Невозможный Кукушкин - Галахова Галина Алексеевна (читаем книги бесплатно TXT) 📗
Расстегай Иваныч дружелюбно ткнулся мордой в нестрашное теперь чудовище, и оно в два счёта опрокинулось на спину. Расстегай Иваныч возгордился и принялся лаять: «Какой я сильный! Какой я храбрый! Самый смелый на свете!..»
Серафима Петровна наклонилась и подняла неизвестное чудовище за ухо.
— Смотри-ка, Расстегай Иваныч, это чей-то портфель! Кто его мог потерять? Не понимаю: как вообще можно потерять портфель?
Она оглянулась по сторонам — не увидит ли того растяпу, который потерял такую важную вещь, но никто не бросился к ней, никто не выхватил у неё из рук её находку — свою потерю.
Серафима Петровна подняла Расстегая Иваныча, сунула его за пазуху, чтоб не путался под ногами, и попробовала вручить портфель нескольким торопливым прохожим, но торопливые прохожие отмахнулись от неё дождевыми зонтиками и побежали дальше по своим дождливым делам.
— Что же мне делать с ним? — воскликнула, совсем растерявшись, старушка. — Поставлю-ка я его, где стоял. Авось хозяин вернётся. Вспомнит, где потерял, и прибежит. А возьми я его — когда ещё они встретятся. И мне тоже будет мороки. С меня одного Расстегая Иваныча довольно.
Серафима Петровна торопливо поставила портфель на асфальт и, не оглядываясь, поспешила к дому. Но не суждено ей было избавиться от этого портфеля. Каждый прохожий, который нагонял её, обязательно отдавал ей портфель.
— Извините, бабуся, вы посреди улицы свой портфель обронили.
Сначала она пробовала объясняться и отнекиваться. Но потом брала его и брала и брала. А когда она в последний раз взяла его с собою, у неё вдруг так закружилась голова от этого мелькания рук и портфелей, что Серафима Петровна захотела немедленно избавиться от этого наваждения, закрыла глаза и отвернулась в сторону. Но даже сквозь закрытые глаза она вдруг увидела, как что-то большое и огненное прорезало сумрачную стену дождя и явилось перед ней совсем близко в небе. Серафима Петровна открыла глаза и увидела в небе огромную тарелку. На тарелке по краям сидели какие-то странные существа, свесив вниз ноги в красных сапожках, на лбу у них светились прозрачные рожки — у каждого по одному. Они махали Серафиме Петровне руками-прутиками и радостно кричали:
— Привет тебе, весёлая старушка! Наш козерогский тебе привет!
— Свят, свят! — вскричала Серафима Петровна, с трудом приходя в себя и отгораживаясь от необыкновенного ладошкой. — Только не это!
И необыкновенное испугалось её протеста и пропало в рябом мглистом небе.
«Не было этого, — продолжала она испуганно уверять себя. — Или я и впрямь с ума посходила с этим портфелем, или этого просто не было. Если это просто было, то оно и сейчас будет, если я на него опять посмотрю!»
И Серафима Петровна уставилась на небо, но ничего не увидела, холодный надоедливый дождь ослепил её, и она разумно ему сказала:
— Вот видишь, и не было.
И больше она не вспоминала об этом случайном чуде, потому что всего боялась, а больше всего боялась необыкновенного — вдруг что-нибудь случится, что она тогда будет с ним делать, одно беспокойство… хватит с неё и портфеля, никак от него не отвяжешься. Вот он снова клонится к ней и просит: возьми!
Она воровато взглянула туда и сюда и, никого не заметив, со всех ног бросилась бежать — не нужен ей портфель! — это в её-то годы!
Но Расстегай Иваныч не дал ей умчаться далеко: он выскочил у Серафимы Петровны из-за пазухи, покатился кубарем вниз, хромая подбежал к портфелю и схватил его за оборванное ухо.
— Ты простудишься! Давай с нами! — пролаял он на собачьем языке. — Ты — моя единственная находка. Я тебя люблю.
Портфель слабо сопротивлялся: он был слишком лёгкий и тощий для того, чтобы кому-нибудь сопротивляться, хотя бы и Расстегаю Иванычу.
Тут набежала Серафима Петровна, схватила непослушного пса на руки и опять затолкала на место.
— Ах, непослушник! — рассердилась она. Но поступок собаки так удивил старушку, что она поняла: портфель придётся взять.
