Последняя война - Булычев Кир (читать книги .TXT) 📗
Павлыш убрал посуду. Наступило неловкое молчание. Ранмакан ждал, что скажет доктор. Доктор, глядя на Ранмакана, думал, как это сделать лучше, легче, безболезненней. Перед ним сидел, опершись на подушку, человек с очень бледным, голубоватым лицом и с иссиця черными прямыми волосами. Натянутая на лице кожа оттягивала книзу углы его черных глаз, и оттого выражение лица человека было скорбным. Туго сомкнутые губы также были опущены уголками книзу. Щеки и подбородок были гладкими. «Волосы на лице не растут», — подумал Павлыш.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Ранмакан из Манве, — сказал тот.
В комнату вошла Кирочка Ткаченко. Павлыш уступил ей кресло, а сам отошел на шаг назад, не спуская глаз с пациента и пульта сразу.
— Манве — это город, в котором вы живете?
— Да, это город. Чего спрашивать? Вы и без меня знаете.
— Нет еще, — сказал доктор, и по всему видно — сказал правду. — Сколько вам лет?
— Тридцать, — сказал Ранмакан.
«Значит, тридцать четыре по нашему счету, — подумала Кирочка. — У них год длиннее».
— У вас есть семья, родственники?
— Никого у меня нет, — сказал Ранмакан. Допрос ему не нравился. — Возьмите мои документы и посмотрите.
— Документов ваших у нас нет.
— А зачем вам все про меня знать?
Ранмакан думал, что на такой невежливый, даже наглый вопрос последует вспышка гнева тюремщика. Но тот сделал вид, что не обратил внимания на вызывающее поведение пленника.
— Мы очень мало знаем о вас, — сказал Павлыш. — И нам, очевидно, в будущем придется работать вместе. Вот И хочется познакомиться.
— Так не знакомятся, — сказал Ранмакан. — Вы все у меня хотите узнать, а про себя — ни слова.
— В свое время сами расскажем. Хорошо, что у вас нет семьи.
— Почему?
— Потому что она погибла бы.
— Как так?
— Погибла бы в той войне, жертвой которой стали и вы.
— Ну, меня не сильно повредило. А что, большие жертвы?
— Да, большие.
— А вы — санитарный отряд, благотворители?
— В какой-то мере мы — санитарный отряд.
— Тогда развяжите меня и отпустите. Я уже здоров. Может, чужую койку занимаю.
— Вы не связаны. Скоро вам принесут одежду, и тогда сможете встать с постели. Но вряд ли вам удастся сейчас уйти отсюда.
— Ага, так я и знал. Я у вас в плену.
— Нет, Ранмакан из Манве, — сказал доктор. — Проблема куда сложнее. Вы в плену у себя. У своего города, у своего мира.
Ранмакан посмотрел на женщину с желтыми волосами. Та сидела не шевелясь и перебирала пальцами (как у них много пальцев!) край белой одежды. Волнуется. Ранмакан чувствовал приближение чего-то страшного, не направленного против него лично, но тем не менее очень страшного; он хотел бы оттянуть это страшное, которое таилось в ответах на его же вопросы, а тогда надо было бы замолчать и ничего не спрашивать, но Ранмакан не мог остановиться.
— Что случилось с городом? — спросил он.
Он не хотел, чтобы ему отвечали, потому что уже знал ответ.
— Ваш город погиб, — сказал доктор.
Ранмакан почувствовал, что за ним следят тысячи глаз, что он, маленький, одинокий, голый и беззащитный, как насекомое, приколотое к листу бумаги, виден всем и подвластен всем бедам. Частично он был прав: на него сейчас смотрели собравшиеся на мостике Загребин, Снежина, Христо, Антипин, и сидящие в лаборатории корона Вас и корона Аро, и десятки приборов, регистрирующие каждый звук, произнесенный первым человеком, каждое движение его век.
— Так, — сказал Ранмакан и веря и не веря доктору. — Город погиб. А люди?
— Люди погибли тоже.
— И что же, я один живой остался?
— Да, вы один.
— Как же?
— Вы разрешите, я отвечу на этот вопрос позже? — спросил доктор. — Это довольно сложно.
— Нет, — сказал с неожиданной яростью Ранмакан. — Вы мне ответите сейчас. Сейчас же!
— Не волнуйтесь. Мы обязательно ответим.
