Лето кончится не скоро - Крапивин Владислав Петрович (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗

7. Отвертка

Баба Дуся, конечно, любила Шурку. Но, как уже известно, зря не баловала. И когда он появился дома, устроила нахлобучку:

– Это где же тебя черти носили, бессовестная ты личность! Ушел с утра, на часах уже четыре, а его нету и нету! В милицию уже собралась идти, вот срам-то был бы! Отвечай, где болтался!

– Баб-Дусь! Я…

– Молчи, когда старшие говорят!

Шурка с сокрушенным видом стоял посреди комнаты. Нагнулся, стал раскручивать отвороты брюк и вытряхивать оттуда листики и сорняковые семена. Глянул исподлобья:

– Ну так что? Отвечать или молчать?

– Сперва молчи, потом отвечай! Где был?

– Заигрался…

– Заигрался! На целый-то день! Один!..

– Да не один я! Познакомился! Там такие ребята…

– Вот-вот! – В голосе бабы Дуси прозвучала паническая нотка. – Началося! Связался со шпаной…

– Да не со шпаной! Наоборот! Ну честное слово! Знаешь какие… замечательные! – Шурка выпрямился.

– Были бы замечательные, сказали бы: «Тебя небось дома ждут».

– Они и сказали. Потом… Даже проводили… А сперва мы про время позабыли. Потому что гуляли, а тут как раз дождь, а после мы сушились и рассказывали… истории всякие… Ну и вот… Баб, ты подожди ругаться, я уж сразу во всех грехах признаюсь…

– Господи-светы! Чего натворил?

– Картошку не купил. А деньги проел на мороженом… Ну, потому что они меня бананами угостили и всем пить захотелось, а больше ни у кого денег нету, только у меня… Вот я и купил на всех… Баб, я бутылки соберу и одам. На эту сумму!

– Не хватало еще, чтобы ты по помойкам лазал! Будто мне этих денег жалко! Мне жалко, что ты такой вот, без всякого соображения! Хоть бы подумал, как бабка тут изводится…

И Шурка подумал: «А ведь правда! Какая же я свинья…» Насупился и опять начал вытряхивать сор из-за отворотов…

– Нечего тут мусорить на половики, – сумрачно сказала баба Дуся. – Сымай вообще эти штаны и рубаху. Буду на тебя эту самую… «африканку» примерять. С утра кроила, пока ты шлындал где-то…

– Ба-аб! – Шурка восторженно запрыгал, избавляясь от брюк и рубашки. – Ты… просто самая лучшая на свете из всех баб-Дусь!

– Ладно, нечего подмазываться, – начала таять она. – Чуть не уморил старую, а теперь «самая лучшая»…

– Ну как же не подмазываться, если я кругом виноват! – чистосердечно раскаялся Шурка. – Ты, если хочешь, скрути полотенце и огрей меж лопаток, как обещала…

– Брысь, бес косматый! – Баба Дуся шлепнула его, подтолкнула в свою комнатушку. – Ну-кось, надевай… Да осторожно ты, непутевый! Не сшито ведь, а только сметано…

Ткань была прохладная и легонькая. Ласковая такая после прежней, заскорузлой от дождя и сушки одежды.

– Ну, чего скажешь?

– Ба-а! Самое то!.. А знаешь, у тех пацанов, у двоих такие же анголки. Только цветом не такие…

– Они, выходит, мальчонки вроде тебя? А я уж думала, не приведи Господь, какие-нибудь дуботолки…

– Что ты! Эти двое – как я, а еще один, он помладше. И две девчонки… девочки.

Радость от недавней встречи снова теплом разлилась по Шурке. Он размягченно сел у стола со швейной машинкой, щекой лег на обрезки ткани.

– Полегче шевелись. Расползутся швы-то…

– Не-а… – В Шурке расцветало тихое веселье. И нежность к бабе Дусе. Как он, дурак такой, недавно мог еще сомневаться: любит ее или нет? – Баб-Дусь! Одну девочку зовут Женька…

– Это как? Евгения, значит…

– Ну да. Женька. С косами… Баб-Дусь, я в нее, кажется, влюбился. – Это он без всякого смущения, с неодолимым желанием поделиться радостью.

Баба Дуся слегка всполошилась. То ли всерьез, то ли для порядка.

– Господь с тобой! Не вздумай! В такие-то годы…

Шурка поморщился:

– Ну, я же не так…

«Так» он не хотел. Даже подумать было тошно!.. Он помнил, о чем липким шепотом говорили по ночам в интернате. И с каким трусливым придыханьем парни собирались в темноте «к девкам в гости»… И те кассеты, которые украдкой смотрели на портативном видике – его ночью вытаскивал из-под паркетных плиток владелец – Борька Хлопьев по прозвищу «Хлоп-по-ж…»

Шурка, надо признаться, тоже смотрел. Чтобы хоть на полчасика забыть о тоске, которая ночью подступала совсем без жалости. Но ему казалось, что от воровски мигающего экрана пахнет, как от немытых ног Хлопа…

Пусть кому это надо пыхтит и потеет от такой мерзости. Шурку же – рвать тянет. Насмотрелся, наслушался.

А Женька… Ему же ничего от нее не надо. Пускай только смотрит на него по-хорошему. Да иногда касалась бы кончиком косы его локтя или плеча…

Он зажмурился и прошептал:

– Я же… ничего. Просто… чтобы она, как сестренка…

И баба Дуся вдруг сказала, как Женька – без насмешки, ласково:

– Глупенький…

А он не глупенький был, а счастливый… Встал. Крутнулся на пятке.

– Баб-Дусь, все аккуратненько в самый раз! Шей!

– Ну-кось, погоди, не крутись, рукав отъехал…

Она взяла иглу с длинной нитью. Игла выскользнула из пальцев, баба Дуся успела ухватить нитку.

– Будь ты неладна, совсем пальцы инвалидные…

Игла качалась на нитке на уровне Шуркиных коленей. И вдруг дернулась, потянулась к нему, как живая! Повернулась в воздухе горизонтально. Клюнула Шурку в ногу! Легонько, но… коварно так. Жутковато. Шурка взвизгнул, отскочил.

– Что? Укололся? Да как же это…

– Я… не знаю…

В груди – бешеное метанье. И трудно дышать, словно опять кубик в легких.

– Чего ты испугался-то?

А он разве знал – чего? Какой угрозы, какого намека?

Игла теперь качалась нормально, словно и не оживала, как магнитная стрелка.

Шурка подышал с усилием и часто. Кубик в легких растаял. Шурка улыбнулся:

– Я… такой вот. Почему-то с детства иголок боюсь…

Это он врал. Испугался иголки он первый раз в жизни… Ох, да стоило ли визжать-то? И вздрагивать! Наверно, какая-нибудь случайная магнитная волна… При случае надо будет спросить у Гурского.

А когда он будет, этот случай?

А если не будет… тем лучше!

В приметы же и в предчувствия верить глупо…

Баба Дуся, сама слегка испуганная, проговорила:

– Снимай, на машинке шить буду… Иди на кухню, там суп разогретый да рыба жареная с вермишелью.

– Ага… – Страх ушел, прежняя радость возвращалась к Шурке. – А можно, я меду к чаю возьму? Ложечку…

– Знаю я твою «ложечку»… Возьми… А как поешь, сходи в гараж к Степану. Он тебя сегодня уже три раза спрашивал. «Где Шурка» да «где Шурка»… Чегой-то у него за дело к тебе?

– Понятия не имею! – честно сказал Шурка. И опять – непонятное беспокойство.

Обедать не стал. Как был, в плавках, в майке и босой, выскочил на жаркий двор. Гараж соседа Степана был открыт.

В отличие от литературного героя, здешний дядя Степа не был великаном. Наоборот – невысокий, щуплый да к тому же слегка сгорбленный. С редкой щетинкой на лице и с постоянной озабоченностью в задумчивых коричневых глазах.

Вредные языки говорили, что эта озабоченность вызвана лишь постоянным желанием выпить. Но именно вредные. Потому что дядя Степа, несмотря на склонность постоянно быть в компании с четвертинкой, любил работу. Всякую.

Он числился на должности в какой-то частной мастерской, но большую часть времени проводил в своем гараже, где стоял его допотопный «москвичонок» – всегда полуразобранный. Здесь дядя Степа что-то паял, вытачивал, привинчивал, скоблил рашпилем и клепал. Заказов от местного населения хватало. И надо сказать, заказы эти выполнял он добросовестно. А если от дяди Степы всегда попахивало кое-какой химией, то кто без греха…

Так рассуждала и баба Дуся. Иногда по вечерам она приглашала Степана к себе на кухню и там подносила рюмочку. А потом просила очередной раз починить машинку. В общем, слесарь дядя Степа и отставная портниха Евдокия Леонтьевна были добрые знакомые. Степан и к Шурке относился по-хорошему, один раз даже прокатил на «москвичонке» – в один из тех редких дней, когда эта керосинка ездила.