
— Из к-какой Москвы?
— Вы что, Москву не знаете? — Он специально с ней на «вы» заговорил, как папа с больными. Чтобы солиднее было. — Москва — столица нашей Родины, там все медицинские министерства.
Наверное, из-за этого «вы» девочка совсем растерялась. Поверить, конечно, не поверила, но на всякий случай тоже на «вы» заговорила:
— И вовсе вы не врач!
— Вот начну вас оперировать, тогда узнаете, врач я или не врач! — стоит на своем Глеб.
— А меня уже оперировали, вот! Мне завтра швы снимать будут!
Глеб не понял, о каких швах она говорит и как можно их снимать, но виду не подал.
— Мы еще посмотрим, надо их снимать или не надо!
Эх, жалко, очков у него нет! Сейчас бы в самый раз снять очки, протереть стекла, снова надеть их и покашлять. Пришлось только покашлять, так, без очков.
— Вот видите, вовсе вы не врач, — развела немного бровки девочка, — вы больной, у вас кашель. Вам надо горчичники поставить, а еще лучше банки.
— Это я от своей ученой ступени кашляю, — говорит Глеб. — Не нужны мне никакие банки.
— Врач не может быть таким маленьким!
— Нет может! Я знаю одного доктора, так он ростом почти такой, как я. Только с усами.
— А почему же у вас усов нет?
— Потому что… потому что я их сбрил! В нашем медицинском министерстве не разрешают с усами ходить. Кто с усами и без сменной обуви — сразу выгоняют!
— А если вы врач, почему же тогда без халата?
— Сейчас придет мой заместитель, доктор Зайцев, и принесет. Я его как раз послал за халатом.
Может быть, глаза у нее расширились бы еще больше, но больше было просто невозможно.
— Какой доктор Зайцев? Валентин Евгеньевич?
— Да! Валентин Евгеньевич!
— Ваш заместитель???
— А то чей же? Конечно, мой.
— Врун ты, а не врач! — закончила разговор девочка. — Вот скажу Валентину Евгеньевичу, как ты про него говорил, он тебе задаст! — И убежала.
Глеб, оставшись один, сначала похихикал немного, а потом пожалел, что девочка ушла. Очень интересно было с ней разговаривать. И еще ему понравилось, как она возмутилась, когда он папу своим заместителем назвал. Может быть, зря этот спектакль устроил? Все-таки она в больнице лежит, операцию ей делали. А завтра швы снимать будут. Пойти поискать ее? Правда, папа не велел выходить из кабинета. Но девочка вернулась, сама — выставляет из-за двери свою круглую рожицу и спрашивает:
— Что же тебе халат не несут? — И улыбается хитро.
И Глебу вдруг очень захотелось сделать ей что-нибудь хорошее — чтобы девчушка обрадовалась, засмеялась, чтобы забыла про свои швы. Она, наверное, пока в больницу не попала, любила посмеяться. У нее такие щеки яблочками — словно специально для смеха. Но что он может для нее хорошего сделать?.. И тут же сообразил. Вынимает из кармана пеструю шапочку с длинным козырьком, которая была сначала Димина, а потом его, и говорит:
— Возьми. Я тебе дарю.
У девчушки сразу глаза загорелись. Очень любят девчонки всякие новые вещи, особенно разноцветные. Девчушка делает два шага вперед, потом останавливается, смотрит подозрительно на Глеба и тихо спрашивает:
— А почему ты мне ее хочешь подарить? Ты ведь мне чужой.
— Никакой я не чужой, — отвечает Глеб. — Просто ты раньше меня не знала.
— Не обманываешь?
— Не обманываю.
— Честное слово?
— Честное-пречестное.
Девчушка подходит и руку к шапочке протягивает так, будто боится, что она горячая и об нее обжечься можно. Думает, наверное, что Глеб в самый последний момент руку отдернет и гоготать начнет. Не верит все-таки. Глеб это понял и, чтобы никаких уже сомнений не было, сам надевает ей шапочку на голову. Девчушка ее тут же с головы снимает, начинает рассматривать со всех сторон, потом снова надевает, и лицо у нее такое, что смотреть одно удовольствие. Глеб смеется вместе с ней, и ему нисколечко, ну вот нисколечко не жалко, что шапочка теперь не его.
— Спасибо, — говорит девчушка.
А Глеб отвечает так, как взрослые говорят, когда подарки делают:
— Носи на здоровье.
Стал думать, что бы еще хорошее сделать, но больше ничего придумать не мог.
— Хочешь, картинки в журнале посмотрим?
— Хочу, — говорит девчушка. Забыла, наверное, что они в кабинете Валентина Евгеньевича, села рядом с Глебом на диван. А потом вспомнила: — Пойдем отсюда, здесь доктор Зайцев живет.
«Живет»! Окажет тоже! Папа здесь работает, а не живет. И тут Глеб вспомнил, почему он в больнице. Что-то долго папа не возвращается. Плохи там, видно, дела. Говорит девчушке:
— Сиди, не бойся. Валентин Евгеньевич — это мой папа. Я тоже Зайцев, только Глеб. Слушай, ты знаешь того пацана, которого сегодня оперировали? Что вместо воды уксус выпил.
— Знаю, — говорит девчушка. — Его Лешей зовут. У нас здесь все за него очень переживают. Только ему все равно повезло.
— Да ты что? — даже подпрыгнул на месте Глеб. — Думаешь, что говоришь? Ничего себе повезло!
— Потому что с ним мама сидит. Когда мама сидит, не так страшно.
— Почему же с тобой мама не сидит?
— Не разрешают. Она только приходит. А Леша может умереть? Что тогда с его мамой будет?
— Не бойся, не умрет, — успокаивает Глеб. И вдруг подумал: «А что, если может? Не зря ведь папа не решался так долго делать операцию и прямо с вокзала его смотреть поехал. И на сердце у папы неспокойно… Сидит сейчас, наверное, Лешина мама, плачет…»
Глеб на секунду представил, как все было бы, если бы такое с ним случилось и над ним мама плакала. Даже холодок по коже пробежал. А тут еще девчушка говорит некстати:
— Знаешь, он так стонет, что я близко к его палате подходить боюсь.
Лучше бы она этого не говорила. Хуже нет, когда все понимаешь, а помочь не можешь. Хотя, почему же? А Лог? Что, если случай с «Жигулями» вовсе и не совпадение? И Глеб на всякий случай произнес тихонечко: «Лог!». А потом не столько девочке, сколько себе оказал:
