На синей комете - Уэллс Розмари (версия книг .txt) 📗
— Старик Петтишанкс обзавёлся всем, что есть в каталоге «Лайонел», — сказал однажды мистер Эплгейт. — Он любит поезда. Приходит каждое утро за час до открытия банка, пьёт кофе, курит свои сигары и любуется поездами. Не знаю, что он будет делать, когда закончатся рождественские праздники, право слово, не знаю.
Я очень удивился:
— А я думал, он забрал поезда для сына. Для Сирила.
— Для Сирила?! — Мистер Эплгейт расхохотался. — Старик клянётся, что не подпустит своего сынка к поездам на пушечный выстрел! Ни за что на свете! Сирил тут же устроит крушение, и пяти минут не пройдёт! Перетопчет газоны, переломает семафоры и разобьёт вокзальное окно. Сирил — обалдуй.
На сочельник валил снег. Я вынул почту из ящика. Среди счетов оказалось письмо. Мне! От папы! На этот раз папа написал в уголке обратный адрес: О. Огклви, ранчо «Индейская роща», Резеда, Калифорния. Я вскрыл конверт. Хорошие новости! Папа наконец нашёл работу. Неважно какую. Он работает сборщиком апельсинов. Главное, что за это платят. Кроме рождественской открытки папа вложил в конверт один доллар. Без комментариев, но я понял, что это подарок на Рождество. Среди хороших новостей была и плохая. Папа прислал вырезку из «Фермерской газеты». Заметка называлась: «Дир закрывает филиалы».
Сердце у меня ёкнуло. Папина компания, «Джон Дир», закрыла все представительства в Калифорнии из-за кризиса в сельском хозяйстве… Я поднёс к губам долларовую бумажку и поцеловал. Этот доллар, немалые для тридцать первого года деньги, заработал мой отец. Папа трогал его, клал в конверт — далеко-далеко, за три тысячи километров отсюда. Я его сохраню.
Угрюмое, затянутое низкими облаками небо потемнело. Дрожа на ветру, я побежал на автобусную остановку — как раз подходил семнадцатый. Когда я постучал в двери банка, ветер завывал уже не на шутку.
— Надо же, какой снегопад! — сказал мистер Эплгейт, впуская меня внутрь. — Почище знаменитой метели тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года. Этак мы тут застрянем, Оскар. Домой не попадём!
Вдруг раздался скрежет. За спиной мистера Эплгейта тяжёлый локомотив «Пенсильванского экспресса» сошёл с рельсов и повис на эстакаде, чудом не рухнув вниз. Он держался на одной межвагонной сцепке и раскачивался над хрупкими голубыми водами Миссисипи. Колёса крутились в воздухе.
— Сейчас сорвётся! — закричал я и, скинув пальто на огромное кожаное кресло, бросился спасать макет.
— Молодчина! — сказал мистер Эплгейт, когда я подхватил тяжёлый, почти трехкилограммовый состав, который через секунду наверняка разбил бы стеклянную реку вдребезги. — Старик Петтишанкс, должно быть, выложил за эту речку кругленькую сумму. На заказ делали.
Если б ты, не дай бог, не успел, мне пришлось бы работать на Петтишанкса бесплатно. Лет пять, не меньше!
Мы с мистером Эплгейтом починили колею — совсем как когда-то делали мы с папой. А потом зарядили паровозы и тепловозы специальными шариками, чтобы они пускали дымок, как настоящие.
— Всё готово? — улыбнувшись, спросил мистер Эплгейт.
— Все по местам! Провожающих прошу выйти! Отправляйте! — отозвался я.
Мистер Эплгейт потянул рычажок на главном пульте, и все составы — двадцать один пассажирский и один товарный — одновременно тронулись с места, набирая скорость.
Свет в огромном вестибюле банка был выключен, горели лишь два слабых настенных светильника в помещении за окошками, где сидят кассиры. Зато сияли вокзалы и огни на железнодорожных переездах. А снаружи покачивались фонари на столбах, и вьюга, наметая сугробы на Вашингтон-авеню, сотрясала высокие десятиметровые окна Первого национального банка. Был сочельник, канун Рождества.
В банке, конечно, не так уютно, как в подвале нашего с папой дома на улице Люцифер, но я смирился и с этим. Главное, что я теперь могу навещать «Синюю комету» и воображать — пусть всего на несколько минут, — будто я дома, с папой, в нашем отдельном подвальном мирке. Только мы и поезда.