Она открыла портфель и заглянула в него испуганно — нет ли там дохлых мышей. Теперь ей всюду мерещились дохлые мыши, потому что какие-то хулиганы всё время подбрасывали их в её почтовый ящик.
Никаких мышей в портфеле не оказалось, а были книжки и тетрадки, размокшие под дождём.
Серафима Петровна вздохнула и потащила портфель к себе на восьмой этаж.
СОЧИНЕНИЕ «МОЙ ДОМ, МОЯ ШКОЛА»
Согревшись и сделав самые неотложные дела, Серафима Петровна подступила к портфелю, который всё это время стоял в коридоре.
Пока портфель стоял в коридоре, с него натекла на пол большая лужа.
— Ну вот, милый, ты и обсох немного, — сказала старушка, заманивая воду в ведёрко. — Теперь пойдём на кухню и совсем высохнешь.
На кухне она зажгла газ, разложила мокрые тетрадки и учебники на столе и принялась вглядываться в надписи, чтобы узнать, кому принадлежат эти вещи. Но как она ни старалась, только и смогла прочитать на одной тетрадке: «для сочинен… учен… класс… шкл… шкина… авы…»
На других тетрадках осталось и того меньше. Учебники были исписаны чёрными чернилами и разрисованы вдоль и поперёк цветными карандашами. Ничего, кроме «Ура, наши опять в космосе» и «Эй ты, прохвост!» она не разобрала.
Оставался дневник. Он был одет в ядовито зелёную клеёнку.
Она отогнула клеёнку и увидела, что дневник не подписан. Об этом же кричали надписи почти на каждой странице: «Надпиши дневник!», «Обязательно надпиши дневник!», «Почему у тебя до сих пор не надписан дневник?», «Когда надпишешь дневник?»
Серафима Петровна вдруг вздохнула. Этот дневник и взрослые замечания напомнили ей о далёком, безвозвратно ушедшем времени, когда она вот так же смотрела в дневник сына и краснела за него…
Господи!.. Сколько лет-то прошло с тех пор… Сколько бы ему сейчас было, Николаше?.. А было бы ему пятьдесят, бог ты мой! Как время-то летит… И у него у самого уже были бы дети, а может, и внуки. А у неё — правнуки. До правнуков дожила бы… А так непонятно, зачем живёт… Разве что для Расстегая Иваныча… А много ли в этом смысла?.. Уж тридцать лет одна на свете перебивается…
Она села и принялась разглаживать тетради и учебники. Учебники были разлохмаченные. Она взяла клей, ножницы, иголку, бумагу и принялась приводить учебники в порядок. На это ушло много времени, но она не пожалела об этом: она любила и уважала книги.
Скоро помолодевшие учебники лежали на столе. Не зная, чем заняться дальше, она тронула тетрадь для сочинений и раскрыла первую страницу. Вода туда не добралась и каракули не испортила. На первой странице значилось: «Мой дом, моя школа. Вольное сочинение». Слово «вольное» было зачёркнуто и сверху написано «свободное». Автор сочинения перепутал страницы и дважды написал всё вверх ногами, приходилось вертеть тетрадку. Вот что с великим трудом смогла разобрать Серафима Петровна:
«Дом у нас большой-пребольшой, тридцатиэтажный. Больше двух тысяч квартир в нём, а может, и все три — я не считал.
Но я знаю всех жильцов в нашем доме в лицо. Со всеми здороваюсь, со всеми разговариваю обо всём, всех уважаю. И они меня тоже знают и уважают. Особенно дети. У меня пятьсот друзей. Если я приглашу их к себе в гости, то они у меня не поместятся, и я не знаю, как мама угостит их пирогами, которые она печёт, как никто».
«Ну и молодец ты у меня! — подумала старушка. — А всё-таки моих пирогов ты ещё не ел. Попробуй — тогда узнаешь, чьи пироги самые вкусные…»
«Наш дом свёрнут в кольцо, как большой рыжий кот, — продолжал накручивать Кукушкин. Это же было его сочинение. — Поэтому его зовут «круглым», а нас, его жителей, — «кругляками».
Через дорогу от нашего дома стоит длинный-предлинный пятиэтажный дом, ни обойти его, ни объехать. Он занимает всю улицу».
— Верно говорит! — воскликнула Серафима Петровна. — Никогда не видела дом в тридцать этажей, а уж про этот пятиэтажный — не прибавил. Есть такой. Всем всё загораживает, и людям в нём плохо.