— И сейчас же!
— Хорошо. Но правда, как вы наверное знаете, часто бывает нелегкой.
— Все лучше, чем вранье. Мы проиграли войну?
— Никто войну не выиграл.
— Мир?
— Обе стороны проиграли войну, — сказал доктор. — Никто не выиграл. Все погибли.
— А вы?
— Нас тогда не было на вашей планете.
— Так… А где же были? По небу летали?
— Примерно так. Мы летали по небу. Вернее, мы жили у себя дома, на других планетах.
— Вы что же, не с Муны?
— Если Муна — название вашей планеты, то тогда мы не с Муны. Мы даже не из вашей звездной системы.
— А что вы тут делаете?
Ранмакан задавал вопросы быстро, не успевая осмыслить ответы на них, еще не до конца понимая, что же произошло, и не до конца веря своим ушам и своим глазам. Хотя все это не было сном, это была реальность, непонятная, хуже любого сна.
— Мы прилетели, чтобы помочь вам.
— Мне?
— Всем вам, кто жил на Муне.
— Вы говорите — все погибли. А много осталось?
— Никого.
— А у них, у пьи?
— Это ваши враги? Тоже никого. Ваши бомбы уничтожили всех людей на планете.
— Этого не может быть!
— Это случилось. Мы узнали об этом слишком поздно. И когда прилетели сюда, никого не застали в живых.
— И я один…
— И вы тоже погибли.
— Так я на Дальнем свете?
— Нет, вы живы. Мы, если можно сказать, воскресили вас.
— Я был мертв?
— Да.
— И сколько времени?
— Больше года.
— Но я только вчера…
Ранмакан осекся. Они говорили правду. Они, конечно, говорили правду, просто такую невероятную правду, что в нее невозможно поверить. И вот он один, и может, это даже не он, не настоящий он…
— Мы надеемся, что вы будете не одиноки. Так же, как мы вернули к жизни вас, мы постараемся вернуть к жизни других людей. Техника и наука Галактического центра…
— Ему надо отдохнуть, — сказала Кирочка.
— Отдыхайте. Мы потом придем, — сказал Павлыш. Ранмакан не возражал. Он не хотел спать, но он хотел остаться один.
Павлыш и Кирочка вышли из комнаты. Перед уходом Павлыш включил автоматику. Если человек станет буйствовать, автомат усыпит его.
Но Ранмакан не собирался буйствовать. Он закрыл глаза и лежал неподвижно. Только приборы продолжали равнодушно отмерять биение его пульса и дрожь его нервов.
4
На следующий день Ранмакан вместе с Павлышом поднялся на мостик. Загребин включил для него экран, и Ранмакан долго стоял, вглядываясь в расплывчатый за сеткой дождя город, на разрушенные дома и пустые улицы.
Он был последним человеком на планете. Он не знал, можно ли верить пришельцам с их обещанием найти и вернуть к жизни других людей. Ранмакан находился во власти тупого длительного шока; он мог есть, спать, говорить, пользуясь черной коробочкой; он старался верить в то, что, кроме него, не осталось на планете ни одного живого человека, что воздух планеты смертелен для людей, что уже год, как нет в Живых ни пухленькой продавщицы в магазине у порта, ни его начальника — впрочем, чего его жалеть? — ни полицейских В синих шлемах, ни соседского парнишки, который построил из фанеры автомобиль и никак не мог придумать, из чего сделать к нему колеса.
Ранмакан старался верить, но все-таки не верил. Он знал и этой уверенностью не желал делиться с пришельцами, что где-то — или далеко на севере, или в горах Ракуны — живут еще люди. Что куда-то не проник ядовитый воздух. Да и как можно отравить весь воздух? Представить себе гибель своей планеты — выше возможностей мелкого таможенного чиновника, которому, в сущности, никогда не приходило в голову, что война сможет прийти так далеко на юг, к маленькому тихому Манве.
Ранмакан вспомнил, что был незадолго до войны в визоре — смотрел ленту, в которой показывали, что после войны вое погибнут. Но в той ленте двое оставались в живых — девушка и парень. И они долго шли по опустевшей планете и в конце концов нашли других людей. Конечно же, нашли. Ранмакан вспомнил, ему говорил кто-то, что картину скоро запретили. Страна готовилась к войне, и нельзя было подрывать боевой дух. Но картину он успел посмотреть.