В тот вечер, в сочельник, я по обыкновению улегся головой на край макета, прижался щекой к траве у поворота, у самых рельсов, и смотрел, как пролетает мимо меня экспресс «Золотой штат» — прямиком в Калифорнию. Оловянный мужчина в вагончике читал оловянную газету, а оловянный мальчик смотрел прямо на меня. Вот бы оловянный Оскар мог сейчас запрыгнуть в вагон и оказаться в том, другом мире!
— Ты хочешь спать, Оскар? — спросил мистер Эплгейт.
— Нет… Я просто представляю… Мечтаю…
— О чём?
Я постеснялся сказать мистеру Эплгейту, что порой, когда я прижимаюсь щекой к макету, мне и вправду кажется, будто я ростом с этих оловянных человечков и могу попасть в ту жизнь — на вокзал, в поезд, в горы, сделанные из папье-маше. Всё это становилось для меня настоящим.
— Папа тоже всегда спрашивал, не сплю ли я…
— Ты очень скучаешь, — понимающе сказал мистер Эплгейт.
На меня нахлынула такая тоска, что я даже не смог ответить. Просто смотрел на «Счастливого воина», который как раз появился из проложенного в горе туннеля, посвистывая и выплёвывая облачка белого дыма.
— Мистер Эплгейт, как вы думаете, долго такому маленькому поезду добираться из Кейро до Лос-Анджелеса? До Калифорнии?
— Ну что ж, давай посчитаем, Оскар, — предложил мистер Эплгейт. — Если поезд отправляется из пункта А в восточной части макета, с того конца вестибюля, в пункт Б на крайнем западе и доходит туда примерно за шестьдесят секунд, а между пунктами А и Б примерно семьдесят два метра, какова скорость поезда?
Я поделил расстояние на время и ответил:
— Один и два десятых метра в секунду. Сейчас пересчитаю на километры в час… Примерно четыре километра триста метров. А проехать надо три тысячи километров… Получается… Семьсот часов! Почти месяц!
— Очень хорошо, считать умеешь, — сказал с улыбкой мистер Эплгейт. — Но ты кое о чём забыл!
— О чём?
— О теории относительности профессора Эйнштейна, — ответил мистер Эплгейт. — Теперь пробуй решить такую задачу: поезд отправляется из пункта А и через шестьдесят секунд добирается до пункта Б, а расстояние между этими пунктами составляет три тысячи километров, то есть почти столько же, сколько от Чикаго до Лос-Анджелеса. Какова скорость поезда?
— Три тысячи километров в минуту? — Я посчитал, водя пальцем по ладони. — Выходит, сто восемьдесят тысяч километров в час!
Мистер Эплгейт снова улыбнулся.
— Известно, что на подобной скорости любая ракета раскалится до такой степени, что просто расплавится или рассыплется. Но даже если корпус ракеты сделан из какого-нибудь удивительного тугоплавкого, ещё не изобретённого вещества, пассажир ракеты мгновенно умрёт от перегрузок.
— Но всё-таки? Такая скорость возможна? — спросил я.
Мистер Эплгейт вздохнул.
— Эйнштейн не додумал эту идею до конца. Он всего лишь математик, Оскар. Он тоже кое о чём забыл. Например, об отрицательной скорости. И о временных карманах.
— Что за карманы?
— Ну, если коротко, Оскар… Если ты сядешь в нашу воображаемую ракету и полетишь с востока на запад, то попадёшь в завтрашний день.
— В будущее?
— Да. При движении с востока на запад ты попадёшь в будущее — в завтрашний день и послезавтрашний… Если лететь достаточно долго, то и в более далёкое будущее. На столько дней вперёд, на сколько захочешь.
— Но Калифорния находится как раз к западу от нас, и там сейчас меньше времени, чем здесь. Другой часовой пояс. Разница два часа, — заспорил я.
Мистер Эплгейт опять улыбнулся.
— Ты слышал, что существует международная демаркационная линия суточного времени? Ведь время — это поток, бесконечный поток. Люди не знали, как с ним поступить, и придумали линию, провели её условно на глобусе: тут одни сутки, а там уже следующие… Но в сущности, Оскар, такой линии не существует. И если твоя ракета пересечёт эту линию триста шестьдесят пять раз, ты окажешься на год впереди реального времени. Так можно почти мгновенно улететь и на десять лет вперёд, и на сто. Точно так же, если двигаться с запада на восток, можно попасть во вчерашний день или перепрыгнуть сто, тысячу вчерашних дней и оказаться в далёком прошлом. С будущим сложнее. Его ещё не было. Чтобы туда попасть, надо в какой-то момент снизить скорость и запрыгнуть во временной карман. Эйнштейн представлял себе время в виде реки. Временной карман позволяет как бы сковать её льдом и приземлиться на поверхность. Для этого надо использовать отрицательную скорость. Вот тогда всё получится…
